Популярные хокку. Необходимые элементы творчества японских поэтов. В доме поэтессы Сономэ

Не слишком мне подражайте!
Взгляните, что толку в сходстве таком?
Две половинки дыни. Ученикам

Хочется хоть раз
В праздник сходить на базар
Купить табаку

"Осень уже пришла!"-
Шепнул мне на ухо ветер,
Подкравшись к подушке моей.

Стократ благородней тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
"Вот она наша жизнь!"

Все волнения, всю печаль
Своего смятенного сердца
Гибкой иве отдай.

Какою свежестью веет
От этой дыни в каплях росы,
С налипшей влажной землёю!

В саду, где раскрылись ирисы,
Беседовать с старым другом своим,-
Какая награда путнику!

Холодный горный источник.
Горсть воды не успел зачерпнуть,
Как зубы уже заломило

Вот причуда знатока!
На цветок без аромата
Опустился мотылёк.

А ну скорее, друзья!
Пойдём по первому снегу бродить,
Пока не свалимся с ног.

Вечерним вьюнком
Я в плен захвачен... Недвижно
Стою в забытьи.

Иней его укрыл,
Стелит постель ему ветер...
Брошенное дитя.

В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеет свежий срез.

Желтый лист плывет.
У какого берега, цикада,
Вдруг проснешься ты?

Как разлилась река!
Цапля бредет на коротких ножках
По колено в воде.

Как стонет от ветра банан,
Как падают капли в кадку,
Я слышу всю ночь на пролет. В хижине, крытой тростником

Ива склонилась и спит.
И кажется мне, соловей на ветке...
Это ее душа.

Топ-топ - лошадка моя.
Вижу себя на картине -
В просторе летних лугов.

Послышится вдруг "шорх-шорх".
В душе тоска шевельнется...
Бамбук в морозную ночь.

Бабочки полет
Будит тихую поляну
В солнечных лучах.

Как свищет ветер осенний!
Тогда лишь поймете мои стихи,
Когда заночуете в поле.

И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьет торопливо
С хризантемы росу.

Цветы увяли.
Сыплются, падают семена,
Как будто слезы...

Порывистый листовой
Спрятался в рощу бамбука
И понемногу утих.

Внимательно вглядись!
Цветы пастушьей сумки
Увидишь под плетнем.

О, проснись, проснись!
Стань товарищем моим,
Спящий мотылек!

На землю летят,
Возвращаются к старым корням...
Разлука цветов! Памяти друга

Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.

Праздник осенней луны.
Кругом пруда и опять кругом,
Ночь напролет кругом!

Вот все, чем богат я!
Легкая, словно жизнь моя,
Тыква-горлянка. Кувшин для хранения зерна

Первый снег под утро.
Он едва-едва прикрыл
Листики нарцисса.

Вода так холодна!
Уснуть не может чайка,
Качаясь на волне.

С треском лопнул кувшин:
Ночью вода в нем замерзла.
Я пробудился вдруг.

Луна или утренний снег...
Любуясь прекрасным, я жил, как хотел.
Вот так и кончаю год.

Облака вишневых цветов!
Звон колокольный доплыл... Из Уэно
Или Асакуса?

В чашечке цветка
Дремлет шмель. Не тронь его,
Воробей-дружок!

Аиста гнездо на ветру.
А под ним - за пределами бури -
Вишен спокойный цвет.

Долгий день на пролет
Поет - и не напоется
Жаворонок весной.

Над простором полей -
Ничем к земле не привязан -
Жаворонок звенит.

Майские льют дожди.
Что это? Лопнул на бочке обод?
Звук неясный ночной...

Чистый родник!
Вверх побежал по моей ноге
Маленький краб.

Нынче выпал ясный день.
Но откуда брызжут капли?
В небе облака клочок.

Будто в руки взял
Молнию, когда во мраке
Ты зажег свечу. В похвалу поэту Рика

Как быстро летит луна!
На неподвижных ветках
Повисли капли дождя.

Важно ступает
Цапля по свежему жниву.
Осень в деревне.

Бросил на миг
Обмолачивать рис крестьянин,
Глядит на луну.

В чарку с вином,
Ласточки, не уроните
Глины комок.

Здесь когда-то замок стоял...
Пусть мне первый расскажет о нем
Бьющий в старом колодце родник.

Как летом густеет трава!
И только у однолиста
Один-единственный лист.

О нет, готовых
Я для тебя сравнений не найду,
Трехдневный месяц!

Неподвижно висит
Темная туча в полнеба...
Видно, молнию ждет.

О, сколько их на полях!
Но каждый цветет по-своему -
В этом высший подвиг цветка!

Жизнь свою обвил
Вкруг висячего моста
Этот дикий плющ.

Одеяло для одного.
И ледяная, черная
Зимняя ночь... О, печаль! Поэт Рика скорбит о своей жене

Весна уходит.
Плачут птицы. Глаза у рыб
Полны слезами.

Далекий зов кукушки
Напрасно прозвучал. Ведь в наши дни
Перевелись поэты.

Тоненький язычок огня, -
Застыло масло в светильнике.
Проснешься... Какая грусть! На чужбине

Запад, Восток -
Всюду одна и та же беда,
Ветер равно холодит. Другу, уехавшему на Запад

Даже белый цветок на плетне
Возле дома, где не стало хозяйки,
Холодом обдал меня. Осиротевшему другу

Ветку что ли обломил
Ветер, пробегая в соснах?
Как прохладен плеск воды!

Вот здесь в опьяненье
Уснуть бы, на этих речных камнях,
Поросших гвоздикой...

Снова встают с земли,
Тускнея во мгле, хризантемы,
Прибитые сильным дождем.

Молись о счастливых днях!
На зимнее дерево сливы
Будь сердцем своим похож.

В гостях у вишневых цветов
Я пробыл ни много ни мало -
Двадцать счастливых дней.

Под сенью вишневых цветов
Я, словно старинной драмы герой,
Ночью прилег уснуть.

Сад и гора вдали
Дрогнули, движутся, входят
В летний раскрытый дом.

Погонщик! Веди коня
Вон туда, через поле!
Там кукушка поет.

Майские дожди
Водопад похоронили -
Залили водой.

Летние травы
Там, где исчезли герои,
Как сновиденье. На старом поле битвы

Островки...Островки...
И на сотни осколков дробится
Море летнего дня.

Какое блаженство!
Прохладное поле зеленого риса...
Воды журчанье...

Тишина кругом.
Проникают в сердце скал
Голоса цикад.

Ворота Прилива.
Омывает цаплю по самую грудь
Прохладное море.

Сушатся мелкие окуньки
На ветках ивы...Какая прохлада!
Рыбачьи хижины на берегу.

Пестик из дерева.
Был ли он ивой когда-то,
Был ли камелией?

Праздник встречи двух звезд.
Даже ночь накануне так непохожа
На обычную ночь! Накануне праздника Ташибама

Бушует морской простор!
Далеко, до острова Садо,
Стелется Млечный Путь.

Со мной под одною кровлей
Две девушки... Ветки хаги в цвету
И одинокий месяц. В гостинице

Как пахнет зреющий рис!
Я шел через поле, и вдруг -
Направо залив Арисо.

Содрогнись, о холм!
Осенний ветер в поле -
Мой одинокий стон. Перед могильным холмом рано умершего поэта Иссе

Красное-красное солнце
В пустынной дали... Но леденит
Безжалостный ветер осенний.

Сосенки... Милое имя!
Клонятся к сосенкам на ветру
Кусты и осенние травы. Местность под названием Сосенки

Равнина Мусаси вокруг.
Ни одно не коснется облако
Дорожной шляпы твоей.

Намокший, идет под дождем,
Но песни достоин и этот путник,
Не только хаги в цвету.

О беспощадный рок!
Под этим славным шлемом
Теперь сверчок звенит.

Белее белых скал
На склонах каменной горы
Осенний этот вихрь!

Прощальные стихи
На веере хотел я написать -
В руках сломался он. Расставаясь с другом

Где ты, луна, теперь?
Как затонувший колокол,
Скрылась на дне морском. В бухте Цуруга, где некогда затонул колокол

Бабочкой никогда
Он уже не станет... Напрасно дрожит
Червяк на осеннем ветру.

Домик в уединенье.
Луна... Хризантемы... В придачу к ним
Клочек небольшого поля.

Холодный дождь без конца.
Так смотрит продрогшая обезьянка,
Будто просит соломенный плащ.

Зимняя ночь в саду.
Ниткой тонкой - и месяц в небе,
И цикады чуть слышный звон.

Монахини рассказ
О прежней службе при дворе...
Кругом глубокий снег. В горной деревне

Дети, кто скорей?
Мы догоним шарики
Ледяной крупы. Играю с детьми в горах

Скажи мне, для чего,
О, ворон, в шумный город
Отсюда ты летишь?

Как нежны молодые листья
Даже здесь, на сорной траве
У позабытого дома.

Камелии лепестки...
Может быть, соловей уронил
Шапочку из цветов?

Листья плюща...
Отчего-то их дымный пурпур
О былом говорит.

Замшелый могильный камень.
Под ним - наяву это или во сне? -
Голос шепчет молитвы.

Все кружится стрекоза...
Никак зацепиться не может
За стебли гибкой травы.

Ты не думай с презреньем:
"Какие мелкие семена!"
Это ведь красный перец.

Сначала покинул траву...
Потом деревья покинул...
Жаворонка полет.

Колокол смолк в далеке,
Но ароматом вечерних цветов
Отзвук его плывет.

Чуть дрожат паутинки.
Тонкие нити травы сайко
В полумраке трепещут.

Роняя лепестки,
Вдруг пролил горсточку воды
Камелии цветок.

Ручеек чуть заметный.
Проплывают сквозь чащу бамбука
Лепестки камелий.

Майский дождь бесконечный.
Мальвы куда-то тянутся,
Ищут дорогу солнца.

Слабый померанца аромат.
Где?.. Когда?.. В каких полях, кукушка,
Слышал я твой перелетный крик?

Падает с листком...
Нет, смотри! На полдороге
Светлячок вспорхнул.

И кто бы мог сказать,
Что жить им так недолго!
Немолчный звон цикад.

Хижина рыбака.
Замешался в груду креветок
Одинокий сверчок.

Белый волос упал.
Под моим изголовьем
Не смолкает сверчок.

Больной опустился гусь
На поле холодной ночью.
Сон одинокий в пути.

Даже дикого кабана
Закружит, унесет с собою
Этот зимний вихрь полевой!

Уж осени конец,
Но верит в будущие дни
Зеленый мандарин.

Переносный очаг.
Так, сердце странствий, и для тебя
Нет покоя нигде. В дорожной гостинице

Холод пробрал в пути.
У птичьего пугала, что ли,
В долг попросить рукава?

Стебли морской капусты.
Песок заскрипел на зубах...
И вспомнил я, что старею.

Поздно пришел мандзай
В горную деревушку.
Сливы уже зацвели.

Откуда вдруг такая лень?
Едва меня сегодня добудились...
Шумит весенний дождь.

Печального, меня
Сильнее грустью напои,
Кукушки дальний зов!

В ладоши хлопнул я.
А там, где эхо прозвучало,
Бледнеет летняя луна.

Друг мне в подарок прислал
Рису, а я его пригласил
В гости к самой луне. В ночь полнолуния

Глубокой стариной
Повеяло... Сад возле храма
Засыпан палым листом.

Так легко-легко
Выплыла - и в облаке
Задумалась луна.

Кричат перепела.
Должно быть, вечереет.
Глаз ястреба померк.

Вместе с хозяином дома
Слушаю молча вечерний звон.
Падают листья ивы.

Белый грибок в лесу.
Какой-то лист незнакомый
К шляпке его прилип.

Какая грусть!
В маленькой клетке подвешен
Пленный сверчок.

Ночная тишина.
Лишь за картиной на стене
Звенит-звенит сверчок.

Блестят росинки.
Но есть у них привкус печали,
Не позабудьте!

Верно, эта цикада
Пеньем вся изошла? -
Одна скорлупка осталась.

Опала листва.
Весь мир одноцветен.
Лишь ветер гудит.

Скалы среди криптомерий!
Как заострил их зубцы
Зимний холодный ветер!

Посадили деревья в саду.
Тихо, тихо, чтоб их ободрить,
Шепчет осенний дождь.

Чтоб холодный вихрь
Ароматом напоить, опять раскрылись
Поздней осенью цветы.

Все засыпал снег.
Одинокая старуха
В хижине лесной.

Уродливый ворон -
И он прекрасен на первом снегу
В зимнее утро!

Словно копоть сметает,
Криптомерий вершины треплет
Налетевшая буря.

Рыбам и птицам
Не завидую больше... Забуду
Все горести года. Под новый год

Всюду поют соловьи.
Там - за бамбуковой рощей,
Тут - перед ивой речной.

С ветки на ветку
Тихо с бегают капли...
Дождик весенний.

Через изгородь
Сколько раз перепорхнули
Крылья бабочки!

Плотно закрыла рот
Раковина морская.
Невыносимый зной!

Только дохнет ветерок -
С ветки на ветку ивы
Бабочка перепорхнет.

Ладят зимний очаг.
Как постарел знакомый печник!
Побелели пряди волос.

Год за годом все то же:
Обезьяна толпу потешает
В маске обезьяны.

Не успела отнять руки,
Как уже ветерок весенний
Поселился в зеленом ростке. Посадка риса

Дождь набегает за дождем,
И сердце больше не тревожат
Ростки на рисовых полях.

Погостила и ушла
Светлая луна... Остался
Стол о четырех углах. Памяти поэта Тодзюна

Первый грибок!
Еще, осенние росы,
Он вас не считал.

Примостился мальчик
На седле, а лошадь ждет.
Собирают редьку.

Утка прижалась к земле.
Платьем из крыльев прикрыла
Голые ноги свои...

Обметают копоть.
Для себя на этот раз
Плотник полку ладит. Перед Новым годом

О весенний дождь!
С кровли ручейки бегут
Вдоль осиных гнезд.

Под раскрытым зонтом
Пробираюсь сквозь ветви.
Ивы в первом пуху.

С неба своих вершин
Одни лишь речные ивы
Еще проливают дождь.

Пригорок у самой дороги.
На смену погасшей радуге -
Азалии в свете заката.

Молния ночью во тьме.
Озера гладь водяная
Искрами вспыхнула вдруг.

По озеру волны бегут.
Одни о жаре сожалеют
Закатные облака.

Уходит земля из под ног.
За легкий колос хватаюсь...
Разлуки миг наступил. Прощаясь с друзьями

Весь мой век в пути!
Словно вскапываю маленькое поле,
Взад-вперед брожу.

Прозрачный водопад...
Упала в светлую волну
Сосновая игла.

Повисло на солнце
Облако... Вкось по нему -
Перелетные птицы.

Не поспела гречиха,
Но потчуют полем в цветах
Гостя в горной деревне.

Конец осенним дням.
Уже разводит руки
Каштана скорлупа.

Чем же там люди кормятся?
Домик прижался к земле
Под осенними ивами.

Аромат хризантем...
В капищах древней Нары
Темные статуи будд.

Осеннюю мглу
Разбила и гонит прочь
Беседа друзей.

О этот долгий путь!
Сгущается сумрак осенний,
И - ни души кругом.

Отчего я так сильно
Этой осенью старость почуял?
Облака и птицы.

Осени поздней пора.
Я в одиночестве думаю:
"А как живет мой сосед?"

В пути я занемог.
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным полям. Предсмертная песня

* * *
Стихи из путевых дневников

Может быть, кости мои
Выбелит ветер -Он в сердце
Холодом мне дохнул. Отправляясь в путь

Грустите вы, слушая крик обезьян!
А знаете ли, как плачет ребенок,
Покинутый на осеннем ветру?

Безлунная ночь. Темнота.
С криптомерией тысячелетней
Схватился в обнимку вихрь.

Лист плюща трепещут.
В маленькой роще бамбука
Ропщет первая буря.

Ты стоишь нерушимо, сосна!
А сколько монахов отжило здесь,
Сколько вьюнков отцвело... В саду старого монастыря

Роняет росинки - ток-ток -
Источник, как в прежние годы...
Смыть бы мирскую грязь! Источник, воспетый Сайгё

Сумрак над морем.
Лишь крики диких уток вдали
Смутно белеют.

Весеннее утро.
Над каждым холмом безымянным
Прозрачная дымка.

По горной тропинке иду.
Вдруг стало мне отчего-то легко.
Фиалки в густой траве.

Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела...
О, с какой неохотой! Покидая гостеприимный дом

Молодой конек
Щиплет весело колосья.
Отдых на пути.

До столицы - там, вдали, -
Остается половина неба...
Снеговые облака. На горном перевале

Солнце зимнего дня,
Тень моя леденеет
У коня на спине.

Ей только девять дней.
Но знают и поля и горы:
Весна опять пришла.

Паутинки в вышине.
Снова образ Будды вижу
На подножии пустом. Там, где когда-то высилась статуя Будды

В путь! Покажу я тебе,
Как в далеком Ёсино вишни цветут,
Старая шляпа моя.

Едва-едва я добрел,
Измученный, до ночлега...
И вдруг - глициний цветы!

Парящих жаворонков выше
Я в небе отдохнуть присел -
На самом гребне перевала.

Вишни у водопада...
Тому, кто доброе любит вино,
Снесу я в подарок ветку. Водопад "Ворота Дракона"

Словно вешний дождь
Бежит под навесом ветвей...
Тихо шепчет родник. Ручей возле хижины, где жил Сайгё

Ушедшую весну
В далекой гавани Вака
Я наконец догнал.

В день рождения Будды
Он родился на свет,
Маленький олененок.

Увидел я раньше всего
В лучах рассвета лицо рыбака,
А после - цветущий мак.

Там, куда улетает
Крик предрассветный кукушки,
Что там? - Далекий остров.

Первые японские стихи, позднее получившие название хайку, появились еще в XIV веке. Сначала они были частью другой поэтической формы, но выделились в самостоятельный жанр благодаря творческой деятельности знаменитого поэта Мацуо Басе, которого японская поэзия признает как лучшего мастера японских трехстиший. А как научиться писать собственные стихи в классическом японском стиле, вы узнаете далее.

Что такое хайку?

Хайку представляет собой традиционную японскую стихотворную форму, состоящую из трех силлабических блоков, первый и третий из которых содержат по пять слогов, а второй - семь, то есть в целом эти японские стихи состоят из семнадцати слогов. Иначе их структуру можно записать как 5-7-5. При силлабическом стихосложении ударения не важны, рифма также отсутствует - имеет значение только количество слогов.

В оригинале японские хайку записываются одной строкой (одним столбцом из иероглифов). Но в переводе на русский и другие языки, как правило, европейские, было принято записывать данные японские стихи в виде трех строчек, каждая из которых соответствует отдельному силлабическому блоку, то есть первая строка трехстишия состоит из пяти слогов, вторая - из семи, третья - из пяти.

Маленький краб
Побежал по ноге.
Чистая вода.
Мацуо Басе

По смысловому содержанию японские стихи с помощью различных средств изображают природные явления и образы, неразрывно связанные с человеческой жизнью, подчеркивая единство природы и человека.

Чем хайку отличается от хокку?

Наверное, вас могло привести в замешательство то, что некоторые японские стихи также называют хокку, но для этой путаницы существует свое объяснение.

Изначально словом «хокку» обозначали первую строфу рэнга - одного из множества жанров, которые насчитывает старинная японская поэзия. Его можно было назвать поэтическим диалогом, или даже полилогом, поскольку очень часто его писали два поэта или больше. Буквально рэнга означает «нанизывание строф».

Первая строфа рэнги пишется из семнадцати слогов по схеме 5-7-5 - это и есть хокку. Затем идет вторая строфа из четырнадцати слогов - 7-7. Третья и четвертая строфы, а также все последующие повторяют этот шаблон, то есть схема рэнги выглядит как 5-7-5-7-7-5-7-5-7-7-…5-7-5-7-7. Количество строф принципиально не ограничивается.

Если выделить из рэнги первую и вторую строфы (5-7-5-7-7), то получим еще одну популярную поэтическую форму, в которой до сих пор пишут японские стихи - она состоит из тридцати одного слога и называется танка. В переводах на европейские языки танка записывают в виде пятистишия.

Позднее хокку выделилось в самостоятельный жанр, поскольку японские поэты стали писать эти стихи вне рамок рэнги. А чтобы различать самостоятельные японские трехстишия и самую первую строфу рэнги, в XXI веке японский поэт Масаока Сики предложил использовать для первых термин «хайку». Именно так подобные трехстишия и называют теперь сами японцы.

Японские трехстишия: формальные элементы

Как мы уже выяснили, если записать оригинальные японские хайку, как трехстишия, то в каждой строке будет представлен один силлабический блок, по пять, семь и пять слогов соответственно. В русском языке неукоснительно соблюдать это правило не представляется возможным, потому что длина слов здесь отличается от длины слов в японском.

Поэтому было решено, что русские стихи по структуре могут отличаться от схемы 5-7-5, но длина каждой строки не должна превышать десять слогов, а одна из строк должна быть длиннее, чем все остальные.

Ты улыбнулась.
С медленной льдины вдали
Птица взлетает.
Андрей Шляхов

Важным элементом являются киго - так называемые сезонные слова. Их функция заключается в том, чтобы обозначить время года или период времени, в момент которого происходит действие, описанное в стихотворении. Такое слово либо прямо называет сезон года, например, «летнее утро», либо обозначает связанное с этим сезоном событие, по которому читатель сразу может догадаться, какой период времени изображается в стихотворении.

В японском языке существуют свои киго, указывающие на природные и культурные достопримечательности Японии , а у нас такими словами могут быть, например, «первые подснежники» - это весна, «первый звонок» - осень, первое сентября и т. д.

Хоть и нет дождя,
В день посадки бамбука —
Плащ и зонт.
Мацуо Басе

Вторая составляющая, которая характеризует японские стихи - кирэдзи , или так называемое режущее слово. Аналогов ему в других языках попросту не существует, поэтому при переводе стихов на русский язык или при написании оригинальных русских трехстиший режущие слова заменяют знаками препинания, выражая их с помощью интонации. Кроме того, все подобные японские трехстишия можно писать со строчной буквы.

Для японских стихотворений характерно понятие двухчастности - деление стихотворения на две части, по двенадцать и пять слогов. В хайку на русском языке тоже нужно соблюдать двухчастность: не писать стихи тремя законченными предложениями, равно как и не записывать их в виде одного предложения. И первая, и вторая части трехстишия должны описывать разное, но быть взаимосвязанными по смыслу между собой.

бабье лето…
над уличным проповедником
смеются дети.
Владислав Васильев

Пишем японские стихи правильно: основные принципы хайку

  • Сочинение хайку довольно сильно отличается от написания классических рифмованных стихов . Чтобы писать стихи в японском стиле, нужно научиться использовать минимальное количество слов, но наполненных необходимым смыслом, и отсекать все лишнее. Важно не допускать повторы, тавтологию и однокоренные слова, если возможно. Уметь сказать многое через малое - главный принцип написания японских трехстиший.

  • Научитесь передавать смысл, не описывая его буквально. Автор имеет право на недосказанность: его задача - вызвать у читателей определенные чувства и ощущения, а не подробно разжевать их. Читателям нужно самостоятельно домыслить и понять заложенное автором содержание. Но при этом данное содержание должно быть легко доступным для понимания, читатель не должен часами сидеть и разгадывать одно-единственное трехстишие.
Первый летний дождик.
Раскрываю и…
складываю зонт.
Феликс Тамми

  • Японские хайку не терпят пафоса и надуманности. Искусство составления трехстиший основывается на искренности, поэтому не сочиняйте того, чего не может произойти на самом деле. Подобная японская поэзия должна быть понятна всем, поэтому не употребляйте при написании сленговые слова и выражения.
  • Следует писать хайку лишь в форме настоящего времени, поскольку данные японские стихи изображают только те события, которые только что произошли и были увидены, услышаны или прочувствованы автором.

  • Японская поэзия богаче омонимами, чем русская, но и при написании русских трехстиший не стоит упускать возможности использовать игру слов.
Паром отходит,
Рвется душа на ветру…
Прощай и не плачь.
О"Санчес
  • Прием, который часто используют японские поэты - это сравнение различных явлений и объектов. Главным условием является использование таких сравнений, которые случаются сами собой и которые не нужно подкреплять сравнительными словами и союзами «как будто», «подобно» и т. д.
замело все пути...
сосед выходит во двор
со своею дорожкой.
Тайша

Надеемся, что наши советы помогут вам овладеть мастерством сочинения хайку. А сейчас предлагаем вам поучиться у лучших и посмотреть следующее видео, где рассматривается японская поэзия, в частности, такие известные японские поэты, как Мацуо Басе, Кобаяси Исса, Еса Бусон и многие другие.

Японские трехстишия хокку для школьников

Японские трехстишия хокку
Японская культура довольно часто причисляется к «закрытым» культурам. Не сразу, не с первого знакомства открываются европейцу своеобразие японской эстетики, непривычное очарование японских
обычаев и красота памятников японского искусства. С одним из проявлений «загадочной японской души» – поэзией хокку – знакомит нас в своем материале лектор-методист Светлана Викторовна Самыкина, г. Самара.

Едва-едва я добрел,
Измученный, до ночлега…
И вдруг — глициний цветы!
Басё
Всего три строчки. Несколько слов. А воображение читателя уже нарисовало картину: усталый путник, который много дней был в пути. Он голоден, измучен, и вот, наконец, ночлег! Но наш герой не спешит войти, потому что вдруг, в одно мгновение, он забыл обо всех невзгодах на свете: он любуется цветами глициний.
Хокку, или хайку. Как вам нравится. Родина — Япония. Дата рождения — Средние века. Открыв один раз сборник хокку, вы навсегда останетесь пленником японской поэзии. В чем же тайна этого необычного жанра?
Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела…
О, с какой неохотой!
Басё
Вот так чутко японец относится к природе, трепетно наслаждается ее красотой, впитывает ее.
Может быть, причину такого отношения надо искать в древней религии японского народа — синтоизме? Синто проповедует: будь благодарен природе. Она бывает безжалостной и суровой, но чаще — щедрой и ласковой. Именно синтоистская вера воспитала в японцах чуткость к природе, умение наслаждаться ее бесконечной переменчивостью. На смену синто пришел буддизм, подобно тому как на Руси христианство вытеснило язычество. Синто и буддизм — разительный контраст. С одной стороны — священное отношение к природе, почитание предков, с другой — сложная восточная философия. Парадоксально, но эти две религии мирно уживаются в Стране восходящего солнца. Современный японец будет любоваться цветущей сакурой, вишней, осенними кленами, полыхающими огнем.
От людских голосов
Пугливо вздрагивают по вечерам
Красавицы вишни.
Исса
В Японии очень любят цветы, причем предпочитают простые, полевые с их робкой и неброской красотой. Около японских домиков часто сажают крошечный огородик или клумбу с цветами. Знаток этой страны, В.Овчинников, пишет, что надо увидеть Японские острова, чтобы понять, почему их жители считают природу мерилом красоты.
Япония — страна зеленых гор и морских заливов, мозаичных рисовых полей, сумрачных вулканических озер, живописных сосен на скалах. Здесь можно увидеть необычное: бамбук, склоненный под тяжестью снега, — вот символ того, что в Японии соседствуют север и юг.
Ритм своей жизни японцы подчиняют событиям в природе. Семейные торжества приурочиваются к цветению сакуры, к осеннему полнолунию. Весна на островах не совсем похожа на нашу, европейскую, с таянием снегов, ледоходами, разливами. Она начинается с буйной вспышки цветения. Розовые соцветия сакуры восхищают японцев не только своим множеством, но и недолговечностью. Лепестки настолько непрочно держатся в соцветиях, что при малейшем дуновении ветерка на землю струится розовый водопад. В такие дни все устремляются за город, в парки. Вслушайтесь, как лирический герой казнит себя за то, что сломал ветку цветущего деревца:
Камнем бросьте в меня.
Ветку цветущей сливы
Я сейчас обломил.
Кикаку
Первый снег — тоже праздник.
В Японии он выпадает не часто. Но когда он идет, в домах становится очень холодно, так как дома японцев — легкие беседки. И все же первый снег — праздник. Открываются окна и, сидя у маленьких жаровен, японец пьет сакэ, любуется снежными хлопьями, которые ложатся на лапы сосен, на кусты в саду.
Первый снег.
Я бы насыпал его на поднос,
Все бы глядел да глядел.
Кикаку
Заполыхали осенней листвой клены — в Японии праздник любования багряной листвой кленов.
О, кленовые листья.
Крылья вы обжигаете
Пролетающим птицам.
Сико
Все хокку — обращение. К кому?
К листьям. Почему именно к кленовым листьям обращается поэт? Он любит их яркие краски: желтые, красные — обжигающие даже крылья птиц. Представим на миг, что поэтическое воззвание было бы обращено к листьям дуба. Тогда родился бы совершенно иной образ — образ стойкости, выносливости, ведь листья дубов до зимних морозов крепко держатся на веточках.
В классическом трехстишии должно быть отражено какое-то время года. Вот Исса заговорил об осени:
Крестьянин в поле.
И дорогу мне указал
Сорванной редькой.
О скоротечности печального зимнего дня Исса скажет:
Клюв свой раскрыв,
Запеть не успел крапивник.
Кончился день.
А здесь вы, без сомнения, вспомните знойное лето:
Дружно слетелись
К спящему комары.
Время обеда.
Исса
Задумайтесь, кого ждет обед. Конечно, комаров. Автор ироничен.
Понаблюдаем, каково строение хокку. Каковы законы этого жанра? Его формула проста: 5 7 5. Что обозначают эти цифры? Мы можем предложить детям исследовать эту проблему, и они непременно обнаружат, что указанные выше цифры обозначают количество слогов в каждой строке. Если внимательно посмотреть сборник хокку, то мы заметим, что не все трехстишия имеют такое четкое построение (5 7 5). Почему? Дети сами ответят на этот вопрос. Дело в том, что мы читали японское хайку в переводе. Переводчик должен донести авторскую мысль и в тоже время сохранить строгую форму. Не всегда это удается, и в этом случае он жертвует формой.
Средства художественной выразительности этот жанр выбирает крайне скупо: мало эпитетов, метафор. Нет рифмы, не соблюдается строгий ритм. Как же автору удается создать образ в немногих словах, скупыми средствами. Оказывается, поэт творит чудо: он будит фантазию самого читателя. Искусство хокку — это умение сказать многое в нескольких строчках. В каком-то смысле каждое трехстишие заканчивается многоточием. Прочитав стихотворение, представляешь себе картину, образ, ПЕРЕживаешь его, ПЕРЕосмысливаешь, додумываешь, творишь. Вот почему мы впервые работаем во втором классе с понятием «художественный образ» на материале японских трехстиший.
Ива склонилась и спит.
И кажется мне, соловей на ветке —
Это ее душа.
Басё
Обсуждаем стихотворение.
Вспомните, какой мы обычно видим иву?
Это дерево с серебристо-зелеными листочками, склоненное у воды, у дороги. Все веточки ивы печально опущены вниз. Недаром в поэзии ива — символ печали, грусти, тоски. Вспомните стихотворение Л. Друскина «Там ива…» (см. учебник В. Свиридовой «Литературное чтение» 1 класс) или Басё:
Все волнения, всю печаль
Своего смятенного сердца
Гибкой иве отдай.
Печаль, тоска — это не твой путь, говорит нам поэт, отдай этот груз иве, ведь она вся — олицетворение грусти.
Что вы можете сказать о соловье?
Эта птичка невзрачная, серенькая, но как поет!
Почему же соловей — это душа печальной ивы?
По-видимому, мы узнали о мыслях, о мечтах, о надеждах деревца из песни соловья. Он и поведал нам о ее душе, загадочной и красивой.
На ваш взгляд, соловей поет или молчит?
На этот вопрос (как это часто бывает на уроке литературы) может быть несколько правильных ответов, ведь у каждого родился свой образ. Одни скажут, что соловей, конечно, поет, а иначе как бы мы узнали о душе ивы? Другие посчитают, что соловей молчит, ведь стоит ночь, и все в мире спит. Каждый читатель увидит свою картину, создаст свой образ.
Японское искусство красноречиво на языке недомолвок. Недосказанность, или югэн, это один из его принципов. Красота — в глубине вещей. Сумей ее заметить, а для этого нужен тонкий вкус. Японцы не любят симметрии. Если ваза на столе будет стоять посередине, ее автоматически сдвинут на край стола. Почему? Симметрия как законченность, как завершенность, как повторение неинтересна. Так, например, посуда на японском столе (сервиз) будет обязательно с разным рисунком, разного цвета.
Часто в финале хокку появляется многоточие. Это не случайность, а традиция, принцип японского искусства. Для жителя Страны восходящего солнца важна и близка мысль: мир вечно изменяется, поэтому и в искусстве не может быть завершенности, не может быть вершины — точки равновесия и покоя. У японцев есть даже крылатая фраза: «Пустые места на свитке исполнены большего смысла, чем начертала на нем кисть».
Наивысшее проявление понятия «югэн» — философский сад. Это поэма из камня и песка. Американские туристы видят в нем «теннисный корт» — прямоугольник, засыпанный белым гравием, где в беспорядке разбросаны камни. О чем думает японец, всматриваясь в эти камни? В.Овчинников пишет, что словами философский смысл сада камней не передать, для японца это выражение мира в его бесконечной изменчивости.
Но вернемся к литературе. На непревзойденную высоту поднял жанр великий японский поэт Мацуо Басё. Его стихи знает наизусть каждый японец.
Басё родился в семье небогатого самурая в провинции Ига, которую называют колыбелью старой японской культуры. Это необыкновенно красивые места. Родные поэта были образованными людьми, и сам Басё уже в детстве начал писать стихи. Необычен его жизненный путь. Он принял постриг, но настоящим монахом не стал. Басё поселился в маленьком домике у города Эдо. Эта хижина воспета в его стихах.
В ХИЖИНЕ, КРЫТОЙ ТРОСТНИКОМ
Как стонет от ветра банан,
Как падают капли в кадку,
Я слышу всю ночь напролет.
В 1682 году случилось несчастье — сгорела хижина Басё. И он начал многолетнее странствие по Японии. Росла его слава, появилось множество учеников по всей Японии. Басё был мудрым учителем, он не просто передавал секреты своего мастерства, он поощрял тех, кто искал свой путь. Истинный стиль хокку родился в спорах. Это были споры людей, воистину преданных своему делу. Бонте, Керай, Рансэцу, Сико — ученики знаменитого мастера. Каждый из них обладал своим почерком, подчас весьма отличным от почерка учителя.
Басё ходил по дорогам Японии, неся поэзию людям. В его стихах — крестьяне, рыбаки, сборщики чая, весь быт Японии с ее базарами, харчевнями на дорогах…
Бросил на миг
Обмолачивать рис крестьянин,
Глядит на луну.
Во время одного из своих путешествий Басё умер. Перед смертью он создал «Предсмертную песню»:
В пути я занемог,
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным лугам.
Еще одно знаменитое имя — Кобаяси Исса. Часто его голос печален:
Наша жизнь — росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь — и все же…
Это стихотворение написано на смерть его маленькой дочки. Буддизм учит не переживать из-за ухода близких, ведь жизнь — росинка… Но прислушайтесь к голосу поэта, сколько неизбывного горя в этом «и все же…»
Исса писал не только на высокие философские темы. Собственная жизнь, судьба отразилась в творчестве поэта. Исса родился в 1763 году в крестьянской семье. Отец мечтал о том, чтобы сын стал преуспевающим торговцем. Для этого он отправляет его учиться в город. Но Исса стал поэтом и, подобно собратьям по поэтическому цеху, ходил по селениям, зарабатывал на жизнь сочинением хайку. В 50 лет Исса женился. Любимая жена, 5 детей. Счастье было быстротечным. Исса теряет всех близких.
Может быть, поэтому он грустит даже в солнечную пору цветения:
Печальный мир!
Даже когда расцветают вишни…
Даже тогда…
Верно, в прежней жизни
Ты сестрой моей была,
Грустная кукушка…
Он женится еще два раза, и единственный ребенок, продолживший его род, родится уже после смерти поэта в 1827 году.
Исса нашел свой путь в поэзии. Если Басе познавал мир, проникая в его сокровенные глубины, отыскивая связи между отдельными явлениями, то Исса в своих стихах стремился запечатлеть точно и полно окружающую его действительность и собственные ощущения.
Снова весна.
Приходит новая глупость
Старой на смену.
Прохладный ветер,
Пригнувшись к земле, изловчился
Достать и меня.
Тсс… Хоть на миг
Замолчите, сверчки луговые.
Начинается дождь.
Исса делает предметом поэзии все то, что старательно избегали упоминать в стихах его предшественники. Он соединяет низкое и высокое, утверждая, что каждая малость, каждая тварь в этом мире должна цениться наравне с человеком.
Жемчужиной светлой
Новый год засиял и для этой
Маленькой вошки.
Кровельщик.
Зад ему обвевает
Весенний ветер.
Интерес к творчеству Иссы в Японии велик и сегодня. Жив и горячо любим сам жанр хокку. До сих пор в середине января устраивается традиционное поэтическое состязание. Десятки тысяч стихотворений на заданную тему поступают на этот конкурс. Такой чемпионат проводится ежегодно с четырнадцатого века.
Наши соотечественники на интернетовских сайтах создают свои, русские хокку. Подчас это совершенно изумительные образы, например, осени:
Новая осень
Открыла сезон свой
Токкатой дождя.
И серых дождей
Длинные пальцы соткут
Долгую осень…
И «русские» хокку заставляют читателя домысливать, строить образ, вслушиваться в многоточие. Подчас это озорные, ироничные строки. Когда российская сборная проиграла на чемпионате по футболу, в Интернете появилось такое хокку:
Даже в футболе
Надо чего-то уметь.
Жалко, не знали…
Встречаются и «дамские» хайку:
Дальше некуда
Укорачивать юбку:
Кончились ноги.
Забыла, кто я.
Мы так давно не ругались.
Напомни, милый.
А вот более серьезные:
Спрячу надежно
Боль и обиды свои.
Сверкну улыбкой.
Не говори ничего.
Просто будь рядом.
Просто люби.
Подчас «русские» хокку перекликаются с известными сюжетами, мотивами:
Сарай не горит.
Тихо конь спит в конюшне.
Что бабе делать?
Перекличку с Некрасовым вы, конечно же, уловили.
Потеряла лицо Таня-тян,
Плачет о мяче, укатившемся в пруд.
Возьми себя в руки, дочь самурая.
Энеке и Бэнеке лакомились суши.
Чем бы дитя не тешилось, лишь бы
Не пило сакэ.
И всегда строки хокку — это путь к собственному творчеству читателя, то есть к лично твоему внутреннему решению темы, тебе предложенной. Стихотворение кончается, и вот тут начинается поэтическое постижение темы.

——————————————

Данная статья является частью группы пособий из цикла «Тематическое планирование к учебникам В.Ю. Свиридовой и Н.А. Чураковой «Литературное чтение» 1-4 класс.»

Японское лирическое стихотворение хокку (хайку) отличается предельной краткостью и своеобразной поэтикой. Народ любит и охотно создает короткие песни - сжатые поэтические формулы, где нет ни одного лишнего слова. Из народной поэзии эти песни переходят в литературную, продолжают развиваться в ней и дают начало новым поэтическим формам. Так родились в Японии национальные стихотворные формы: пятистишие - танка и трехстишие - хокку.

Танка (буквально "короткая песня") была первоначально народной песней и уже в седьмом-восьмом веках, на заре японской истории, становится законодательницей литературной поэзии, оттеснив на задний план, а потом и совершенно вытеснив так называемые длинные стихи "нагаута" (представленные в знаменитой поэтической антологии восьмого века Манъёсю). Эпические и лирические песни разнообразной длины сохранились только в фольклоре. Хокку отделилось от танки много столетий спустя, в эпоху расцвета городской культуры "третьего сословия". Исторически оно является первой строфой танки и получило от нее богатое наследство поэтических образов.

Древняя танка и более молодое хокку имеют многовековую историю, в которой периоды расцвета чередовались с периодами упадка. Не один раз эти формы находились на грани исчезновения, но выдержали испытание временем и продолжают жить и развиваться еще и в наши дни. Такой пример долголетия не является единственным в своем роде. Греческая эпиграмма не исчезла даже после гибели эллинской культуры, а была принята на вооружение римскими поэтами и поныне сохранилась в мировой поэзии. Таджикско-персидский поэт Омар Хайям создал замечательные четверостишия (рубай) еще в одиннадцатом - двенадцатом веках, но и в нашу эпоху народные певцы в Таджикистане слагают рубаи, вкладывая в них новые идеи и образы.

Очевидно, краткие стихотворные формы - насущная потребность поэзии. Такие стихи можно сочинить быстро, под влиянием непосредственного чувства. Можно афористически, сжато выразить в них свою мысль так, чтобы она запоминалась и переходила из уст в уста. Их легко использовать для похвалы или, наоборот, язвительной насмешки. Интересно отметить попутно, что стремление к лаконизму, любовь к малым формам вообще присущи японскому национальному искусству, хотя оно великолепно умеет создавать и монументальные образы.

Потеснить танку и на время вырвать у нее первенство смогло только хокку, еще более короткое и лаконичное стихотворение, зародившееся в среде простых горожан, которым были чужды традиции старой поэзии. Именно хокку стало носителем нового идейного содержания и лучше всего сумело откликнуться на запросы растущего "третьего сословия". Хокку - лирическое стихотворение. Оно изображает жизнь природы и жизнь человека в их слитном, нерасторжимом единстве на фоне круговорота времен года.

Японская поэзия является силлабической, ритмика ее основана на чередовании определенного количества слогов. Рифмы нет, но звуковая и ритмическая организация трехстишия - предмет большой заботы японских поэтов.

Хокку обладает устойчивым метром. В каждом стихе определенное количество слогов: пять в первом, семь во втором и пять в третьем - всего семнадцать слогов. Это не исключает поэтической вольности, особенно у таких смелых поэтов-новаторов, каким был Мацуо Басе (1644-1694). Он иногда не считался с метром, стремясь достигнуть наибольшей поэтической выразительности.

Размеры хокку так малы, что по сравнению с ним европейский сонет кажется монументальным. Оно вмещает в себе считанное количество слов, и тем не менее емкость его относительно велика. Искусство писать хокку - это прежде всего умение сказать многое в немногих словах. Краткость роднит хокку с народными пословицами. Некоторые трехстишия получили хождение в народной речи на правах пословиц, как, например, стихотворение поэта Басе:

Слово скажу -
Леденеют губы.
Осенний вихрь!

Как пословица оно означает, что "осторожность иногда заставляет промолчать".

Но чаще всего хокку резко отличается от пословицы по своим жанровым признакам. Это не назидательное изречение, короткая притча или меткая острота, а поэтическая картина, набросанная одним-двумя штрихами. Задача поэта - заразить читателя лирическим волнением, разбудить его воображение, и для этого не обязательно рисовать картину во всех ее деталях.

Чехов писал в одном из своих писем брату Александру: "...у тебя получится лунная ночь, если ты напишешь, что на мельничной плотине яркой звездочкой мелькало стеклышко от разбитой бутылки и покатилась шаром черная тень собаки или волка..." Такой способ изображения требует от читателя максимальной активности, втягивает его в творческий процесс, дает толчок его мысли. Сборник хокку нельзя "пробегать глазами", листая страницу за страницей. Если читатель будет пассивным и недостаточно внимательным, он не воспримет импульса, посланного ему поэтом. Японская портика учитывает встречную работу мысли читателя. Так удар смычка и ответное дрожание струны вместе рождают музыку.

Хокку миниатюрно по своим размерам, но это не умаляет того поэтического или философского смысла, который может придать ему поэт, не ограничивает масштаб его мысли. Однако дать многостороннее изображение и пространно, до конца развить свою мысль в пределах хокку поэт, конечно, не может. В каждом явлении он ищет лишь его кульминационный пункт. Некоторые поэты, и в первую очередь Исса, поэзия которого наиболее полно отражала народное мировоззрение, любовно изображали малое, слабое, утверждая за ним право на жизнь. Когда Исса заступается за светлячка, муху, лягушку, нетрудно понять, что тем самым он встает на защиту маленького, обездоленного человека, которого мог стереть с лица земли его господин - феодал.

Таким образом, стихи поэта наполняются социальным звучанием.

Вот выплыла луна,
И каждый мелкий кустик
На праздник приглашен,

Говорит Исса, и мы узнаем в этих словах мечту о равенстве людей.

Отдавая предпочтение малому, хокку иногда рисовало и картину большого масштаба:

Бушует морской простор!
Далеко, до острова Садо,
Стелется Млечный Путь.

Это стихотворение Басе - своего рода смотровая щель. Прильнув к ней глазом, мы увидим большое пространство. Перед нами откроется Японское море в ветреную, но ясную осеннюю ночь: блеск звезд, белые буруны, а вдали, па краю неба, черный силуэт острова Садо.

Или возьмем другое стихотворение Басе:

На высокой насыпи - сосны,
А меж ними вишни сквозят, и дворец
В глубине цветущих деревьев...

В трех строчках - три плана перспективы.

Хокку сродни искусству живописи. Они нередко писались на сюжеты картин и, в свою очередь, вдохновляли художников; подчас они превращались в компонент картины в виде каллиграфически выполненной надписи на ней. Иногда поэты прибегали к способам изображения, родственным искусству живописи. Таково, например, трехстишие Бусона:

Цветы сурепки вокруг.
На западе гаснет солнце.
Луна на востоке встает.

Широкие поля покрыты желтыми цветами сурепки, они кажутся особенно яркими в лучах заката. С огненным шаром заходящего солнца контрастирует восходящая на востоке бледная луна. Поэт не рассказывает нам подробно, какой при этом создается эффект освещения, какие краски на его палитре. Он только предлагает по-новому взглянуть на ту картину, которую каждый видел, может быть, десятки раз... Группировка и выбор живописных деталей - вот в чем основная задача поэта. В колчане у него всего две-три стрелы: ни одна не должна пролететь мимо.

Эта лаконичная манера иногда очень напоминает обобщенный способ изображения, которым пользовались мастера цветной гравюры укиёэ. Разные виды искусства - хокку и цветная гравюра - отмечены чертами общего стиля эпохи городской культуры в Японии семнадцатого - восемнадцатого веков, и это роднит их между собою.

Льет весенний дождь!
По пути беседуют
Зонтик и мино.

Это трехстишие Бусона - жанровая сцена в духе гравюры укиёэ. Двое прохожих беседуют на улице под сеткой весеннего дождя. На одном соломенный плащ - мино, другой прикрывается большим бумажным зонтом. Вот и все! Но в стихотворении чувствуется дыхание весны, в нем есть тонкий юмор, близкий к гротеску. Часто поэт создает не зрительные, а звуковые образы. Вой ветра, стрекот цикад, крики фазана, пенье соловья и жаворонка, голос кукушки - каждый звук исполнен особого смысла, рождает определенные настроения и чувства.

В лесу звучит целый оркестр. Жаворонок ведет мелодию флейты, резкие крики фазана - ударный инструмент.

Жаворонок поет.
Звонким ударом в чаще
Вторит ему фазан.

Японский поэт не развертывает перед читателем всей панорамы возможных представлений и ассоциаций, возникающих в связи с данным предметом или явлением. Он только будит мысль читателя, дает ей определенное направление.

На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.

Стихотворение похоже на монохромный рисунок тушью. Ничего лишнего, все предельно просто. При помощи нескольких умело выбранных деталей создана картина поздней осени, Чувствуется отсутствие ветра, природа словно замерла в грустной неподвижности. Поэтический образ, казалось бы, чуть намечен, но обладает большой емкостью и, завораживая, уводит за собой. Кажется, что смотришь в воды реки, дно которой очень глубоко. И в то же время он предельно конкретен. Поэт изобразил реальный пейзаж возле своей хижины и через него - свое душевное состояние. Не об одиночестве ворона говорит он, а о своем собственном.

Воображению читателя оставлен большой простор. Вместе с поэтом он может испытать чувство печали, навеянное осенней природой, или разделить с ним тоску, рожденную глубоко личными переживаниями. Не мудрено, что за века своего существования старинные хокку обросли слоями комментариев. Чем богаче подтекст, тем выше поэтическое мастерство хокку. Оно скорее подсказывает, чем показывает. Намек, подсказ, недоговоренность становятся дополнительными средствами поэтической выразительности. Тоскуя об умершем ребенке, поэт Исса сказал:

Наша жизнь - росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь - и все же...

Роса - обычная метафора бренности жизни, так же как вспышка молнии, пена на воде или быстро опадающие цветы вишни.

Буддизм учит, что жизнь человека кратка и эфемерна, а потому не имеет особой ценности. Но отцу нелегко смириться с потерей любимого ребенка. Исса говорит "и все же..." и кладет кисть. Но само его молчание становится красноречивей слов. Вполне понятно, что в хокку есть недоговоренность. Стихотворение состоит всего из трех стихов. Каждый стих очень короток в противоположность гекзаметру греческой эпиграммы. Пятисложное слово уже занимает целый стих: например, хототогису - кукушка, киригирису - сверчок. Чаще всего в стихе два значащих слова, не считая формальных элементов и восклицательных частиц. Все лишнее отжимается, отсеивается; не остается ничего, что служит только для украшения. Даже грамматика в хокку особая: грамматических форм немного, и каждая несет на себе предельную нагрузку, иногда совмещая несколько значений. Средства поэтической речи отбираются крайне скупо: хокку избегает эпитета или метафоры, если может без них обойтись. Иногда все хокку целиком - развернутая метафора, но ее прямое значение обычно скрыто в подтексте.

Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела...
О, с какой неохотой!

Басе сложил это стихотворение, расставаясь с гостеприимным домом своего друга.

Было бы, однако, ошибкой в каждом хокку искать подобный двойной смысл. Чаще всего хокку - конкретное изображение реального мира, не требующее и не допускающее никакого другого толкования. Поэзия хокку была новаторским искусством. Если с течением времени танка, отдалившись от народных истоков, стала излюбленной формой аристократической поэзии, то хокку стало достоянием простого люда: купцов, ремесленников, крестьян, монахов, нищих... Оно принесло с собой простонародные выражения и жаргонные слова. Оно вводит в поэзию естественные, разговорные интонации. Местом действия в хокку стали не сады и дворцы аристократической столицы, а бедные улицы города, рисовые поля, большие дороги, лавки, харчевни, постоялые дворы... "Идеальный", освобожденный от всего грубого пейзаж - так рисовала природу старая классическая поэзия. В хокку поэзия вновь обрела Зрение. Человек в хокку не статичен, он дан в движении: вот уличный разносчик бредет сквозь снежный вихрь, а вот работник вертит мельницу-крупорушку. Та пропасть, которая уже в десятом веке легла между литературной поэзией и народной песней, стала менее широкой. Ворон, долбящий носом улитку на рисовом поле,- образ этот встречается и в хокку, и в народной песне.

Канонические образы старых танок уже не могли вызвать того непосредственного чувства изумления перед красотой живого мира, которое хотели выразить поэты "третьего сословия". Нужны были новые образы, новые краски. Поэты, так долго опиравшиеся только на одну литературную традицию, обращаются теперь к жизни, к реальному окружающему их миру. Старые парадные декорации убраны. Хокку учит искать скрытую красоту в простом, незаметном, повседневном. Прекрасны не только прославленные, много раз воспетые цветы вишен, но и скромные, незаметные на первый взгляд цветы сурепки, пастушьей сумки, стебелек дикой спаржи...

Внимательно вглядись!
Цветы пастушьей сумки
Увидишь под плетнем.

Хокку учит ценить и скромную красоту простых людей. Вот жанровая картинка, созданная Басе:

Азалии в грубом горшке,
А рядом крошит сухую треску
Женщина в их тени.

Это, наверно, хозяйка или служанка где-нибудь в бедной харчевне. Обстановка самая убогая, но тем ярче, тем неожиданней выделяются красота цветка и красота женщины. В другом стихотворении Басе лицо рыбака на рассвете напоминает цветущий мак, и оба они одинаково хороши. Красота может поражать, как удар молнии:

Едва-едва я добрел,
Измученный, до ночлега...
И вдруг - глициний цветы!

Красота может быть глубоко скрыта. В стихах хокку мы находим новое, социальное переосмысление этой истины - утверждение красоты в незаметном, обыденном, и прежде всего в простом человеке из народа. Именно таков смысл стихотворения порта Кикаку:

Вишни в весеннем цвету
Не на далеких вершинах гор -
Только в долинах у нас.

Верные жизненной правде, поэты не могли не видеть трагических контрастов в феодальной Японии. Они чувствовали разлад между красотой природы и условиями жизни простого человека. Об этом разладе говорит хокку Басе:

Рядом с цветущим вьюнком
Отдыхает в страду молотильщик.
Как он печален, наш мир!

И, как вздох, вырывается у Исса:

Печальный мир!
Даже когда расцветают вишни...
Даже тогда...

В хокку нашли отзвук антифеодальные настроения горожан. Увидев самурая на празднике цветущей вишни, Кёрай говорит:

Как же это, друзья?
Человек глядит на вишни в цвету,
А на поясе длинный меч!

Народный поэт, крестьянин по происхождению, Исса спрашивает детей:

Красная луна!
Кто владеет ею, дети?
Дайте мне ответ!

И детям придется задуматься над тем, что луна на небе, конечно, ничья и в то же время общая, потому что красота ее принадлежит всем людям.

Некоторые особенности хокку можно понять, только познакомившись с его историей. С течением времени танка (пятистишие) стала четко делиться на две строфы: трехстишие и двустишие. Случалось, что один поэт слагал первую строфу, второй - последующую. Позднее, в двенадцатом веке, появились стихи-цепи, состоящие из чередующихся трехстиший и двустиший. Эта форма получила название "рэнга" (буквально "нанизанные строфы"); первое трехстишие называлось "начальной строфой", по-японски "хокку". Стихотворение рэнга не имело тематического единства, но его мотивы и образы чаще всего были связаны с описанием природы, причем с обязательным указанием на время года. Рэнга достигла наивысшего расцвета в четырнадцатом веке. Для нее были разработаны точные границы времен года и четко определена сезонность того или иного явления природы. Появились даже стандартные "сезонные слова", которые условно обозначали всегда один и тот же сезон года и в стихотворениях, описывающих иное время года, уже не употреблялись. Довольно было, например, упомянуть слово "дымка", и каждый понимал, что речь идет о туманной поре ранней весны. Число таких сезонных слов достигало трех-четырех тысяч. Так, слова и сочетания слов: цветы сливы, соловей, паутинка, цветы вишен и персиков, жаворонок, бабочка, вскапывание поля мотыгой и другие - указывали на то, что действие происходит весной. Лето обозначалось словами: ливень, кукушка, высадка рисовой рассады, цветущая павлония, пион, прополка риса, жара, прохлада, полуденный отдых, полог от москитов, светлячки и прочие. На осень указывали слова: луна, звезды, роса, крик цикад, уборка урожая, праздник Бон, красные листья клена, цветущий кустарник хаги, хризантемы. Зимние слова - это моросящий дождь, снег, иней, лед, холод, теплая одежда на вате, очаг, жаровня, конец года.

"Долгий день" означал весенний день, потому что он кажется особенно длинным после коротких зимних дней. "Луна" - осеннее слово, потому что осенью воздух особенно прозрачен и луна сияет ярче, чем в другое время года. Иногда время года для ясности все же называлось: "весенний ветер", "осенний ветер", "летняя луна", "зимнее солнце" и так далее.

Начальная строфа (хокку) часто бывала лучшей строфой в составе рэнги. Начали появляться отдельные сборники образцовых хокку. Эта форма стала новой популярной разновидностью литературной поэзии, унаследовав многие особенности рэнги: строгую приуроченность к определенному времени года и сезонные слова. От шуточной рэнги (популярная в среде горожан разновидность рэнги; в ней встречались приемы пародии, игра слов, просторечия) хокку заимствовало ее широкий словарь, каламбуры, простоту тона. Но долгое время оно не отличалось еще особой идейной глубиной и художественной выразительностью.

Трехстишие прочно утвердилось в японской поэзии и обрело подлинную емкость во второй половине семнадцатого века. На непревзойденную художественную высоту поднял его великий поэт Японии Мацуо Басе, создатель не только поэзии хокку, но и целой эстетической школы японской поэтики. Стихи Басе и ныне, по прошествии трех веков, знает наизусть каждый культурный японец. О них создана огромная исследовательская литература, свидетельствующая о самом пристальном внимании народа к творчеству своего национального поэта.

Басе совершил переворот в поэзии хокку. Он вдохнул в нее жизненную правду, очистив от поверхностного комизма и штукарства шуточной рэнги. Сезонные слова, которые были в рэнге формальным, безжизненным приемом, стали у него поэтическими образами, полными глубокого значения. Лирика Басе раскрывает перед нами мир его поэтической души, его чувства и переживания, но в стихах его нет камерности и замкнутости. У лирического героя поэзии Басе есть конкретные приметы. Это поэт и философ, влюбленный в природу родной страны, и в то же время - бедняк из предместья большого города. И он неотделим от своей эпохи и народа. В каждом маленьком хокку Басе чувствуется дыхание огромного мира. Это искры большого костра. Для понимания поэзии Басе необходимо знакомство с его эпохой. Лучший период его творчества приходится на годы Гэнроку (конец семнадцатого столетия). Период Гэнроку считается "золотым веком" японской литературы. В это время Басе создавал свою поэзию, замечательный романист Ихара Сайкаку писал свои повести, а драматург Тикамацу Мондзаэмон - пьесы. Все эти писатели в той или иной мере были выразителями идей и чувств "третьего сословия". Творчество их реалистично, полнокровно и отличается удивительной конкретностью. Они изображают жизнь своего времени в ее красочных подробностях, но не опускаются до бытовщины.

Годы Гэнроку были, в общем, благоприятны для литературного творчества. К этому времени японский феодализм вступил в последнюю фазу своего развития. После кровавых междоусобиц, раздиравших Японию в средние века, наступило относительное умиротворение. Династия Токугава (1603-1868) объединила страну и установила в ней строгий порядок. Отношения между сословиями были точнейшим образом регламентированы. На верхней ступени феодальной лестницы находилось воинское сословие: крупные феодалы - князья и мелкие феодалы - самураи. Торговцы официально были политически бесправны, но на самом деле представляли собой большую силу ввиду роста товарно-денежных отношений, и нередко князья, занимая у ростовщиков деньги, попадали к ним в зависимость. Богатые купцы соперничали в роскоши с феодалами.

Большие торговые города - Эдо (Токио), Осака, Киото стали центрами культуры. Высокого развития достигли ремесла. Изобретение печатания с деревянной доски (ксилография) удешевило книгу, в ней появилось множество иллюстраций, получил распространение и такой демократический вид искусства, как цветная гравюра. Книги и гравюры могли теперь покупать даже небогатые люди. Политика правительства способствовала росту просвещения. Для молодых самураев было учреждено много школ, в которых главным образом изучались китайская философия, история, литература. Образованные выходцы из воинского сословия пополняли ряды городской интеллигенции. Многие из них поставили свои таланты на службу "третьему сословию". К литературе начали приобщаться и простые люди: купцы, ремесленники, иногда даже крестьяне. Это была внешняя сторона эпохи. Но была у нее и своя темная изнанка.

"Умиротворение" феодальной Японии было куплено дорогой ценой. В первой половине семнадцатого столетия Япония была "закрыта" для иностранцев, и культурные связи с внешним миром почти прекратились. Крестьянство буквально задыхалось в тисках беспощадного феодального гнета и нередко поднимало рогожные знамена в знак восстания, несмотря на жесточайшие карательные меры со стороны правительства. Была введена система полицейского надзора и сыска, стеснительная для всех сословий. В "веселых кварталах" больших городов сыпалось дождем серебро и золото, а на проезжих дорогах разбойничали голодные люди; повсюду бродили толпы нищих. Многие родители были вынуждены бросать на произвол судьбы своих маленьких детей, которых они не могли прокормить.

Басе не раз был свидетелем подобных страшных картин. Поэтический арсенал того времени изобиловал множеством условных литературных мотивов. Из китайской классической поэзии пришел мотив осенней грусти, навеянной криком обезьян в лесу. Басе обращается к поэтам, призывая их спуститься с заоблачных высот поэзии и взглянуть в глаза правде жизни:

Грустите вы, слушая крик обезьян.
А знаете ли, как плачет ребенок,
Покинутый на осеннем ветру?

Басе хорошо знал жизнь простых людей Японии. Сын мелкого самурая, учителя каллиграфии, он с детства стал товарищем игр княжеского сына - большого любителя поэзии. Басе сам начал писать стихи. После ранней смерти своего молодого господина он ушел в город и принял постриг, освободившись тем самым от службы своему феодалу. Однако Басе не стал настоящим монахом. Он жил в маленьком домике в бедном предместье Фукагава, близ города Эдо. Хижина эта со всем окружающим ее скромным пейзажем - банановыми деревьями и маленьким прудом во дворе - описана в его стихах. У Басе была возлюбленная. Ее памяти он посвятил лаконичную элегию:

О, не думай, что ты из тех,
Кто следа не оставил в мире!
Поминовения день...

Басе шел трудным путем творческих исканий. Его ранние стихи написаны еще в традиционной манере. В поисках нового творческого метода Басе внимательно изучает творчество китайских классических поэтов Ли Бо и Ду Фу, обращается к философии китайского мыслителя Чжуан-цзы и к учению буддийской секты Дзэн, стремясь придать своей поэзии философскую глубину.

В основу созданной им поэтики Басе положил эстетический принцип "саби". Слово это не поддается буквальному переводу. Его первоначальное значение - "печаль одиночества". Саби, как особая концепция красоты, определило собой весь стиль японского искусства в средние века. Красота, согласно этому принципу, должна была выражать сложное содержание в простых, строгих формах, располагавших к созерцанию. Покой, притушенность красок, элегическая грусть, гармония, достигнутая скупыми средствами, - таково искусство саби, звавшее к сосредоточенной созерцательности, к отрешению от повседневной суеты.

Творческий принцип саби не позволял изобразить живую красоту мира во всей ее полноте. Такой большой художник, как Басе, должен был неизбежно это почувствовать. Поиски скрытой сущности каждого отдельного явления становились однообразно утомительными. Кроме того, философская лирика природы, согласно принципу саби, отводила человеку роль только пассивного созерцателя.

В последние годы жизни Басе провозгласил новый ведущий принцип поэтики - "каруми" (легкость). Он сказал своим ученикам: "Отныне я стремлюсь к стихам, которые были бы мелки, как река Сунагава (Песчаная река)". Слова поэта не следует понимать слишком буквально, скорее в них звучит вызов подражателям, которые, слепо следуя готовым образцам, стали во множестве сочинять стихи с претензией на глубокомыслие. Поздние стихи Басе отнюдь не мелки, они отличаются высокой простотой, потому что говорят о простых человеческих делах и чувствах. Стихи становятся легкими, прозрачными, текучими. В них сквозит тонкий, добрый юмор, теплое сочувствие к людям много видевшего, много испытавшего человека. Великий поэт-гуманист не мог замкнуться в условном мире возвышенной поэзии природы. Вот картинка из крестьянского быта:

Примостился мальчик
На седле, а лошадь ждет.
Собирают редьку.

А вот в городе готовятся к новогоднему празднику:

Обметают копоть.
Для себя на этот раз
Плотник полку ладит.

В подтексте этих стихотворений - сочувственная улыбка, а не насмешка, как это бывало у других поэтов. Басе не разрешает себе никакого гротеска, искажающего образ.

Басе шел по дорогам Японии, как посол самой поэзии, зажигая в людях любовь к ней и приобщая их к подлинному искусству. Он умел найти и пробудить творческий дар даже в профессиональном нищем. Басе проникал иногда в самую глубь гор, где "никто не подберет с земли упавший плод дикого каштана", но, ценя уединение, все же никогда не был отшельником. В странствиях своих он не бежал от людей, а сближался с ними. Длинной чередой проходят в его стихах крестьяне за полевыми работами, погонщики лошадей, рыбаки, сборщицы чайных листьев. Басе запечатлел их чуткую любовь к красоте. Крестьянин разгибает на миг свою спину, чтобы полюбоваться полной луной или послушать столь любимый в Японии крик кукушки. Образы природы в поэзии Басе очень часто имеют второй план, иносказательно говоря о человеке и его жизни. Алый стручок перца, зеленая скорлупка каштана осенью, дерево сливы зимою - символы непобедимости человеческого духа. Осьминог в ловушке, спящая цикада на листке, унесенная потоком воды,- в этих образах поэт выразил свое чувство непрочности бытия, свои размышления о трагизме человеческой судьбы. По мере того как росла слава Басе, к нему стали стекаться ученики всех званий. Басе передавал им свое учение о поэзии. Из его школы вышли такие замечательные поэты, как Бон-тё, Кёрай, Кикаку, Дзёсо, усвоившие новый поэтический стиль (стиль Басе).

В 1682 году хижина Басе сгорела во время большого пожара. С этого времени он начал свои многолетние странствия по стране, мысль о которых зародилась у него уже давно. Следуя поэтической традиции Китая и Японии, Басе посещает места, прославленные своей красотой, знакомится с жизнью японского народа. Поэт оставил несколько лирических путевых дневников. Во время одного из своих путешествий Басе умер. Перед своей кончиной он создал "Предсмертную песню":

В пути я заболел,
И все бежит, кружит мой сон
Но выжженным лугам.

Поэзия Басе отличается возвышенным строем чувств и в то же время удивительной простотой и жизненной правдой. Для него не было низменных вещей. Бедность, тяжелый труд, быт Японии с ее базарами, харчевнями на дорогах и нищими - все это отразилось в его стихах. Но мир для него остается прекрасным. В любом нищем, может быть, таится мудрец. Поэт смотрит на мир влюбленными глазами, но красота мира предстает перед его взглядом подернутой печалью. Поэзия была для Басе не игрой, не забавой, не средством пропитания, как для многих современных ему поэтов, но высоким призванием всей его жизни. Он говорил, что поэзия возвышает и облагораживает человека. Среди учеников Басе были самые разные поэтические индивидуальности. Кикаку, эдоский горожанин, беспечный гуляка, воспевал улицы и богатые торговые лавки своего родного города:

С треском шелка разрывают
В лавке Этигоя...
Летнее время настало!

К школе Басе принадлежали поэты Бонтё, Дзёсо, обладавшие каждый своим особым творческим почерком, и многие другие. Кёрай из Нагасаки составил вместе с Бонтё знаменитую антологию хокку "Соломенный плащ обезьяны" ("Сару-мино"). Она была издана в 1690 году. В начале восемнадцатого века поэтический жанр хокку пришел в упадок. Новую жизнь в него вдохнул Бусон, замечательный поэт и художник-пейзажист. При жизни поэт был почти неизвестен, стихи его стали популярными лишь в девятнадцатом веке. Поэзия Бусона романтична. Часто в трех строках стихотворения он умел рассказать целую новеллу. Так, в стихах "Смена одежды с наступлением лета" он пишет:

Скрылись от господского меча...
О, как рады юные супруги
Легким платьем зимнее сменить!

Согласно феодальным порядкам, господин мог покарать своих слуг смертью за "греховную любовь". Но влюбленным удалось бежать. Сезонные слова "смена теплой одежды" хорошо передают радостное чувство освобождения на пороге новой жизни. В стихах Бусона оживает мир сказок и легенд:

Юным вельможей
Оборотилась лисица...
Весенний ветер.

Туманный вечер весной. Тускло светит луна сквозь дымку, цветут вишни, и в полумгле среди людей появляются сказочные существа. Бусон рисует только контуры картины, но перед читателем встает романтический образ красавца юноши в старинном придворном наряде. Нередко Бусон воскрешал в поэзии образы старины:

Зал для заморских гостей
Тушью благоухает...
Белые сливы в цвету.

Это хокку уводит нас в глубь истории, в восьмой век. Для приема "заморских гостей" тогда строились особые здания. Можно вообразить поэтический турнир в прекрасном старинном павильоне. Приехавшие из Китая гости пишут благоухающей тушью китайские стихи, а японские поэты соревнуются с ними па своем родном языке. Перед глазами читателя как будто развертывается свиток с древней картиной.

Бусон - поэт широкого диапазона. Он охотно рисует необычное: кита в морской дали, замок на горе, разбойника на повороте большой дороги, но он также умеет тепло нарисовать картинку детского интимного мирка. Вот трехстишие "На празднике кукол":

Коротконосая кукла...
Верно, в детстве мама ее
Мало за нос тянула!

Но помимо "литературных стихов", богатых реминисценциями, намеками на старину, романтическими образами, Бусон умел самыми простыми средствами создавать стихи изумительной лирической силы:

Они прошли, дни весны,
Когда звучали далекие
Соловьиные голоса.

Исса, наиболее народный и демократичный из всех поэтов феодальной Японии, создавал свои стихи в конце восемнадцатого - начале девятнадцатого века, на заре нового времени. Исса был выходцем из деревни. Большую часть своей жизни он провел среди городской бедноты, но сохранил любовь к родным местам и крестьянскому труду, от которого он был оторван:

Всем сердцем я чту,
Отдыхая в полдневный жар,
Людей на полях.

В таких словах выразил Исса и свое благоговейное отношение к работе крестьянина, и стыд за свое вынужденное безделье. Биография Исса трагична. Всю жизнь он боролся с нищетой. Его любимый ребенок умер. Поэт рассказал о своей судьбе в стихах, полных щемящей душевной боли, но в них пробивается также струя народного юмора. Исса был человеком большого сердца: его поэзия говорит о любви к людям, и не только к людям, но и ко всем маленьким существам, беспомощным и обиженным. Наблюдая потешный бой между лягушками, он восклицает:

Эй, не уступай,
Тощая лягушка!
Исса за тебя.

Но по временам поэт умел быть резким и беспощадным: ему претила всякая несправедливость, и он создавал едкие, колючие эпиграммы. Исса был последним крупным поэтом феодальной Японии. Хокку потеряли свое значение на многие десятилетия. Возрождение этой формы в конце девятнадцатого века относится уже к истории поэзии нового времени. Поэт Масаока Сики (1867-1902), написавший много интересных работ по истории и теории хокку (или по его, ныне принятой в Японии, терминологии- хайку), и его талантливые ученики Такахама Кёси и Кавахигаси Хэкигодо возродили искусство хокку на новой, реалистической основе.

Старинные хокку не всегда понятны без комментариев даже японскому читателю, хорошо знакомому с природой и бытом своей родной страны. Краткость и недоговоренность лежат в самой основе поэтики хокку. Надо, однако, помнить, что японское трехстишие обязательно требует от читателя работы воображения, участия в творческом труде поэта. В этом главная особенность хокку. Все растолковать до конца - значит не только погрешить против японской поэзии, но и лишить читателя большой радости вырастить цветы из горсти семян, щедро рассыпанных японскими поэтами.

Хокку (хайку) - это вид японской поэзии. Оригинальное японское трехстишие состоит из 17 слогов, которые записывают в один столбец. Самым известным автором хокку является Мацуо Басё. Впрочем, уже у него встречаются отступления от нормы слогового состава. Особыми разделительными словами - кирэдзи (яп. кирэдзи - «режущее слово») - текст хайку делится в отношении 2:1 - либо на пятом слоге, либо на двенадцатом.

Зарождение хокку

Слово «хокку» первоначально означало начальную строфу другой японской поэтической формы - рэнга (яп. рэнга - «нанизывание строф»). С начала периода Эдо (XVII век) хокку стали рассматриваться и как самостоятельные произведения. Термин «хайку» предложил поэт и критик Масаока Шики в конце XIX века для различения этих форм. Генетически восходит к первой полустрофе танка (хокку буквально - начальные стихи), от которого отличается простотой поэтического языка, отказом от прежних канонических правил.

В своём становлении хайку прошло несколько этапов. Поэты Аракида Моритакэ (1465-1549) и Ямадзаки Сокан (1465-1553) представляли себе хокку как миниатюру чисто комического жанра (такие миниатюры впоследствии получили название сенрю. Заслуга превращения хокку в ведущий лирический жанр принадлежит Мацуо Басё (1644-1694); основным содержанием хокку стала пейзажная лирика. С именем Ёса Бусона (1716-1783) связано расширение тематики хокку. Параллельно в XVIII веке развиваются комические миниатюры, выделившиеся в самостоятельный сатирико-юмористический жанр сэнрю (яп. сэнрю ­ - «речная ива»). В конце XVIII - начале XIX веков Кобаяши Исса ввел в хайку гражданские мотивы, демократизировал тематику жанра.

В конце XIX - начале XX веков Масаока Шики приложил к хокку заимствованный из живописи метод сясэй (яп. сясэй? - «зарисовки с натуры»), способствовавший развитию реализма в жанре хайку.

Как понять хокку

При переводе хайку на западные языки традиционно - с самого начала XX века - местом возможного появления кирэдзи соответствует разрыв строки, так что хайку представляет собой трёхстишие слоговой структуры 5-7-5.

В 1970-е годы американский переводчик хайку Хироаки Сато предложил в качестве более адекватного решения записывать переводы хайку как моностихи; вслед за ним канадский поэт и теоретик Кларенс Мацуо-Аллар заявил, что и оригинальные хайку, создаваемые на западных языках, должны быть однострочными.

Встречаются - среди переводных и оригинальных хайку - и двустрочные тексты, тяготеющие к слоговой пропорции 2:1. Что касается слогового состава хайку, то к настоящему времени и среди переводчиков хайку, и среди авторов оригинальных хайку на разных языках сторонники соблюдения 17-сложности (и/или схемы 5-7-5) остались в меньшинстве.

По общему мнению большинства теоретиков, единая слоговая мера для хайку на разных языках невозможна, потому что языки значительно отличаются друг от друга средней длиной слов и, следовательно, информационной ёмкостью одинакового количества слогов. Так, в английском языке 17-ти слогам японского текста в среднем соответствуют по информационной ёмкости 12-13 слогов, а в русском, напротив, около 20-ти. Поскольку жанр - это формально-содержательное единство, для хайку важны отличающие его смысловые характеристики. Классические хайку обязательно строятся на соотнесении человека (его внутреннего мира, биографии и т. п.) с природой; при этом природа должна быть определена относительно времени года - для этого в качестве обязательного элемента текста используется киго (яп. киго - «сезонное слово»).

Чаще всего повествование ведётся в настоящем времени: автор представляет свои переживания. В сборниках хокку каждое стихотворение часто печатается на отдельной странице. Это делается для того, чтобы читатель мог вдумчиво, не торопясь, проникнуться атмосферой стихотворения.

Чтобы правильно понять хокку нужно вчитываться в каждое слово, представляя его. Для японцев в каждом явлении природы скрыт тайный смысл на уровне ассоциаций. Например, часто авторы упоминают сакуру. Это цветущая вишня. Растение, полностью покрытое белыми цветами представляется чем-то молодым, навинным и первозданным. Подобные образы придают хокку атмосферу таинственности и недосказанности.

Недаром европейцы считают, что хокку пробуждает зависть: сколько западных читателей мечтали так прогуливаться по жизни с блокнотиком в руке, отмечая здесь и там некие «впечатления», краткость которых была бы гарантией совершенства, а простота - критерием глубины (и все благодаря мифу, состоящему из двух частей, одна из которых - классическая - делает лаконизм измерением искусства, другая - романтическая - в импровизации усматривает правдивость). Будучи абсолютно понятным, хокку при этом ничего не сообщает, и именно благодаря этому двойному условию оно, кажется, преподносит себя смыслу с услужливостью воспитанного хозяина, который предлагает вам чувствовать себя у него как дома, принимая вас со всеми вашими привязанностями, ценностями и символами; это «отсутствие» хокку (в том смысле, какой имеется в виду, когда говорят об отвлеченном сознании, а не об уехавшем хозяине) чревато соблазном и падением - одним словом, сильным вожделением смысла.

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

Тополиные листья

Перед грозой неземного цвета.

Покорны стихии.

Где ты, Вселенная?

Днем суета. Ночью тусклые звезды.

Равнодушие мегаполиса.