Главная / В интерьере

Краткий пересказ. "Кавказский пленник" от Саши Черного. Саша Черный — Кавказский пленник: Сказка

Так весело было в саду! Цвела черемуха, высоко в воздухе вздымая пенистые гроздья цветов. Сережки на березах уже отцвели, но сквозным кружевным шатром зыбилась на ветру молодая, еще изумрудная листва. На старой лиственнице у пристани по всем липам свежо зеленели пучками мягкие иголочки, и между ними алые точки - цвет. На клумбе темными сморчками повылезли из теплой земли еще не развернувшиеся листья пионов. Воробьи стайками перелетали с клена на березу, с березы на крышу сарая: кричали, кувыркались, дрались, - просто так, от избытка жизни, как дерутся школьники, разбегаясь по домам после уроков. Над скворечницей, как приклеенный, сидел на кленовой ветке скворец, смотрел на солнце, на веселую рябь речонки… В такой чудесный день никакие хозяйственные заботы в птичью голову не шли. А вдоль решетчатого забора, отделявшего сад от соседней усадьбы, бешено носились псы: по ту сторону, распластавшись почти до земли, шоколадно-черная такса, по эту - дворняжка Тузик, лохматая серая муфта с хвостом в виде вопросительного знака… Добегали до края ограды, поворачивались и стремительно мчались назад. До тех пор, пока, высунув языки, в изнеможении не падали наземь. Бока ходили ходуном, глаза весело перемигивались. Мчаться вперед… Большего собачьего удовольствия ведь и на свете нет!

Внизу, за еще сквозными кустами сирени, покачивалась на Крестовке пристань. Мало кто из петербуржцев знал, что в самой столице выбегает к Елагину мосту такая захолустная речонка, омывая северный край Крестовского острова. А речка была славная… Переливалась солнечной чешуей вода. Микроскопические рыбки оплывали хороводом пестрые сваи перед домами. Посредине во всю длину тянулась узкая, обсаженная черемухой коса. Против середины косы вздымался большой сарай и желтел покатый к воде спуск: английский гребной клуб. Из сарая шестеро тоненьких юношей в белых фуфайках и кепках вынесли длинную-длинную легкую гичку, будто пила-рыба на двенадцати ногах купаться пошла. Спустили лодку на воду, уселись и понеслись к Елагину острову, плавно, в такт гребли, откатываясь на подвижных сиденьях назад для нового взмаха… Сын прачки, помогавший матери на берегу укладывать белье в корзину, посмотрел вслед и сам себя от удовольствия ногой лягнул.

У пристани, внизу, отчаянно скрипела на цепочке и шлепалась о воду лодка. Да и как ей было не скрипеть и не шлепать, когда тройка озорных мальчишек перелезла по отмели через забор, забралась в лодку и изо всех сил стала ее раскачивать. Вправо - влево, вправо - влево… Вот-вот краем зачерпнет воды до самого борта!

Плывший на плоскодонном челне старичок в малиновом гарусном шарфе лениво шарил глазами по прибрежным кустам. То там, то сям покачивались прибитые к берегу поленья, чурбашки либо обломки досок. Старичок подтягивал багром добычу, укладывал поперек челна и медленно шлепал по воде дальше. Засмотрелся на далекие старые ветлы вдоль окраинной дороги Елагина острова, послушал, как на мостике справа гудят копыта, скрестил руки и весла и позабыл про свои дрова.

А в Крестовку с Невы вплыла новая компания: писаря с гармошками, девушки с цветными, похожими на детские воздушные шары зонтиками… Легкая песенка под перебор веселых ладов прокатилась по речушке, легкие волны светлыми горбиками поплыли к берегам. Скворец в саду на кленовой ветке внимательно склонил голову: знакомая песня! В прошлом году он ее здесь слышал, - не та ли самая компания в лодках проплывает?…

Всем было весело в этот весенний день: воробьям на крыше сарая, таксе и дворняжке, отдыхавшим у ворот после гонки вдоль забора, неизвестным мальчишкам в привязанной лодке, молодым англичанам, выплывавшим на гичке к Стрелке, писарям и девушкам на Крестовке. Даже чья-то старая-старая бабушка, отдыхавшая по ту сторону сада в плетеном кресле на балконе, подставляла легкому ветру ладонь, шевелила пальцами и улыбалась: так мирно блестела сквозь зеленеющие вершины река, так плавно звучали по реке голоса, так бодро, отставив генеральский хвост по ветру, шагал по двору рыжий петух мимо самого носа распластавшейся на теплом бревне кошки…

В длинном, примыкающем к саду флигеле тоже было радостно и уютно. В кабинете на письменном столе сидел рыжий котенок и, удивленно прислушиваясь, потрагивал лапкой басовую струну мандолины. В шкафу кротко блестели золотыми буквами корешки книг. Они отдыхали… А на стене, над старым, похожим на мягкую гитару диваном, висели портреты тех, кто книги эти когда-то написал: курчавый, благосклонный Пушкин, седые, бородатые Тургенев и Толстой, гусар Лермонтов с вздернутым носиком… В ясный цвет синекубовых обой были выкрашены и двери и рамы. Ветер сквозь форточку вздувал тюлевую занавеску, будто парус надувал. Ему ведь все равно, лишь бы забавляться. Чужеземный фикус подымал свежевымытые листья к окну, заглядывал в сад: «Какая у них тут в Петербурге весна?»

За отдернутой портьерой виднелась милой терракотовой окраски столовая. На карнизе кафельной печки сидела пучеглазая румяная матрешка: одна нога босая, точно обсосанная, другая - в роскошном бархатном валенке. Сбоку дремал дубовый буфет с верхним этажом на львиных лапах. За гранеными стеклами блестел прабабушкин чайный сервиз, темно-голубой в золотых виноградинах. Вверху бились вдоль окна молодые весенние мухи, волновались, искали выхода в сад. На овальном столе лежала детская книга, раскрытая на картинке. Раскрашивали ее, должно быть, детские руки: кулаки у человеков были синие, лица - зеленые, а курточки и волосы телесного цвета, - иногда ведь так приятно раскрасить совсем не так, как в жизни полагается. С кухни доносился веселый, дробный стук сечки: кухарка рубила мясо для котлет и в такт стуку и тиканью стенных часов мурлыкала какую-то котлетную польку.

Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им во всем саду и доме в этот солнечный весенний день было грустно. У старшей, Вали, даже слезинка блестела на щеке, вот-вот капнет на передничек. А младшая, Катюша, надутая-пренадутая, сердито смотрела на скворца, сдвинув пухлые брови, - точно скворец ее куклу клюнул или через форточку пышку с маком унес.

Дело, конечно, не в пышке. Только что прочли они в первый раз в жизни страницу за страницей по очереди «Кавказского пленника» Толстого и разволновались ужасно. Раз написано, - значит, настоящая правда. Это ведь не детская сказка про Бабу Ягу, которую, может быть, взрослые нарочно выдумали, чтобы детей пугать…

Старших никого не было: мама уехала на Крестовской конке на Петербургскую сторону за покупками, отец в банке - на службе. Кухарка про «Кавказского пленника», разумеется, не знает, няня в гости укатила, кума у нее именинница… Можно было бы няне все своими словами пересказать, у нее ведь сын фельдфебелем на Кавказе служит, письма ей пишет. Может быть, она от него узнает: правда ли? мучают ли так людей? Или когда-то мучили, а теперь запрещено?…

Что ж, все-таки удрал он в конце концов благополучно, - сказала со вздохом Катюша.

Ей уже надоело кукситься: день был такой светлый. И раз окончание хорошее, значит, не стоит особенно и горевать.

Может быть, Жилин потом со своими солдатами устроил засаду и поймал в плен тех самых татар, которые его мучили… Правда?

И больно-пребольно велел их высечь! - обрадовалась Валя. - Крапивой! Вот вам, вот вам! Чтоб не мучили, чтоб в яму не сажали, чтоб колодок не надевали… Не кричать! Не сметь кричать… А то еще получите.

Впрочем, Валя сейчас же и передумала:

Нет, знаешь, сечь их не надо. Жилин бы только презрительно посмотрел на них и сказал: «Русские офицеры великодушны… Марш! На все четыре стороны. И зарубите себе на вашем кавказском носу… Если вы еще раз посмеете сажать русских в яму, я вас всех отсюда из пушки, как… капусту, порублю! Слышите вы!.. Татарской же девочке Дине, которая меня лепешками кормила, передайте георгиевскую медаль и вот эту русскую азбуку, чтоб она русской грамоте научилась и сама могла бы „Кавказского пленника“ прочесть. А теперь вон с моих глаз!»

Вон! - закричала Катюша и топнула каблучком в пол.

Постой, не кричи, - сказала Валя. - И вот, когда она научилась читать по-русски, она тихонько удрала к Жилину… И потом крестилась… И потом вышла за него замуж…

Катюша даже взвизгнула от удовольствия, так ей понравился такой конец. Теперь, когда они расправились с татарами и так хорошо устроили судьбу Дины и Жилина, им стало немного легче… Они надели калошки, вязаные кофточки, еле-еле открыли вдвоем набухшую дверь и вышли на крыльцо.

Неизменный адъютант Тузик, виляя косматым хвостом, подбежал к девочкам. Сестры спрыгнули с крыльца и пошли по влажным дорожкам вокруг сада. Нечего, в самом деле, разбойникам потакать!

В углу сада, у старой, заброшенной оранжереи, девочки остановились над ямой. На дне горбом лежали прошлогодние, слежавшиеся листья… Они переглянулись и поняли друг друга без слов.

А где ж мы пленных возьмем? - спросила младшая, с наслаждением втискивая в глину каблуком пустой вазон.

Мишку посадим…

Ну конечно! А кто будет Диной?

Нет, я!..

Сестры подумали и решили, что спорить не стоит. Конечно, лучше быть Диной, чем свирепым татарином. Но сначала они обе будут татарами и поймают Мишку в плен. А потом Валя станет Диной, а Катюша ее подругой, и обе помогут пленникам бежать. Кто ж будет вторым пленником, Костылиным?

Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом. Чего же и искать больше?

Мишечка!..

Мышонок!

Чего надо? - звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша.

Играть иди!

Через минуту Миша, дожевывая баранку, стоял перед сестрами. Он был совсем еще маленький, мальчик с пальчик, в надвинутом до самого носа картузе, и привык во всем подчиняться девочкам из флигеля.

Во что играть будем?

В «Кавказского пленника», - объяснила Валя. - Да глотай ты скорей свою баранку! Ты будто Жилин, русский офицер. Ты будто из крепости к своей маме верхом едешь. Она тебе невесту приискала, хорошую и умницу, и имение у нее есть. А мы тебя в плен возьмем и в яму посадим. Понял?

Сажайте, что ж.

И Тузик с тобой. Вроде товарища. А лошадь под тобой мы застрелим.

Стреляй, ладно.

Мишка сел верхом на прут и поскакал по дорожке, взбивая копытами грязь…

Паф! Паф-паф! - закричали девочки с двух сторон. - Что ж ты не падаешь?! Вались с лошади, сию минуту вались…

Не попали! - Мишка дерзко фыркнул, брыкнул ногой и помчался вдоль забора.

Паф! Паф!

Не попали…

Что с таким непонятливым мальчиком сделаешь? Сестры наперерез бросились к Мишке, стащили его с лошади и, подгоняя шлепками, потащили к яме. Еще упирается! Что это на него сегодня нашло…

Постой, постой! - Валя полетела к флигелю и стрелой примчалась назад с постельным ковриком, чтоб Мишке мягче было на дне сидеть.

Мишка спрыгнул, уселся. Тузик за ним, - он сразу понял, в чем игра заключается.

Чего теперь делать? - спросил Мишка из ямы, утирая ватным рукавом нос.

Катюша задумалась.

Выкуп? Но Жилин бедный. И все равно обманет… Что с него взять? А Тузик? Ведь он - Костылин, он богатый…

Девочки уселись в оранжерее на щербатой ступеньке и на дощечке нацарапали огрызком карандаша за Тузика все, что следовало: «Я попался им в лапы. Пришлите пять тысяч монет. Любящий вас пленник». Дощечку мигом доставили дворнику Семену, который колол во дворе дрова, и, не ожидая ответа, побежали к яме.

Пленники вели себя очень странно. Хоть бы попытались удрать, что ли… Катались весело по коврику, задрав кверху ноги и лапы, и обдавали друг друга охапками ржавых листьев.

Стоп! - закричала Валя. - Вот я вас сейчас рыжему татарину продам…

Продавай, ладно, - равнодушно отозвался Мишка. - Как дальше играть-то?

Ты куколок будто лепи и наверх нам бросай… Мы теперь татарские девочки… А мы тебе за это лепешки бросать будем.

Из чего лепить-то?

В самом деле. Не из листьев же. Валя опять слетала домой и принесла в корзинке плюшевого слона, резинового верблюда, матрешку, безногого паяца и платяную щетку - все, что на скорую руку в детской собрала. Да у кухарки выпросила три пирожка с капустой (еще вкуснее лепешек!).

Покидали Мишке игрушки, а он их вихрем все сразу назад выбросил.

Не так скоро! Чучело какое…

Ладно. Давай лепешки!

С «лепешками» тоже вышло не совсем хорошо. Первый пирожок поймал на лету Тузик и с быстротой фокусника его проглотил. Угрем из-под Мишкиной подмышки вырвался - проглотил и второй… И только третий удалось передать на палочке кавказскому пленнику.

Потом девочки, пыхтя и толкая друг дружку, спустили в яму длинный шест, чтобы пленники наконец удрали.

Но ни Мишка, ни Тузик даже с места не тронулись. Разве плохо в теплой яме? Над головой облака сквозь березки продираются, в кармане у Мишки еще кусок булки нашелся. Тузик стал блох искать, а потом к мальчику примостился - на коврике мягко - и ежом свернулся. Куда там еще бежать!

Кричали девочки, сердились, приказывали. Кончилось тем, что сами в яму соскочили, уселись с пленниками рядом и тоже стали на облака смотреть. Ведь могло быть и четыре пленника. А бежать днем все равно не полагается. У Толстого так ведь и написано: «Звезды видны, а месяц еще не всходил»… Время еще есть. И колодки надо на всех набить, - в оранжерее целую охапку дощечек нашли.

Тузик в полусне покорно протянул девочкам лапу: «Набивайте хоть на все четыре… Все равно сами и снимете».

Часа через два вернулась с Петербургской стороны мама девочек. Обошла все комнаты - нет дочек. Посмотрела в сад: нет! Кликнула было няню, да вспомнила, что няня сегодня к куме в Галерную Гавань отправилась. Кухарка ничего не знает. Дворник показал дощечку: «пять тысяч монет»… Что такое? Да и его Мишка бог весть куда провалился.

Всполошилась она, вышла на крыльцо…

Дети! Ау… Валя! Ка-тю-ша!

И вдруг с конца сада, точно из-под земли, детские голоса:

Мы здесь!

Где здесь?!

Что вы здесь делаете?

Мы кавказские пленники.

Какие там пленники! Ведь сыро же здесь… Сейчас же марш домой!..

Вскарабкались девочки по шесту, Мишка за ними, а Тузик и без шеста обошелся.

Идут домой, к матери с двух сторон, как котята, жмутся. Даже непонятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? Ведь превеселая же, право, штука.
.........................................................................
Copyright: Саша Чёрный рассказы, проза

Очень кратко Маленьких сестёр расстраивает повесть Толстого «Кавказский пленник». Девочки придумывают для повести хорошую концовку, основывают на ней весёлую игру и решают, что эта история совсем не грустная.

В весеннем саду было весело и красиво. Зеленела молодая листва берёз и мягкие иголочки старой пихты у пристани, воробьи перелетали стайкой с дерева на дерево и дрались, неподвижно сидящий над скворечником скворец смотрел «на весёлую рябь речонки». Вдоль забора, отделявшего сад от соседней усадьбы, бегали наперегонки такса и дворняжка Тузик: такса - по ту сторону, Тузик - по эту.

Внизу, за кустами сирени, виднелась петербургская речка Крестовка. На длинной, обсаженной черёмухой косе стоял большой сарай, в котором помещался английский гребной клуб. Юноши в белых фуфайках плавали по Крестовке в длинной лёгкой лодке. У пристани «тройка озорных мальчишек» раскачивала старую скрипучую лодку, плывший по Крестовке старичок в плоскодонке вылавливал из воды поленья и обломки досок, а навстречу ему плыла в лодке шумная компания писарей с гармошками и нарядными девушками.

Уютно было и в примыкавшем к саду флигеле. Грустили в этот прекрасный только живущие во флигеле сёстры - старшая Валя и младшая Катюша. Они молча стояли у стеклянной двери в сад. На щеке у Вали блестела слезинка, а хмурая Катюша сердито смотрела на скворца. Разволновала девочек повесть Толстого «Кавказский пленник», которую они только что прочли.

Раз написано, - значит, настоящая правда. Это ведь не детская сказка про Бабу Ягу, которую, может быть, взрослые нарочно выдумали, чтобы детей пугать…

Мама уехала за покупками, папа был на службе в банке, няня - в гостях, и сёстрам не у кого было спросить, на самом ли деле на Кавказе так мучают людей. Наконец, Катюше надоело грустить в такой светлый день, и она утешилась тем, что окончание повести всё-таки хорошее.

Сёстры решили, что после побега Жилин поймает татар, которые его мучили, и велит их больно высечь крапивой, а то и вовсе отпустит, как великодушный русский офицер. Кормившей его в плену татарской девочке Дине он передаст георгиевскую медаль и азбуку. Дина выучится читать по-русски, прочтёт «Кавказского пленника», убежит к Жилину и выйдет за него замуж.

Утешившись таким хорошим концом, девочки вышли в сад, где их встретил «неизменный адъютант» Тузик. В углу сада, у заброшенной оранжереи сёстры нашли глубокую яму и решили, что в ней будет очень удобно играть в «Кавказского пленника». Жилиным стал сын дворника Мишка, а Костылиным - Тузик.

Сначала девочки стали свирепыми татарами, взяли упирающегося из озорства Мишку в плен и посадили его с тузиком в яму на коврик. От имени Тузика-Костылина они нацарапали на дощечке послание с требованием выкупа и доставили его дворнику Семёну. Потом Мишка бросал «татарским девочкам» игрушки, принесённые Валей из дому, и взамен получал пирожки, большую часть которых поймал Тузик.

«Кавказским пленникам» так понравилось сидеть в уютной яме, полной мягкой прошлогодней листвы, что они не пожелали оттуда сбегать. В конце конов девочки тоже спустились в яму и уселись на коврик - пленников ведь может быть и четверо, а бежать всё равно полагается ночью.

Часа через два вернулась мама и начала искать дочерей по всему флигелю. Тут пришёл дворник со странным посланием на дощечке и сообщил, что Мишка тоже пропал. Мама всполошилась, стала звать девочек и вскоре нашла всех четверых «пленников» в яме на коврике.

Девочки шли домой, прижавшись к маме с обеих сторон, и думали: почему их так расстроил «Кавказский пленник», ведь на самом деле это «превесёлая штука».

"Кавказский пленник". Саша Черный детская проза читать

Так весело было в саду! Цвела черемуха, высоко в воздухе вздымая пенистые гроздья цветов. Сережки на березах уже отцвели, но сквозным кружевным шатром зыбилась на ветру молодая, еще изумрудная листва. На старой лиственнице у пристани по всем липам свежо зеленели пучками мягкие иголочки, и между ними алые точки - цвет. На клумбе темными сморчками повылезли из теплой земли еще не развернувшиеся листья пионов. Воробьи стайками перелетали с клена на березу, с березы на крышу сарая: кричали, кувыркались, дрались, - просто так от избытка жизни, как дерутся школьники, разбегаясь по домам после уроков. Над скворечницей, как приклеенный, сидел на кленовой ветке скворец, смотрел на солнце, на веселую рябь речонки... В такой чудесный день никакие хозяйственные заботы в птичью голову не шли. А вдоль решетчатого забора, отделявшего сад от соседней усадьбы, бешено носились псы: по ту сторону, распластавшись почти до земли, шоколадно-черная такса, по эту - дворняжка Тузик, лохматая серая муфта с хвостом в виде вопросительного знака... Добегали до края ограды, поворачивались и стремительно мчались назад. До тех пор, пока, высунув языки, в изнеможении не падали наземь. Бока ходили ходуном, глаза весело перемигивались. Мчаться вперед... Большего собачьего удовольствия ведь и на свете нет!

Внизу, за еще сквозными кустами сирени, покачивалась на Крестовке пристань. Мало кто из петербуржцев знал, что в самой столице выбегает к Елагину мосту такая захолустная речонка, омывая северный край Крестовского острова. А речка была славная... Переливалась солнечной чешуей вода. Микроскопические рыбки оплывали хороводом пестрые сваи перед домами. Посредине во всю длину тянулась узкая, обсаженная черемухой, коса. Против середины косы вздымался большой сарай, и желтел покатый к воде спуск: английский гребной клуб. Из сарая шестеро тоненьких юношей в белых фуфайках и кепках вынесли длинную, длинную легкую гичку, будто пила-рыба на двенадцати ногах купаться пошла. Спустили лодку на воду, уселись и понеслись к Елагину острову, плавно, в такт гребли, откатываясь на подвижных сиденьях назад для нового взмаха... Сын прачки, помогавший матери на берегу укладывать белье в корзину, посмотрел вслед и сам себя от удовольствия ногой лягнул.

У пристани, внизу, отчаянно скрипела на цепочке и шлепалась о воду лодка. Да и как ей было не скрипеть и не шлепать, когда тройка озорных мальчишек перелезла по отмели через забор, забралась в лодку и изо всех сил стала ее раскачивать. Вправо - влево, вправо - влево... Вот-вот краем зачерпнет воды до самого борта!

Плывший на плоскодонном челне старичок в малиновом гарусном шарфе лениво шарил глазами по прибрежным кустам. То там, то сям покачивались прибитые к берегу поленья, чурбашки либо обломки досок... Старичок подтягивал багром добычу, укладывал поперек челна и медленно шлепал по воде дальше... Засмотрелся на далекие старые ветлы вдоль окраинной дороги Елагина острова, послушал, как на мостике справа гудят копыта, скрестил руки и весла и позабыл про свои дрова.

А в Крестовку с Невы вплыла новая компания; писаря с гармошками, девушки с цветными, похожими на детские воздушные шары, зонтиками... Легкая песенка под перебор веселых ладов прокатилась по речушке, легкие волны светлыми горбиками поплыли к берегам. Скворец в саду на кленовой ветке внимательно склонил голову: знакомая песня! В прошлом году он ее здесь слышал, - не та ли самая компания в лодках проплывает?..

* * *

В длинном, примыкающем к саду флигеле тоже было радостно и уютно. В кабинете на письменном столе сидел рыжий котенок и, удивленно прислушиваясь, потрагивал лапкой басовую струну мандолины. В шкафу кротко блестели золотыми буквами корешки книг. Они отдыхали... А на стене, над старым, похожим на мягкую гитару, диваном висели портреты тех, кто книги эти когда-то написал; курчавый, благосклонный Пушкин, седые, бородатые Тургенев и Толстой, гусар Лермонтов с вздернутым носиком... В ясный цвет синекубовых обой были выкрашены и двери и рамы. Ветер сквозь форточку вздувал тюлевую занавеску, будто парус надувал. Ему ведь все равно, лишь бы забавляться. Чужеземный фикус подымал свежевымытые листья к окну, заглядывал в сад: «Какая у них тут в Петербурге весна?»

За отдернутой портьерой виднелась милой терракотовой окраски столовая. На карнизе кафельной печки сидела пучеглазая, румяная матрешка: одна нога босая, точно обсосанная, другая - в роскошной бархатной валенке. Сбоку дремал дубовый буфет с верхним этажом на львиных лапах. За гранеными стеклами блестел прабабушкин чайный сервиз, темно-голубой в золотых виноградинах. Вверху бились вдоль окна молодые весенние мухи, волновались, искали выхода в сад. На овальном столе лежала детская книга, раскрытая на картинке. Раскрашивали ее, должно быть, детские руки: кулаки у человеков были синие, лица - зеленые, а курточки и волосы телесного цвета, - иногда ведь так приятно раскрасить совсем не так, как в жизни полагается. С кухни доносился веселый, дробный стук сечки: кухарка рубила мясо для котлет и в такт стуку и тиканью стенных часов мурлыкала какую-то котлетную польку.

Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им во всем саду и доме в этот солнечный весенний день было грустно. У старшей Вали даже слезинка блестела на щеке, вот-вот капнет на передничек. А младшая, Катюша, надутая-пренадутая, сердито смотрела на скворца, сдвинув пухлые брови, - точно скворец ее куклу клюнул или через форточку пышку с маком унес.

Старших никого не было: мама уехала на крестовской конке на Петербургскую сторону за покупками, отец в банке - на службе. Кухарка про «Кавказского пленника», разумеется, не знает, няня в гости укатила, кума у нее именинница... Можно было бы няне все своими словами пересказать, у нее ведь сын фельдфебелем на Кавказе служит, письма ей пишет. Может быть, она от него узнает: правда ли? мучают ли так людей? Или когда-то мучили, а теперь запрещено?..

Что ж, все-таки удрал он в конце концов благополучно, - сказала со вздохом Катюша.

Ей уже надоело кукситься, - день был такой светлый. И раз окончание хорошее, значит, не стоит особенно и горевать.

Может быть, Жилин потом со своими солдатами устроил засаду и поймал в плен тех самых татар, которые его мучили... Правда?

И больно-пребольно велел их высечь! - обрадовалась Валя. - Крапивой! Вот вам, вот вам! Чтоб не мучили, чтоб в яму не сажали, чтоб колодок не надевали... Не кричать! Не сметь кричать... А то еще получите.

Впрочем, Валя сейчас же и передумала:

Нет, знаешь, сечь их не надо. Жилин бы только презрительно посмотрел на них и сказал: «Русские офицеры великодушны... Марш! На все четыре стороны. И зарубите себе на вашем кавказском носу... Если вы еще раз посмеете сажать русских в яму, я вас всех отсюда из пушки, как... капусту порублю! Слышите вы!.. Татарской же девочке Дине, которая меня лепешками кормила, передайте георгиевскую медаль и вот эту русскую азбуку, чтоб она русской грамоте научилась и сама могла бы „Кавказского пленника“ прочесть. А теперь вон с моих глаз!»

Вон! - закричала Катюша и топнула каблучком в пол.

Постой, не кричи, - сказала Валя. - И вот, когда она научилась читать по-русски, она тихонько удрала к Жилину... И потом крестилась... И потом вышла за него замуж...

Катюша даже взвизгнула от удовольствия, так ей понравился такой конец. Теперь, когда они расправились с татарами и так хорошо устроили судьбу Дины и Жилина, им стало немного легче... Они надели калошки, вязаные кофточки, еле-еле открыли вдвоем набухшую дверь и вышли на крыльцо.

* * *

В углу сада, у старой заброшенной оранжереи, девочки остановились над ямой. На дне горбом лежали прошлогодние, слежавшиеся листья... Они переглянулись и поняли друг друга без слов.

А где ж мы пленных возьмем? - спросила младшая, с наслаждением втискивая в глину каблуком пустой вазон.

Мишку посадим...

Ну, конечно! А кто будет Диной?

Нет, я!..

Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом. Чего же и искать больше?

Ми-ша!

Мишечка!..

Мышонок!

Чего надо? - звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша.

Играть иди!

Через минуту Миша, дожевывая баранку, стоял перед сестрами. Он был совсем еще маленький, мальчик с пальчик, в надвинутом до самого носа картузе и привык во всем подчиняться девочкам из флигеля.

Во что играть будем?

Сажайте, что ж.

И Тузик с тобой. Вроде товарища. А лошадь под тобой мы застрелим.

Стреляй, ладно.

Мишка сел верхом на прут и поскакал по дорожке, взбивая копытами грязь...

Паф! Паф-паф! - закричали девочки с двух сторон. - Что ж ты не падаешь?! Вались с лошади, сию минуту вались...

Не попали! - Мишка дерзко фыркнул, брыкнул ногой и помчался вдоль забора.

Паф! Паф!

Не попали...

Мишка спрыгнул, уселся. Тузик за ним, - он сразу понял, в чем игра заключается.

Чего теперь делать? - спросил Мишка из ямы, утирая ватным рукавом нос.

Катюша задумалась.

Выкуп? Но Жилин бедный. И все равно обманет... Что с него взять? А Тузик? Ведь он - Костылин, он богатый...

Пленники вели себя очень странно. Хоть бы попытались удрать, что ли... Катались весело по коврику, задрав кверху ноги и лапы, и обдавали друг друга охапками ржавых листьев.

Стоп! - закричала Валя. - Вот я вас сейчас рыжему татарину продам...

Продавай, ладно, - равнодушно отозвался Мишка. - Как дальше играть-то?

Ты куколок будто лепи и наверх нам бросай... Мы теперь татарские девочки... А мы тебе за это лепешки бросать будем.

Из чего лепить-то?

В самом деле. Не из листьев же. Валя опять слетала домой и принесла в корзинке плюшевого слона, резинового верблюда, матрешку, безногого паяца и платяную щетку, - все, что на скорую руку в детской собрала. Да у кухарки выпросила три пирожка с капустой (еще вкуснее лепешек!).

Покидали Мишке игрушки, а он их вихрем все сразу назад выбросил.

Не так скоро! Чучело какое...

Ладно. Давай лепешки!

С «лепешками» тоже вышло не совсем хорошо. Первый пирожок поймал на лету Тузик и с быстротой фокусника его проглотил. Угрем из-под Мишкиной подмышки вырвался, - проглотил и второй... И только третий удалось передать на палочке кавказскому пленнику.

Потом девочки, пыхтя и толкая друг дружку, спустили в яму длинный шест, чтобы пленники, наконец, удрали.

Но ни Мишка, ни Тузик даже с места не тронулись. Разве плохо в теплой яме? Над головой облака сквозь березки продираются, в кармане у Мишки еще кусок булки нашелся. Тузик стал блох искать, а потом к мальчику примостился, - на коврике мягко, - и ежом свернулся. Куда там еще бежать?

Кричали девочки, сердились, приказывали. Кончилось тем, что сами в яму соскочили, уселись с пленниками рядом и тоже стали на облака смотреть. Ведь могло быть и четыре пленника. А бежать днем все равно не полагается. У Толстого так ведь и написано: «Звезды видны, а месяц еще не всходил»... Время еще есть. И колодки надо на всех набить, - в оранжерее целую охапку дощечек нашли.

Тузик в полусне покорно протянул девочкам лапу: «Набивайте хоть на все четыре... Все равно сами и снимете».

* * *

Часа через два вернулась с Петербургской стороны мама девочек. Обошла все комнаты, - нет дочек. Посмотрела в сад: нет! Кликнула было няню, да вспомнила, что няня сегодня к куме в Галерную Гавань отправилась. Кухарка ничего не знает. Дворник показал дощечку: «пять тысяч монет»... Что такое? Да и его Мишка Бог весть куда провалился.

Всполошилась она, вышла на крыльцо...

Дети! Ау... Валя! Ка-тю-ша!

И вдруг с конца сада, точно из-под земли, детские голоса:

Мы здесь!

Где здесь?!

В оранжерее...

Что вы здесь делаете?

Мы кавказские пленники.

Какие там пленники! Ведь сыро же здесь... Сейчас же марш домой!..

Вскарабкались девочки по шесту, Мишка за ними, а Тузик и без шеста обошелся.

Идут домой, к матери с двух сторон, как котята, жмутся. Даже непонятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? Ведь превеселая же, право, штука.

Саша Чёрный.

Кавказский пленник

Над скворечницей, как приклеенный, сидел на кленовой ветке скворец, смотрел на солнце, на веселую рябь, речонки… В такой чудесный день никакие хозяйственные заботы в птичью голову не шли. А вдоль решетчатого забора, отделявшего сад от соседней усадьбы, бешено носились псы: по ту сторону, распластавшись почти до земли, шоколадно-черная такса, по эту - дворняжка Тузик, лохматая серая муфта с хвостом в виде вопросительного знака…

Добегали до края ограды, поворачивались и стремительно мчались назад. До тех пор, пока, высунув языки, в изнеможении не падали наземь. Бока ходили ходуном, глаза весело перемигивались. Мчаться вперед… Большего собачьего удовольствия ведь и на свете нет!

Против середины косы вздымался большой сарай и желтел покатый к воде спуск: английский гребной клуб. Из сарая шестеро тоненьких юношей в белых фуфайках и кепках вынесли длинную-длинную легкую гичку, будто пила-рыба на двенадцати ногах купаться пошла. Спустили лодку на воду, уселись и понеслись к Елагину острову, плавно, в такт гребли, откатываясь на подвижных сиденьях назад для нового взмаха… Сын прачки, помогавший матери на берегу укладывать белье в корзину, посмотрел вслед и сам себя от удовольствия ногой лягнул.

У пристани, внизу, отчаянно скрипела на цепочке и шлепалась о воду лодка. Да и как ей было не скрипеть и не шлепать, когда тройка озорных мальчишек перелезла по отмели через забор, забралась в лодку и изо всех сил стала ее раскачивать. Вправо - влево, вправо-влево… Вот-вот краем зачерпнет воды до самого борта!

Плывший на плоскодонном челне старичок в малиновом гарусном шарфе лениво шарил глазами по прибрежным кустам. То там, то сям покачивались прибитые к берегу поленья, чурбашки либо обломки досок… Старичок подтягивал багром добычу, укладывал поперек челна и медленно шлепал по воде дальше… Засмотрелся на далекие старые ветлы вдоль окраинной дороги Елагина острова, послушал, как на мостике справа гудят копыта, скрестил руки и грабли и позабыл про свои дрова.

А в Крестовку с Невы вплыла новая компания: писаря с гармошками, девушки с цветными, похожими на детские воздушные шары зонтиками… Легкая песенка под перебор веселых ладов прокатилась по речушке, легкие волны светлыми горбиками поплыли и берегам. Скворец в саду на кленовой ветке внимательно склонил голову: знакомая песня! В прошлом году он ее здесь слышал,- не та ли самая компания в лодках проплывает?..

Всем было весело в тот весенний день: воробьям на крыше сарая, таксе и дворняжке, отдыхавшим у ворот после гонки вдоль набора, неизвестным мальчишкам в привязанной лодке, молодым англичанам, выплывавшим на гичке к Стрелке, писарям и девушкам на Крестовке. Даже чья-то старая-старая бабушка, отдыхавшая по ту сторону сада в плетеном кресле на балконе, подставляла легкому ветру ладонь, шевелила пальцами и улыбалась: так мирно блестела сквозь зеленеющие вершины река, так плавно звучали на реке голоса, так бодро, отставив генеральский хвост по ветру, шагал по двору рыжий петух мимо самого носа распластавшейся на теплом бревне кошки…

В ясный цвет синекубовых обой были выкрашены и двери и рамы. Ветер сквозь форточку вздувал тюлевую занавеску, будто парус надувал. Ему ведь все равно, лишь бы забавляться. Чужеземный фикус подымал свежевымытые листья к окну, заглядывал в сад: «Какая у них тут в Петербурге весна?».

Раскрашивали ее, должно быть, детские pyки: кулаки у людей были синие, лица - зеленые, а курточки и волосы телесного цвета,- иногда ведь так приятно раскрасить совсем не так, как в жизни полагается. С кухни доносился веселый, дробный стук сечки: кухарка рубила мясо для котлет и в такт стуку и тиканью стенных часов мурлыкала какую-то котлетную польку.

Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им во всем саду и доме в этот солнечный весенний день было грустно. У старшей Вали даже слезинка блестела на щеке, вот-вот капнет на передничек. А младшая, Катюша, надутая - пренадутая, сердито смотрела на скворца, сдвинув пухлые брови,- точно скворец ее куклу клюнул или через форточку пышку с маком унес.

Старших никого не было: мама уехала на конке на Петербургскую сторону за покупками, отец в банке - ив службе. Кухарка про «Кавказского пленника », разумеется, не знает, няня в гости укатила, кума у нее именинница… Можно было бы няне все своими словами пересказать, у нее ведь сын фельдфебелем на Кавказе служит, письма ей пишет. Может быть, она от него узнает: правда ли? мучают ли так людей? Или когда-то мучили, а теперь запрещено?..

Что ж, все-таки удрал он в конце концов благополучно, - сказала со вздохом Катюша.

И больно-пребольно велел их высечь! - обрадовалась Валя.- Крапивой! Вот вам, вот вам! Чтоб не мучили, чтоб в яму не сажали, чтоб колодок не надевали…Не кричать! Не сметь кричать… А то еще получите.

Впрочем, Валя сейчас же и передумала:

Нет, знаешь, сечь их не надо. Жилин бы только презрительно посмотрел на них и сказал: » Русские офицеры великодушны… Марш! На все четыре стороны. И зарубите себе на вашем кавказском носу… Если вы еще раз посмеете сажать русских в яму, я вас всех отсюда из пушки, как… капусту порублю! Слышите вы!.. Татарской же девочке Дине, которая меня лепешками кормила, передайте георгиевскую медаль и вот эту русскую азбуку, чтоб она русской грамоте научилась и сама могла «Кавказского пленника » прочесть. А теперь вон с моих глаз!».

Вон! - закричала Катюша и топнула каблучком в пол.

Постой, не кричи. - Сказала Вала. - И вот, когда она научилась читать по-русски, она тихонько удрала к Жилину… И ПОТОМ вышла за него замуж…

Катюша даже взвизгнула от удовольствия, так ей понравился такой конец. Теперь, когда они расправились с татарами и так хорошо устроили судьбу Дины и Жилина, им стало немного легче. Они надели калоши, вязаные кофточки, еле-еле открыли вдвоем набухшую дверь и выли на крыльцо.

Неизменный адъютант Тузик, виляя косматым хвостом, подбежал к девочкам. Сестры спрыгнули с крыльца, и пошли по влажным дорожкам вокруг сада. Нечего, в самом деле, разбойникам потакать!

В углу сада, у старой заброшенной оранжереи, девочки остановились над ямой. На дне горбом лежали прошлогодние, слежавшиеся листья… Они переглянулись и поняли друг друга без слов.

А где ж мы пленных возьмем? - спросила младшая, с наслаждением втискивая в глубину каблуком пустой вазон.

Мишку посадим…

Ну. конечно! А кто будет Диной?

Нет, я!..

Сестры подумали и решили, что спорить не стоит. Конечно, лучше быть Диной, чем свирепым татарином. Но сначала они обе будут татарами и поймают мишку в плен. А потом Валя станет Диной, а Катюшка её подругой, и обе помогут пленникам сбежать. Кто ж будет вторым пленником, Костылиным?

Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом. Чего же и искать больше?

Миша!

Мишечка!..

Мышонок!

Чего надо! - звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша.

Играть иди! Через минуту Миша, дожевывая баранку, стоял перед сестрами. Он был совсем еще маленький, мальчик с пальчик, в надвинутом до самого носа картузе и привык во всем подчиняться девочкам из флигеля.

Во что играть будем? - В «Кавказского пленника», - объяснила Валя.- Да глотай ты скорей свою баранку! Ты будто Жилин, русский офицер. Ты будто из крепости к своей маме верхом едешь. Она тебе невесту приискала, хорошую и умницу, и имение у нее есть. А мы тебя в плен возьмем и в яму посадим. Понял?

Сажайте, что ж.

И Тузик с тобой. Вроде товарища. А лошадь под тобой мы застрелим.

Стреляй, ладно.

Мишка сел верхом на прут и поскакал по дорожке, взбивая копытами грязь…

Паф! Паф-паф!- закричали девочки с двух сторон. - Что ж ты не падаешь?! Вались с лошади, сию минуту вались…

Не попали! - Мишка дерзко фыркнул, брыкнул ногой и помчался вдоль забора.

Паф! Паф!

Не попали…

Мишка спрыгнул, уселся. Тузик за ним,- он сразу понял, в чем игра заключается.

Чего теперь делать?- спросил Мишка из ямы, утирая ватным рукавом нос.

Катюша задумалась.

Выкуп? Но Жилин бедный. И все равно обманет…Что с него взять? А Тузик? Ведь он - Костылин, он богатый…

Девочки уселись в оранжерее на щербатой ступеньке и на дощечке нацарапали огрызком карандаша за Тузика все, что следовало: « Я попался им в лапы. Пришлите пять тысяч монет. Любящий вас пленник ». Дощечку мигом доставили дворнику Семену, который колол во дворе дрова, и, не ожидая ответа, побежали к яме.

Пленники вели себя очень странно. Хоть бы попытались удрать что ли… Катались весело по коврику, задрав кверху ноги и лапы, и обдавали друг друга охапками ржавых листьев.

Стоп! - закричала Валя. - Вот я вас сейчас рыжему татарину продам…

Продавай, ладно,- равнодушно отозвался Мишка. - Как дальше играть-то?

Из чего лепить-то?

В самом деле. Не из листьев же. Валя опять слетала домой и принесла в корзинке плюшевого слона, резинового верблюда, матрешку, безногого паяца и платяную щетку – все, что на скорую руку в детской собрала. Да у кухарки выпросила три пирожка с капустой (еще вкуснее лепешек!).

Покидали Мишке игрушки, а он их вихрем все сразу назад выбросил.

Не так скоро! Чучело какое…

Ладно, давай лепешки!

С «лепешками» тоже вышло не совсем хорошо. Первый пирожок поймал на лету Тузик и с быстротой фокусника его проглотил. Угрем из-под Мишкиной подмышки вырвался, - проглотил и второй… И только третий удалось передать на палочке кавказскому пленнику.

Потом девочки, пыхтя и толкая друг дружку, спустили в яму длинный шест, чтобы пленники, наконец, удрали.

Но ни Мишка, ни Тузик даже с места не тронулись! Разве плохо в теплой яме? Над головой облака сквозь березки продираются, в кармане у Мишки еще кусок булки нашелся. Тузик стал блох искать, а потом к мальчику примостился, - на коврике мягко, - и ежом свернулся. Куда там еще бежать?

Часа через два вернулась с Петербургской стороны мама девочек. Обошла все комнаты, - нет дочек. Посмотрела в сад: нет! Кликнула было няню, да вспомнила, что няня сегодня к куме в Галерную Гавань отправилась. Кухарка ничего не знает. Дворник показал дощечку: «пять тысяч монет»… Что такое? Да и его Мишка бог весть куда провалился.

Всполошилась она, вышла на крыльцо…

Дети! Ау… Валя! Ка-тю-ша!

И вдруг с конца сада, точно из-под земли, детские голоса:

Мы здесь!

Где здесь?!

В оранжерее…

Что вы здесь делаете?

Мы кавказские пленники.

Какие там пленники! Ведь сыро же здесь… Сейчас же марш домой!

Вскарабкались девочки по шесту, Мишка за ними, а Тузик и без шеста обошелся.

Идут домой, к матери с двух сторон, как котята, жмутся. Даже не понятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? Ведь превеселая же, право, шутка.

По свежим листьям барабанит.

++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Так весело было в саду! Цвела черёмуха, высоко в воздухе вздымая пенистые гроздья цветов. Сережки на берёзах уже отцвели, но сквозным кружевным шатром зыбилась на ветру молодая, ещё изумрудная листва. На старой лиственнице у пристани по всем лапам свежо зеленели пучками мягкие иголочки, и между ними алые точки - цвет. На клумбе тёмными сморчками повылезли из тёплой земли ещё не развернувшиеся листья пионов. Воробьи стайками перелетали с клена на берёзу, с берёзы на крышу сарая: кричали, кувыркались, дрались, - просто так, от избытка жизни, как дерутся школьники, разбегаясь по домам после уроков. Над скворечницей, как приклеенный, сидел на кленовой ветке скворец, смотрел на солнце, на весёлую рябь речонки… В такой чудесный день никакие хозяйственные заботы в птичью голову не шли. А вдоль решётчатого забора, отделявшего сад от соседней усадьбы, бешено носились псы: по ту сторону, распластавшись почти до земли, шоколадно-чёрная такса, по эту - дворняжка Тузик, лохматая серая муфта с хвостом в виде вопросительного знака… Добегали до края ограды, поворачивались и стремительно мчались назад. До тех пор, пока, высунув языки, в изнеможении не падали наземь. Бока ходили ходуном, глаза весело перемигивались. Мчаться вперёд… Большего собачьего удовольствия ведь и на свете нет!

Внизу, за ещё сквозными кустами сирени, покачивалась на Крестовке пристань. Мало кто из петербуржцев знал, что в самой столице выбегает к Елагину мосту такая захолустная речонка, омывая северный край Крестовского острова. А речка была славная… Переливалась солнечной чешуёй вода. Микроскопические рыбки оплывали хороводом пёстрые сваи перед домами. Посредине во всю длину тянулась узкая, обсаженная черёмухой коса. Против середины косы вздымался большой сарай, и желтел покатый к воде спуск: английский гребной клуб. Из сарая шестеро тоненьких юношей в белых фуфайках и кепках вынесли длинную-длинную лёгкую гичку, будто пила-рыба на двенадцати ногах купаться пошла. Спустили лодку на воду, уселись и понеслись к Елагину острову, плавно, в такт гребли, откатываясь на подвижных сиденьях назад для нового взмаха… Сын прачки, помогавший матери на берегу укладывать бельё в корзину, посмотрел вслед и сам себя от удовольствия ногой лягнул.

У пристани, внизу, отчаянно скрипела на цепочке и шлёпалась о воду лодка. Да и как ей было не скрипеть и не шлёпать, когда тройка озорных мальчишек перелезла по отмели через забор, забралась в лодку и изо всех сил стала её раскачивать. Вправо - влево, вправо- влево… Вот-вот краем зачерпнёт воды до самого борта!

Плывший на плоскодонном челне старичок в малиновом гарусном шарфе лениво шарил глазами по прибрежным кустам. То там, то сям покачивались прибитые к берегу поленья, чурбашки либо обломки досок… Старичок подтягивал багром добычу, укладывал поперёк челна и медленно шлёпал по воде дальше… Засмотрелся на далёкие старые вётлы вдоль окраинной дороги Елагина острова, послушал, как на мостике справа гудят копыта, скрестил руки и вёсла и позабыл про свои дрова.

А в Крестовку с Невы вплыла новая компания: писаря с гармошками, девушки с цветными, похожими на детские воздушные шары зонтиками… Лёгкая песенка под перебор весёлых ладов прокатилась по речушке, лёгкие волны светлыми горбиками поплыли к берегам. Скворец в саду на кленовой ветке внимательно склонил голову: знакомая песня! В прошлом году он её здесь слышал, - не та ли самая компания в лодках проплывает?..

Всем было весело в этот весенний день: воробьям на крыше сарая, таксе и дворняжке, отдыхавшим у ворот после гонки вдоль забора, неизвестным мальчишкам в привязанной лодке, молодым англичанам, выплывавшим на гичке к Стрелке 1 , писарям и девушкам на Крестовке. Даже чья-то старая-старая бабушка, отдыхавшая по ту сторону сада в плетёном кресле на балконе, подставляла лёгкому ветру ладонь, шевелила пальцами и улыбалась: так мирно блестела сквозь зеленеющие вершины река, так плавно звучали на реке голоса, так бодро, отставив генеральский хвост по ветру, шагал по двору рыжий петух мимо самого носа распластавшейся на тёплом бревне кошки…

1 Стре́лка - мыс Васильевского острова в Петербурге, разделяющий Неву на два рукава.

В длинном, примыкающем к саду флигеле тоже было радостно и уютно. В кабинете на письменном столе сидел рыжий котёнок и, удивлённо прислушиваясь, по- трогивал лапкой басовую струну мандолины. В шкафу кротко блестели золотыми буквами корешки книг. Они отдыхали… А на стене, над старым, похожим на мягкую гитару диваном висели портреты тех, кто книги эти когда-то написал: курчавый, благосклонный Пушкин, седые, бородатые Тургенев и Толстой, гусар Лермонтов с вздёрнутым носиком… В ясный цвет синекубовых обой были выкрашены и двери и рамы. Ветер сквозь форточку вздувал тюлевую занавеску, будто парус надувал. Ему ведь всё равно, лишь бы забавляться. Чужеземный фикус подымал свежевымытые листья к окну, заглядывал в сад: «какая у них тут в Петербурге весна? »

За отдёрнутой портьерой виднелась милой терракотовой 2 окраски столовая. На карнизе кафельной печки сидела пучеглазая, румяная матрёшка: одна нога босая, точно обсосанная, другая - в роскошной бархатной валенке. Сбоку дремал дубовый буфет с верхним этажом на львиных лапах. За гранёными стеклами блестел прабабушкин чайный сервиз, тёмно-голубой в золотых виноградинах. Вверху бились вдоль окна молодые весенние мухи, волновались, искали выхода в сад. На овальном столе лежала детская книга, раскрытая на картинке. Раскрашивали её, должно быть, детские руки: кулаки у человеков были синие, лица - зелёные, а курточки и волосы телесного цвета, - иногда ведь так приятно раскрасить совсем не так, как в жизни полагается. С кухни доносился весёлый, дробный стук сечки: кухарка рубила мясо для котлет и в такт стуку и тиканью стенных часов мурлыкала какую-то котлетную польку.

2 Террако́товый - светло-коричневый с красноватым оттенком.

Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им во всём саду и доме в этот солнечный весенний день было грустно. У старшей Вали даже слезинка блестела на щеке, вот-вот капнет на передничек. А младшая, Катюша, надутая-пренадутая, сердито смотрела на скворца, сдвинув пухлые брови, - точно скворец её куклу клюнул или через форточку пышку с маком унёс.

Дело, конечно, не в пышке. Только что прочли они в первый раз в жизни страницу за страницей по очереди «Кавказского пленника» Толстого и разволновались ужасно. Раз написано, - значит, настоящая правда. Это ведь не детская сказка про Бабу-Ягу, которую, может быть, взрослые нарочно выдумали, чтобы детей пугать…

Старших никого не было: мама уехала на конке на Петербургскую сторону за покупками, отец в банке- на службе. Кухарка про «Кавказского пленника», разумеется, не знает, няня в гости укатила, кума у неё именинница… Можно было бы няне всё своими словами пересказать, у неё ведь сын фельдфебелем на Кавказе служит, письма ей пишет. Может быть, она от него узнает: правда ли? мучают ли так людей? Или когда-то мучили, а теперь запрещено?..

Что ж, всё-таки удрал он в конце концов благополучно, - сказала со вздохом Катюша.

Впрочем, Валя сейчас же и передумала:

Нет, знаешь, сечь их не надо. Жилин бы только презрительно посмотрел на них и сказал: «Русские офицеры великодушны… Марш! На все четыре стороны. И зарубите себе на вашем кавказском носу… Если вы ещё раз посмеете сажать русских в яму, я вас всех отсюда из пушки, как… капусту порублю! Слышите вы!.. Татарской же девочке Дине, которая меня лепёшками кормила, передайте георгиевскую медаль и вот эту русскую азбуку, чтоб она русской грамоте научилась и сама могла бы „Кавказского пленника» прочесть. А теперь вон с моих глаз!»

Вон! - закричала Катюша и топнула каблучком в пол.

Постой, не кричи, - сказала Валя. - И вот, когда она научилась читать по-русски, она тихонько удрала к Жилину… И потом вышла за него замуж…

Катюша даже взвизгнула от удовольствия, так ей понравился такой конец. Теперь, когда они расправились с татарами и так хорошо устроили судьбу Дины и Жилина, им стало немного легче… Они надели калошки, вязаные кофточки, еле-еле открыли вдвоём набухшую дверь и вышли на крыльцо.

Неизменный адъютант Тузик, виляя косматым хвостом, подбежал к девочкам. Сёстры спрыгнули с крыльца и пошли по влажным дорожкам вокруг сада. Нечего, в самом деле, разбойникам потакать!

А где ж мы пленных возьмём? - спросила младшая, с наслаждением втискивая в глубину каблуком пустой вазон.

Мишку посадим…

Ну, конечно! А кто будет Диной?

Сёстры подумали и решили, что спорить не стоит. Конечно, лучше быть Диной, чем свирепым татарином. Но сначала они обе будут татарами и поймают Мишку в плен. А потом Валя станет Диной, а Катюша её подругой, и обе помогут пленникам бежать. Кто ж будет вторым пленником, Костылиным?

Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом. Чего же и искать больше?

Мишечка!..

Мышонок!

Чего надо! - звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша.

Играть иди!

Через минуту Миша, дожёвывая баранку, стоял перед сёстрами. Он был совсем ещё маленький, мальчик с пальчик, в надвинутом до самого носа картузе и привык во всём подчиняться девочкам из флигеля.

Во что играть будем?

В «Кавказского пленника»,-объяснила Валя.- Да глотай ты скорей свою баранку! Ты будто Жилин, русский офицер. Ты будто из крепости к своей маме верхом едешь. Она тебе невесту приискала, хорошую и умницу, и имение у неё есть. А мы тебя в плен возьмём и в яму посадим. Понял?

Сажайте, что ж.

И Тузик с тобой. Вроде товарища. А лошадь под тобой мы застрелим.

Стреляй, ладно.

Мишка сел верхом на прут и поскакал по дорожке, взбивая копытами грязь…

Паф! Паф-паф! - закричали девочки с двух сторон. - Что ж ты не падаешь?! Вались с лошади, сию минуту вались…

Не попали! - Мишка дерзко фыркнул, брыкнул ногой и помчался вдоль забора.

Паф! Паф!

Не попали…

Что с таким непонятливым мальчиком сделаешь? Сёстры наперерез бросились к Мишке, стащили его с лошади и, подгоняя шлепками, потащили к яме. Ещё упирается! Что это на него сегодня нашло…

Мишка спрыгнул, уселся. Тузик за ним, - он сразу понял, в чём игра заключается.

Чего теперь делать? - спросил Мишка из ямы, утирая ватным рукавом нос.

Катюша задумалась.

Выкуп? Но Жилин бедный. И всё равно обманет… Что с него взять? А Тузик? Ведь он - Костылин, он богатый…

Девочки уселись в оранжерее на щербатой ступеньке и на дощечке нацарапали огрызком карандаша за Тузика всё, что следовало: «Я попался им в лапы. Пришлите пять тысяч монет. Любящий вас пленник». Дощечку мигом доставили дворнику Семёну, который колол во дворе дрова, и, не ожидая ответа, побежали к яме.

Стоп! - закричала Валя. - Вот я вас сейчас рыжему татарину продам…

Продавай, ладно, - равнодушно отозвался Мишка. - Как дальше играть-то?

Ты куколок будто лепи и наверх нам бросай… Мы теперь татарские девочки… А мы тебе за это лепёшки бросать будем.

Из чего лепить-то?

В самом деле. Не из листьев же. Валя опять слетала домой и принесла в корзинке плюшевого слона, резинового верблюда, матрёшку, безногого паяца и платяную щётку, - всё, что на скорую руку в детской собрала. Да у кухарки выпросила три пирожка с капустой (ещё вкуснее лепёшек!).

Покидали Мишке игрушки, а он их вихрем все сразу назад выбросил.

Не так скоро! Чучело какое…

Ладно. Давай лепёшки!

С «лепёшками» тоже вышло не совсем хорошо. Первый пирожок поймал на лету Тузик и с быстротой фокусника его проглотил. Угрём из-под Мишкиной подмышки вырвался, - проглотил и второй… И только третий удалось передать на палочке кавказскому пленнику.

Потом девочки, пыхтя и толкая друг дружку, спустили в яму длинный шест, чтобы пленники, наконец, удрали.

Но ни Мишка, ни Тузик даже с места не тронулись. Разве плохо в теплой яме? Над головой облака сквозь берёзки продираются, в кармане у Мишки ещё кусок булки нашёлся. Тузик стал блох искать, а потом к мальчику примостился, - на коврике мягко, - и ежом свернулся. Куда там ещё бежать?

Кричали девочки, сердились, приказывали. Кончилось тем, что сами в яму соскочили, уселись с пленниками рядом и тоже стали на облака смотреть. Ведь могло быть и четыре пленника. А бежать днём всё равно не полагается. У Толстого так ведь и написано: «Звёзды видны, а месяц ещё не всходил»… Время ещё есть. И колодки надо на всех набить, - в оранжерее целую охапку дощечек нашли.

Тузик в полусне покорно протянул девочкам лапу: «Набивайте хоть на все четыре… Всё равно сами и снимете ».

Часа через два вернулась с Петербургской стороны мама девочек. Обошла все комнаты, - нет дочек. Посмотрела в сад: нет! Кликнула было няню, да вспомнила, что няня сегодня к куме в Галерную Гавань отправилась. Кухарка ничего не знает. Дворник показал дощечку: «пять тысяч монет»… Что такое? Да и его Мишка бог весть куда провалился.

Всполошилась она, вышла на крыльцо…

Дети! Ау… Валя! Ка-тю-ша!

И вдруг с конца сада, точно из-под земли, детские голоса:

Мы здесь!

Где здесь?!

Что вы здесь делаете?

Мы кавказские пленники.

Какие там пленники! Ведь сыро же здесь… Сейчас же марш домой!..

Вскарабкались девочки по шесту, Мишка за ними, а Тузик и без шеста обошёлся.

Идут домой, к матери с двух сторон, как котята, жмутся. Даже непонятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? Ведь превесёлая же, право, штука.

Кавказский пленник.

Анализ произведения Саши Черного «Кавказский пленник»

Две сестры девочки прочитали проведение «Кавказский пленник», которое им не по годам и навеяло на них грусть. Затем они переходят к привычному время провождению, игры, развлечения и используют в игре элементы новых впечатлений полученных из книги.

Игра им нравиться, в том числе сидение в яме в игре лишь развлечение и они забывают о грусти. Получив собственные нравящиеся впечатления, они видят книгу уже другой. На их взгляд уже сидение в яме не отрицательно. Но они не учитывают, что если бы их родители посадили в ту яму за провинность, когда они хоте ли бы иного, например гулять это было бы совсем другое. А нахождение в яме вопреки своих целей и желаний многие дни и ночи тем более. В прочем другие впечатления им были и не особо нужны.

Как и свойственно многим детям, когда это возможно, они превращают не нравящееся в развлечение и весело проводят время. Произведение заканчивается словами «Даже непонятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? Ведь превесёлая же, право, штука.»