Главная / Карниз

Игнатий лойола - биография, информация, личная жизнь. Краткая биография игнатия лойолы

Игнатий де Лойола родился 23 октября 1491 года в замке Лойола в басконской провинции Гипускоа. При крещении получил имя Иньиго. После обращения принял имя Игнатий, избрав себе небесным покровителем святого Игнатия Антиохийского.

В 1521 году Иньиго де Лойола участвовал в обороне Памплоны, которую осаждали французские и наваррские войска под началом Андре де Фуа. В городе проживало много наваррцев, которые перешли на сторону противника, и городские власти решили сдаться. 20 мая 1521 года Андре де Фуа вошёл в город. Иньиго, сохранивший верность своему королю, с горсткой солдат отступил в крепость. Осада началась 21 мая. Битва завершилась довольно скоро. В течение последующих десяти дней он находился в Памплоне.

Во время сражения он был ранен. Тряска во время пути сказалась на его здоровье, и врачи вынуждены были провести ещё одну - очень тяжёлую - операцию, после которой ему с каждым днём становилось всё хуже и хуже. 24 июня, в день Св. Иоанна Крестителя, врачи, не верившие уже в его выздоровление, посоветовали Иньиго исповедаться. Накануне дня Св. Петра, считавшегося покровителем рода Лойола, Иньиго причастили и соборовали. Ночью произошло внезапное улучшение, и на следующий день он уже был вне опасности. Но кость срослась неправильно, и пришлось снова делать операцию, ещё более долгую и мучительную, чем все предыдущие. В последовавший затем период выздоровления Иньиго попросил, чтобы ему принесли почитать рыцарские романы. Но романов в замке не оказалось - в семейной библиотеке хранились только «Жизнь Иисуса Христа» картезианца Рудольфа и один том «Жития святых».

В марте 1522 года Игнатий собрался совершить паломничество в Иерусалим. Но сначала отправился в Монсеррат - горное бенедиктинское аббатство близ Барселоны, где хранится чудотворная статуя Богородицы. В пути он принёс обет целомудрия. В городе Игуалада, недалеко от аббатства, он купил рубище кающегося, посох, флягу и полотняные туфли на верёвочной подошве. 21 марта 1522 года он пришёл в Монсеррат и три дня готовился к полной исповеди. 24 марта исповедовался, переоделся в рубище, отдал свою одежду нищему и начал «Ночную Стражу». Всю ночь он простоял в часовне перед образом Пресвятой Девы, иногда опускаясь на колени, но не позволяя себе садиться, а на рассвете передал своё оружие - меч и кинжал - исповедовавшему его монаху и попросил повесить как приношение в часовне. Отныне он считал себя посвящённым в рыцари Царицы Небесной.

Он жил на подаяние, соблюдал строгий пост, утром ходил к мессе, ухаживал за больными в местной больнице, вечером молился в соборе. Вскоре он заболел, и его приютили в доминиканском монастыре. Зиму 1522 года, которая оказалась для него очень тяжёлой, он провёл в Манресе.

Он понял, что для апостольской деятельности необходимы знания. Поэтому в 33 года начал изучать в начальной школе, вместе с детьми, латинский язык. Жером Ардевол, преподаватель латыни, бесплатно давал ему дополнительные уроки, и через два года объявил своему ученику, что теперь тот знает достаточно, чтобы слушать лекции в университете. В мае 1526 года Игнатий пешком отправился в Алькалу.

В Алькале, как и в Барселоне, он, помимо занятий в университете, учил детей катехизису и наставлял всех, кто обращался к нему за помощью. В связи с этим на Игнатия поступил донос, он был арестован, и после 42 дней тюремного заключения был оглашён приговор, запрещающий ему наставлять и проповедовать под страхом отлучения от Церкви и вечного изгнания из королевства. После трёх лет запрет могли бы снять, если на это дадут разрешение судья или генеральный викарий. Архиепископ Толедский порекомендовал Игнатию не оставаться в Алькале и продолжить обучение в Саламанке. Однако и в Саламанке почти сразу после прибытия Игнатия пригласили на собеседование в доминиканский монастырь и стали расспрашивать о Духовных Упражнениях, которые он давал в Алькале. Дело передали на рассмотрение церковного суда. Судьи не обнаружили в его учении никакой ереси, и ещё 22 дня спустя он был освобождён. После этого Игнатий принял решение покинуть Испанию и отправился в Париж.

В 1528 году, когда Игнатий прибыл в Париж, ему было 35 лет. Решив вновь начать образование с нуля и возобновить основы латыни, он поступил в школу Монтегю и оставался там до октября 1529 году. Затем поступил в школу Святой Варвары для изучения философии. В 1532 году, после четырёх лет обучения, незадолго до Рождества он сдал экзамен и получил учёную степень. В феврале 1533 году Игнатий сдал ещё один экзамен - по грамматике, а затем, предоставив свидетельства о том, что он прослушал курсы комментариев на Аристотеля, изучил арифметику, геометрию и астрономию, после ряда экзаменов и публичного диспута, состоявшегося в церкви Святого Юлиана Бедного, получил диплом магистра. Отныне он имел право «преподавать, участвовать в диспутах, определять и совершать все действия школьные и учительские… как в Париже, так и по всему свету». Оставалось пройти экзамен на доктора. Но перед этим экзаменом Игнатий ещё прослушал курсы богословия у доминиканцев. Докторское испытание состоялось в 1534 году, на Великий пост, Игнатию была присуждена степень и вручён головной убор доктора: чёрная круглая шапочка с квадратным верхом, украшенным кисточкой.

В годы обучения в Париже Игнатий познакомился с Петром Фавром, Франциском Ксаверием, Диего Лаинесом, Альфонсо Салмероном, Николасом Бобадильей и Симоном Родригесом. Каждому из них он преподал Духовные Упражнения. Всех их объединяло желание создать группу, посвящённую служению Христу.

В день Успения Пресвятой Богородицы, 15 августа 1534 году, на Монмартре, в церкви Святого Дионисия, они - все семеро - во время мессы, которую служил Петр Фавр, принесли обеты нестяжания, целомудрия и миссионерства в Святой Земле. В случае невозможности выполнения последнего обета до 1 января 1538 году было решено отправиться в Рим и предоставить себя в распоряжение Святому Престолу. Но сначала все должны были закончить обучение.

В 1535 году Игнатий тяжело заболел. Он был вынужден покинуть Париж и вернуться в Испанию. Почувствовав себя лучше, он пешком отправился в Венецию и пришёл туда в конце 1535 года. Здесь, в ожидании товарищей, он продолжил изучение теологии. Остальные прибыли из Парижа 18 января 1537 году. В это время года сообщения между Венецией и Палестиной не было, и в ожидании лучших дней все они решили работать в больницах. К тому моменту к обществу присоединились ещё пять человек. 24 июня 1537 года Игнатий и его товарищи были рукоположены во священники.

Поскольку из-за начавшейся войны Венеции с Турцией отплыть в Палестину было невозможно, обет, данный на Монмартре, обязывал их отправиться в Рим. В 1537 году, после аудиенции, папа Павел III поручил Лаинесу и Петру Фавру преподавать богословские дисциплины в Римском университете. Народ охотно слушал новых проповедников, но кардиналы и аристократия подняли против них гонение. Игнатий добился личной встречи с папой Павлом III, и после беседы, продолжавшейся час, Папа принял решение поддержать Игнатия и его товарищей.

На Рождество 1538 года в церкви Святой Марии Великой в Риме Игнатий отслужил свою первую мессу.

В 1539 году перед Игнатием и его товарищами встал вопрос: «что дальше?» Решено было официально образовать сообщество - новый монашеский орден. В том же году Игнатий представил папе Павлу III Установления - проект будущего Устава, где в дополнение к трём стандартным обетам послушания, целомудрия и нестяжания был добавлен четвёртый: обет непосредственного послушания Святому Отцу. 27 сентября 1540 года устав нового ордена - Общества Иисуса - был утверждён папской буллой «Regimini militantis ecclesiae».

На Великий пост 1541 года Лойола был избран первым генеральным настоятелем ордена.

В эти годы Игнатий занимался координацией деятельности ордена, создавал «Конституции», диктовал «Автобиографию». Он умер 31 июля 1556 года Погребён в Риме, в церкви Иль-Джезу.

Ignacio (Íñigo) López de Loyola , баск. Ignazio Loiolakoa ; ок. 23 октября , Аспейтия - 31 июля , Рим) - католический святой, основатель ордена иезуитов , видный деятель контрреформации .

Ранние годы (1491-1521 г.)

Происходил из древнего баскского рода. По недокументированным данным, был младшим из 13 детей . В 14 лет Иньиго остался круглым сиротой, и старший брат отправил его в Аревалло, к Иоанну Веласкесу, казначею Кастильского двора. Там Иньиго служил пажом. Достигнув совершеннолетия, перешёл на военную службу. Впоследствии, рассказывая о своей молодости о. Гонзалесу де Камара, он описывал себя в тот период следующими словами: «Внимательный к своей наружности, падкий на успех у женщин, смелый в своих ухаживаниях, придирчивый в вопросах чести, ничего не боявшийся, дёшево ценивший жизнь свою и других, я предавался роскоши…»

1521 г. Оборона Памплоны

В Алькале, как и в Барселоне, он, помимо занятий в университете, учил детей катехизису и наставлял всех, кто обращался к нему за помощью. В связи с этим на Игнатия поступил донос, он был арестован, и после 42 дней тюремного заключения был оглашён приговор, запрещающий ему наставлять и проповедовать под страхом отлучения от Церкви и вечного изгнания из королевства. После трёх лет запрет могли бы снять, если на это дадут разрешение судья или генеральный викарий. Архиепископ Толедский порекомендовал Игнатию не оставаться в Алькале и продолжить обучение в Саламанке . Однако и в Саламанке почти сразу после прибытия Игнатия пригласили на собеседование в доминиканский монастырь и стали расспрашивать о Духовных Упражнениях , которые он давал в Алькале. Дело передали на рассмотрение церковного суда. Судьи не обнаружили в его учении никакой ереси, и ещё 22 дня спустя он был освобождён. После этого Игнатий принял решение покинуть Испанию и отправился в Париж .

1528-1534 гг. Годы учения. Париж

«Духовные упражнения»

«Духовные упражнения» («Exercitia Spiritualia ») святого Игнатия, одобренные Папой Павлом III 31 июля 1547

г., представляют собой сочетание испытания совести, размышления, созерцания, молитвы словесной и мысленной. Упражнения распределяются на четыре этапа - недели (название «неделя» - достаточно условное, в зависимости от успехов упражняющегося каждая неделя может быть сокращена или же увеличена). Первая неделя - очищающая (vita purgativa ). В этот период человек вспоминает грехи, совершённые в истории мира и им самим, в его личной жизни, прилагая усилия к тому, чтобы «достичь первичного обращения»: выйти из состояния греха и обрести благодать. Вторая неделя - просвещающая (vita illuminativa ), она посвящена молитвенным размышлениям о земной жизни Иисуса: от Его Рождества до конца Его общественного служения. Вторая неделя рассматривается как подготовка к решению, ответу на призыв следовать за Христом, к определённому жизненному выбору. Третья неделя - соединение со Христом в Его крестном страдании и смерти. Таким образом, упражняющийся умирает со Христом, чтобы с Ним вместе воскреснуть. Четвёртая неделя - Воскресение и Вознесение. Духовный плод всех недель заключается в высшем созерцании ради обретения любви (contemplatio ad amorem ), которое даёт возможность всё возлюбить в Боге, а Бога - во всём.

Любимая молитва Игнатия Лойолы

Anima Christi, sanctifica me. Corpus Christi, salva me. Sanguis Christi, inebria me. Aqua lateris Christi, lava me. Passio Christi. conforta me. О bone lesu, exaudi me. Intra tua vulnera absconde me. Ne permittas me separari a te. Ab hoste maligno defende me. In hora mortis meae voca me. Et iube me venire ad te, ut cum Sanctis tuis laudem te in saecula saeculorum. Amen.

Душа Христова, освяти меня.
Тело Христово, спаси меня.
Кровь Христова, напои меня.
Вода ребра Христова, омой меня,
Страсти Христовы, укрепите меня.
О благий Иисусе, услыши меня:
В язвах Твоих сокрой меня.
Не дай мне отлучиться от Тебя.
От лукавого защити меня.
В час смерти моей призови меня,
И повели мне прийти к Тебе,
Дабы со святыми Твоими
восхвалять Тебя
во веки веков.
Аминь.

Библиография

Хуго Ранер SJ Игнатий Лойола и историческое становление его духовности. - Москва: Институт философии, теологии и истории.
Св. Игнатий Лойола Духовные упражнения. Духовный дневник. - Москва: Институт философии, теологии и истории.
Св. Игнатий Лойола Рассказ паломника о своей жизни, или Автобиография. - Москва: Колледж философии, теологии и истории св. Фомы Аквинского в Москве, 2002. (перевод А. Н. Коваля)
Мишель Леруа Миф о иезуитах: От Беранже до Мишле - Москва: Языки Славянской Культуры, 2001.
Генрих Бемер Иезуиты / Иезуиты. Бемер Г.; Инквизиция. Ли Г. Ч. - СПб.: ООО «Издательство ПОЛИГОН», 1999.
Игнатий Лойола и Дон Кихот / Бицилли П. М. Место ренессанса в истории культуры. - СПб.: Мифрил, 1996. - XIV, 256 с.
Биографическая библиотека Ф. Павленкова. ЖЗЛ в 3-х томах ISBN 5-224-03120-6

Напишите отзыв о статье "Игнатий де Лойола"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Игнатий де Лойола

– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l"empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».

В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.

В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d"une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s"arreter et d"attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu"ils font, ce qu"ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.

ЛОЙОЛА ИГНАСИО

(род. в 1491 г. – ум. в 1556 г.)

Основатель ордена иезуитов. Выработал организационные и моральные принципы ордена.

Неуверенность в прочности собственной власти, вызванная ростом реформаторского движения в Европе, заставляла римскую курию искать новые пути и средства борьбы с этим явлением. Для борьбы с отступниками и «врагами церкви христовой» и был создан знаменитый орден иезуитов, который долгое время являлся основным средством политической и идеологической экспансии Ватикана. Его основателем был испанский монах Игнасио Лойола, история жизни которого стараниями восторженных католических биографов стала напоминать рыцарский роман. Однако таинственные провалы в биографии Лойолы позволяют предположить, что истинная деятельность главы иезуитов была скрыта за флером легенд и романтических домыслов.

Игнасио Лойола родился в 1491 г. в многодетной семье захудалого испанского идальго Бельтрама Лопеса де Рекальде из местечка Лойола, кичившегося своей родословной. Он утверждал, что среди его предков были кастильский гранд Антонио Манрике, герцог Нахаро, а самое главное – потомок первого астурийского короля Пелахо, граф Тревиньон.

Мать будущего отца иезуитов, Марина Соне, по преданию, подобно Деве Марии, отправилась рожать в хлев и положила новорожденного в ясли. Вдруг младенец закричал: «Назовите меня Иньиго (Игнасио)». Родители так и поступили. А крестным отцом мальчика стал королевский казначей Хуан Веласко.

Оставив службу, он забрал крестника у сильно нуждавшейся семьи и поселил его у себя в городке Аревало. Это открыло Иньиго путь ко двору. Когда он подрос, Веласко пристроил его пажем в свиту короля Фердинанда. С годами мальчик превратился в ловкого и изящного придворного. Он успешно ухаживал за дамами и зачитывался рыцарскими романами, но не чуждался и боевых искусств.

Придворная жизнь быстро надоела романтически настроенному юноше, и он, следуя примеру старших братьев, решил делать военную карьеру под началом дальнего родственника, герцога Антонио Манрик-Нахаро. Вскоре, благодаря отваге и энергии, он стал пользоваться репутацией самого блестящего офицера в армии герцога.

В 1520 г., когда Испания вела войну с Францией за Наварру, Иньиго Лопес был назначен комендантом важнейшей наваррской крепости Пампелуна. Войска неприятеля осадили крепость. Силы были не равны, но упрямый офицер на предложения сдаться отвечал отказом. При штурме он получил тяжелое ранение в левую ногу, потерял сознание, и его солдаты тут же сдались. Французский генерал Фуа-Леспар, восхищенный мужеством коменданта, приказал отнести его в один из ближайших домов и оказать медицинскую помощь, а потом помог добраться до Лойолы.

Так в начале 1521 г. Иньиго Лопес спустя много лет вновь оказался под родительским кровом, понимая, что от военной карьеры придется отказаться. Нога срослась неправильно, и хирург предложил сломать ее, чтобы выровнять. Больной согласился, хотя в то время такие операции делались без наркоза. В ночь перед этим событием, которое не могло не пугать его, бывшему офицеру приснился Св. Петр, который пообещал сам вылечить страдальца, ибо ему предстоят великие дела. Во сне Иньиго якобы сочинил гимн в честь святого, который был записан кем-то из домочадцев.

Утром Иньиго без единого стона перенес болезненную операцию. Лежа без движения, он опять вернулся к чтению рыцарских романов. Когда все, что имелось в доме, было прочитано, от нечего делать он взялся за жития святых и пришел в восторг от деяний основателей монашеских орденов – Св. Доменика и Св. Франсиска. В сознании тридцатилетнего идальго романы переплелись с религиозными откровениями, и он решил стать подвижником и рыцарем Девы Марии.

Родные, видя экзальтацию Иньиго, следили за ним. Это, однако, не помешало бывшему офицеру в марте 1522 г. тайком покинуть родительский дом. Иньиго Лопес сел верхом на мула и двинулся по дороге к Монтсерратскому монастырю, где надеялся обрести помощь в своих исканиях. По дороге он встретил мавра, который в разговоре непочтительно отозвался о Богородице. Рыцарь выхватил шпагу и погнался за обидчиком своей Дамы, но вскоре остыл и продолжил путь. Впереди дорога раздваивалась. Надо сказать, что Иньиго еще не знал, какой путь ему выбрать – остаться ли рыцарем, или уйти в монахи. И он решил предоставить выбор судьбе. Отпустив поводья мула, он с трепетом стал наблюдать, какой дорогой он пойдет. Мул двинулся к монастырю, и Иньиго увидел в этом знак Божий. Отныне он решил посвятить себя религии.

В монастыре он вычистил доспехи, надел их и всю ночь простоял в молитве перед образом Пречистой Девы Марии, а наутро повесил свою шпагу на одну из колонн часовни и отдал дорогие доспехи нищему. Облачившись в рубище, подпоясанное веревкой, бывший рыцарь двинулся в городок Манресу, где обосновался в монастырской больнице.

Монашеская братия с насмешкой отнеслась к странному пришельцу, ничего не заплатившему монастырю и слабо знакомому с церковными догматами. Вновь прибывший не обращал на них внимания. Он истово умерщвлял плоть постом и бессонными ночами, которые проводил в молитвах. Этого, однако, показалось Лопесу недостаточно. Из монастыря он удалился в пещеру, где его воспаленному сознанию стали являться видения. По преданию, именно здесь Иньиго написал свой знаменитый труд – «Духовные упражнения». Он был убежден, что Бог водил его рукой и при такой замечательной книге не нужно даже Евангелие. Трудно сказать, как философствующий пустынник не попал в руки инквизиции. Скорее всего, именно благодаря отшельничеству и исключительно праведному по понятиям того времени образу жизни.

Закончив свой труд, Лопес решил идти в паломничество, чтобы поклониться гробу Господню и обратить в христианство всех сарацинов. В феврале 1523 г. он двинулся в путь. Побираясь Христовым именем, он добрался до Рима и, наряду с другими, жаждущими увидеть Иерусалим, получил благословение папы на паломничество.

В то время в Италии свирепствовала чума. Жители городов и деревень боялись пускать на ночлег кого бы то ни было. Не были исключением и паломники. В результате Лопес чудом добрался до Венеции в состоянии крайнего физического истощения. И только Иисус Христос, явившийся ему, как говорит предание, поддержал силы будущего основателя ордена иезуитов.

4 сентября 1523 г. Лопес добрался наконец до Иерусалима. Первым делом он поклонился всем христианским святыням, а потом обратился к провинциалу (начальнику местного отделения) ордена франсисканцев за благословением на обращение мусульман в христианскую веру. Тот велел паломнику отправляться домой и указал ему на ряд обстоятельств, которые не позволят осуществить задуманное: незнание им языков, мусульманских обычаев и полное невежество в вопросах богословия. Обескураженный Лопес послушно покинул Палестину и в январе 1524 г. ступил на причал Венеции.

Однако его беспокойная душа все еще жаждала подвигов. В городе Св. Марка он начал учить венецианцев христианству. По мнению Лопеса, они забыли учение Христа. Но местные богословы быстро доказали, что неведомо откуда пришедший паломник элементарно неграмотен и тягаться с ними не может. Лопес, однако, не отступил. В тридцать с лишним лет он решил учиться, а потом создать духовное братство, чтобы иметь соратников по борьбе. Но, плохо зная итальянский язык и латынь, учиться Иньиго мог только в Испании.

Только через год он чудом сумел вернуться на родину, преодолев земли, где шла война между французским королем и императором. Не раз его принимали за шпиона, а однажды солдаты раздели его донага и долго водили по своему лагерю, глумясь над высокопарными речами нищенствующего паломника.

В Барселоне Лопес вместе с детьми сел за школьную парту, а одновременно начал проповедовать и вербовать сторонников. Вскоре к нему присоединились три каталонца – Артиага, Каллист, Кацерс и паж Жеган из французской Наварры. Через два года все пятеро перебрались в Алкала де Генарес для учебы в местном университете. Лопес же продолжил свои проповеди и умерщвление плоти. Вскоре к нему стали стекаться кающиеся, уверовавшие в исключительную праведность странного студента.

В Алкале наш герой познакомился с некой знатной сеньорой Алиенорой Маскареньяс. Видимо, их связывали очень близкие отношения, так как оживленная переписка между ними закончилась только со смертью главы ордена.

Судя по портрету, Лопес был очень красив. Неудивительно, что среди его поклонников было много женщин. Две из них, наслушавшись рассказов о страннической жизни и духовном братстве, решили бежать из дома. Разразился грандиозный скандал, и студент-исповедник попал в лапы инквизиции. Его, правда, вскоре отпустили, так как инквизиторы увидели в нем только невежду. Однако испуганные товарищи оставили Лопеса, который вскоре покинул Алкалу и перебрался в знаменитый университет в Саламанке.

Здесь повторилась та же история. Студент вновь стал пользоваться огромной популярностью, и когда его раскаявшиеся ученики вновь присоединились к нему, инквизиция арестовала всех пятерых. Глава инквизиторов, великий викарий доминиканцев, Фриас, отпустил подозреваемых в ереси, объявив старшему, что он мало искусен в риторике и может впасть в ересь. Лопес был в ярости. По его мнению, в Саламанке учиться было нечему. Он стремился в Париж, где находился самый старый из европейских университетов – Сорбонна. А перепуганные ученики вновь оставили его. От Саламанки до столицы Франции упрямый Лопес добирался пешком в обществе осла, нагруженного нехитрым скарбом. В январе 1528 г. усталый путник увидел, наконец, ворота Сорбонны.

В то время Парижский университет пользовался необычайным влиянием. Его ректорат вмешивался даже в политические дела государства и имел своих представителей в генеральных собраниях. Главное внимание здесь уделялось, конечно, богословию. При этом университет всегда стоял на страже интересов католичества и Римских Пап.

Все это чрезвычайно понравилось новому студенту, теперь именовавшему себя по названию родового замка Лойолой. По дороге в Париж с ним, видимо, произошло что-то чрезвычайно важное. Его словно подменили. Эксцентричные выходки и поучения ушли в прошлое. На арену вышел вдумчивый, осмотрительный и настойчивый студент, осторожно стремившийся к созданию духовного братства для борьбы с врагами католической церкви. На существование какой-то тайны указывает и внезапная поездка Лойолы во Фландрию и Англию в самом начале учебы. Оттуда он вернулся с богатым подаянием, но никому не сказал ни слова о том, где побывал и что видел. Лекции университетских профессоров таинственный студент практически не посещал, но степень магистра богословия получил и продолжил обучение у доминиканцев.

Одновременно Лойола продолжал проповедовать, проявляя недюжинное красноречие. Но главной его целью было привлечение учеников. Трое первых из завербованных им студентов вскоре покинули учителя. Но с остальными повезло больше. Ими стали: молодой священник Лефевр из Вилларе, преподаватель философии Ксавье, студенты Лайнес, Сальмерон, Альфонс Бобадилья и Родригес.

Чтобы эти ученики по примеру предыдущих не покинули его, Лойола 15 августа 1534 г. в одном из подземелий Монмартра в день Успения Богородицы взял с них обет бедности, целомудрия и клятву отправиться в Палестину, а если это по каким-либо причинам будет невозможно, отдать себя в распоряжение папы. Теперь ученики Лойолы должны были ликвидировать свое имущество. Боясь отпускать их из Парижа, глава будущего ордена настоял на том, чтобы самому отправиться для выполнения этого деликатного дела. 25 января 1535 г. он покинул Саламанку.

Два года Лойола провел в Испании. Там он роздал свое наследство бедным, покончил с делами своих товарищей и отправился почему-то не в Париж, а в Венецию. Скорее всего он имел при себе немалые средства, полученные в результате продажи имущества. Ведь на обеспечение деятельности его общества нужны были деньги, и немалые.

8 января 1537 г. в Венеции к Лойоле присоединились его единомышленники. До Италии они добирались через земли протестантских князей Германии, где по пути проводили диспуты с лютеранами и кальвинистами. Слухи об их блестящих успехах якобы успели дойти до ушей папы Павла III, тщетно искавшего способы борьбы с религиозными противниками.

Первоначальное намерение отправиться в Палестину было забыто. Группа продолжила вербовку сторонников и усиленно трудилась в госпиталях Св. Иоанна и Св. Павла, а Лойола проповедовал и сражался с недовольными им венецианскими священниками. Однако его сторону принял архиепископ Караффа, надеявшийся, что столь искусные проповедники пополнят созданный им орден театинцев. У Лойолы, однако, были другие планы. Он стремился к созданию собственного ордена. От лестного предложения глава общества отказался, а 24 июня 1537 г. все его члены (к тому времени их стало тринадцать, что, видимо, должно было являть аналогию между Христом и апостолами), за исключением тех, кто уже имел священнический сан, были торжественно рукоположены в священники прибывшим в Венецию епископом из Далмации. К местным церковникам Лойола обратиться побоялся.

Разослав часть своей «боевой дружины» (так он называл учеников) для вербовки новых членов, Лойола поселился неподалеку от аббатства Монте-Кассино в Неаполитанском королевстве. С некоторых пор он начал внушать товарищам, что Бог направляет его и открывает ему свои тайные намерения. Легенды отмечают целый ряд чудес, связанных с видениями будущего главы иезуитов. А мирянам члены общества открыто стали говорить: «Мы соединились под знаменем Иисуса Христа, чтобы бороться с ересями и пороками, поэтому мы образуем товарищество Иисуса».

Во второй половине 1538 г. Лойола в сопровождении двух членов общества отправился в Рим, чтобы получить аудиенцию у папы и убедить его закрепить официально появление нового ордена. По дороге он объявил спутникам, что во время молитвы ему явился Спаситель и сказал: «В Риме я буду благоприятствовать тебе».

Павел III, относившийся отрицательно к монашеским орденам всякого толка, долго колебался, хотя Лойола произвел на него благоприятное впечатление. Нравились ему и его идеи. Поэтому он разрешил Лойоле остаться в Риме и вести проповеди. А тот, когда в Вечный город прибыли его последователи, собрал их и произнес знаменитые слова: «Небо закрыло нам путь в землю Обетованную с той целью, чтобы отдать весь мир». А на следующем заседании раскрыл некоторые из своих целей: «Мы, рыцари, призваны самим Богом, чтобы духовно покорить весь мир, поэтому вполне необходимо, чтобы наше товарищество образовало боевую дружину, способную просуществовать до конца мира», – и предложил назвать орден «Обществом Иисуса». Устав общества Лойола направил папе, который пришел в восторг и 27 сентября 1540 г. подписал буллу, которой утверждался орден иезуитов. А 22 апреля 1541 г. в церкви Св. Павла Лойола принес присягу, утвердившись на посту генерала ордена.

Устав нового ордена стал известен только после его утверждения обществом, хотя в основном, очевидно, был разработан гораздо раньше. Сейчас уже трудно установить, что именно в тексте принадлежит авторству первого генерала, однако абсолютно ясно, что дух и буква закона иезуитов принадлежат именно ему. И именно благодаря ему в практике католицизма появился «черный папа», сознательно стремившийся к абсолютному господству – как политическому, так и духовному.

О том, какими средствами достигалась эта цель, написано множество томов, и в коротком очерке изложить их нет возможности. Достаточно вспомнить знаменитый принцип «мысленной оговорки», позволяющий иезуиту лгать, а мысленно про себя говорить правду.

Генерал ордена формально и фактически был тираном, избиравшимся пожизненно. Все иезуиты обязаны были следить друг за другом. Каждый иезуит регулярно составлял соответствующие отчеты своему начальнику. Вся информация стекалась к генералу ордена, который знал все, что думал и делал каждый.

Особое место в созданной Лойолой организации занимала мало известная широкой публике система формирования личности иезуита, представлявшая собой оригинальную технологию, превращавшую человека в фанатика, во всем послушного приказаниям своего начальника. Этому Лойола посвятил уже известный нам трактат «Духовные упражнения», который сделал обязательным для изучения каждым иезуитом. В нем содержатся различные методы изучения грехов, правила исповеди, молитвы, советы о том, как пробуждать в себе благочестивые размышления, и др. Следовало вызывать образы Христа и Божьей Матери, местности, которая их окружает, стараться услышать их голоса и понять произносимые ими слова, осязать и целовать их одежду. Существовала и инструкция по созерцанию ада: следовало представлять его себе в длину, ширину и высоту, объятый пламенем; слышать жалобные вопли и стоны, пронзительные крики, проклятья; ощущать запах серы, смолы и всякой гнили; чувствовать горчайший вкус слез, проливаемых грешниками; жар всепоглощающего пламени… Упражнения следовало проводить ежедневно пять раз в день по часу в течение четырех недель. При этом необходимо было заниматься самоистязанием, но так, чтобы раны не доходили до костей, носить вериги. Общаться можно было только с наставником. Но и это было еще далеко не все. Предписывалось так называемое «созерцание смерти» – свои собственные похороны, представлять себе ощущения в гробу, под землей, наблюдать разложение собственного тела. При такой системе очень скоро человек начинает видеть галлюцинации, что в конечном итоге дает возможность полностью поработить его психику и заменить естественную личность человека другой, искусственной, чьи устремления будут полностью подчинены вышестоящим, в данном случае высшим чинам в ордене. Недаром бывший иезуит А.Тонди пишет: «Это школа марионеток и автоматов». Полный цикл духовных упражнений проводился при поступлении в орден, по окончании обучения в течение сорока дней, а потом ежегодно в течение восьми дней. Это давало возможность держать человека в нужном состоянии в течение всей его жизни.

С момента утверждения генералом ордена жизнь Лойолы фактически является частью начальной истории самого ордена, постепенно завоевывавшего место под солнцем и добившегося значительных результатов уже в это время. О тайных механизмах влияния первого генерала практически ничего не известно. Больше пишут об успехах его учеников, проникших во все католические страны и даже в Индию. Но ясно, что порядки ордена делали их зависимыми от направляющей руки Лойолы.

Однако уже в те времена у ордена были противники. В 1555 г. на престол римско-католической церкви под именем Павла IV взошел давний недруг Лойолы, кардинал Караффа. Он перестал поддерживать орден. Это отрицательно сказалось на физическом и душевном состоянии старого генерала. А какая-то эпидемия, косившая римлян в 1556 г., 31 июля свела его в могилу. Но детище его продолжило свою жизнь и здравствует до сих пор, продолжая, наряду с благотворительностью, свою тайную работу в недрах государств и человеческих сообществ.

Из книги автора

Игнасио Паласиос-Хуэрта Июнь 2010 годаЕсли в пятницу в матче против Ганы Диего Форлану из сборной Уругвая придется бить пенальти, мы предвидим, куда полетит мяч: в противоположный угол по сравнению с его предыдущим одиннадцатиметровым. У Форлана есть паттерн: один раз он

Основателем Иезуитского ордена был, как известно Дон Иниго, или Игнатий Лойола, сын одного дворянина в испанской провинции Гвипускоа. Он родился в 1491 году и получил обыкновенное образование тогдашних дворян в Испании, то есть читал много рыцарских романов, настроивших в эту сторону его воображение. Молодость свою он провел в военной службе, где ему предстояло блистательное поприще, ибо он был храбрым офицером, и притом значительные связи и другие благоприятные обстоятельства содействовали его скорому повышению. В 1521 году, при осаде французами Пампелоны, он был тяжело ранен в ногу. Болезнь была очень продолжительна. Неловкий хирург дурно выпрямил кость, гак что, когда Лойола выздоровел, он заметил, что нога его была крива. Это произвело на него такое неприятное впечатление, что он снова велел сломать себе ногу, чтобы справить ее надлежащим образом. Во время этой второй болезни, скучая долгою праздностью, он просил книг: ему дали Flores Sanctorum. Это были легенды о святых (рассказанные с простотой средневековых летописей). Это чтение произвело на непривычного к таким занятиям Лойолу чрезвычайно сильное впечатление: воображение его распалилось; все свои рыцарские понятия он перенес в эту новую, открывшуюся ему область. Такие явления были нередки в средние века, а Лойола был сын своего века. Тогда он вообразил себя рыцарем девы Марии. Понятия о том, как он должен служить ей, еще не установились; многие принимали это настроение его духа за признак сумасшествия. Он бросил военную службу и совершал разные обеты в честь избранной им для служения.

В 1523 г. он отправился в Палестину, отправился с тем, чтобы разнести повсюду поклонение святой деве. На пути ему нужно было одолевать большие препятствия. Но, когда он прибыл на Восток, его поразило собственное его невежество: он не мог отвечать на догматические вопросы магометан в спорах; перевес в этих спорах,-- разумеется, они велись посредством переводчиков, ибо Лойола знал только по-испански,-- оставался не на его стороне. Он возвращался в отечество с этим сознанием бессилия: тогда он начал учиться в испанских университетах в Алькале, Саламанке; ему следовало начинать, можно сказать, с азбуки; прежде всего ему надо было учиться по-латыни. С целью окончательного образования он отправился в Париж: тогда ему было уже около 40 лет. Упорным трудом преодолел он все эти трудности. Но, учась в Париже, он высматривал людей одного образа мысли с ним. Он нашел таких троих: один из них принадлежал также к высшей испанской фамилии. В 1534 году их бы что уже 6: они решились составить новый орден. Но мысль об этом ордене носилась в умах их еще смутно; они не смели еще просить папу об осуществлении своих неопределенных надежд. Предварительно они хотели отправиться в Палестину, чтобы там прежде положить начало своих подвигов. Но обстоятельства помешали: они не нашли в Венеции корабля для отплытия, ибо в это время была война с турками. В 1540 году, 27 сентября, папа Павел III утвердил основание нового ордена, главой которого явился Игнатий Лойола. Орден сначала был еще весьма немногочислен. Он отличался от предыдущих орденов тем, что к трем обыкновенным обетам в нем присоединялся 4-й: безусловное повиновение папской власти. В самом начале он высказал намерение служить везде и всевозможными средствами к утверждению католицизма и папской власти. Верный своим воинственным воспоминаниям, Игнатий дал ордену название Jesu Christi militia. Он умер в 1556 году. Из ближайших преемников его самые замечательные были -- Лойнец и Аквавива. Оба они были генералами Иезуитского ордена. При них окончательно образовались положения ордена, которые и изданы в 2 фолиантах под заглавием Institutum societatis Jesu. Мы упомянули уже Характер этих положений. Они были не раз предметом похвал даже со стороны самых ожесточенных врагов этого ордена. Между прочим, французские философы XVIII столетия, в том числе д"Аламберт, называли их одним из самых замечательных памятников человеческой мудрости. Если действительно под этой мудростью мы можем разуметь только умение употреблять человека для каких угодно целей, то это будет правда. Но если вникнуть глубже, если спросить, что в них заключалось для истинного понимания и поддержария нравственного достоинства человека, для определения его назначения на земле, одним словом, что касается подобных великих вопросов, то в этом отношении положения иезуитов произведут самое невыгодное и тяжелое впечатление на читающего. Не имея возможности входить здесь в подробности, укажем только на некоторые из этих положений. Во-первых, орден подчиняется генералу, избираемому членами; генерал обладает неограниченною властью -- это монархическое начало в высшей степени своего развития. Не только внешние поступки подвергаются его надзору, но дела совести и убеждений. Каждый год члены ордена приносят общую исповедь, и результаты ее должны быть доведены до сведения генерала. Но генерал в свою очередь подчиняется надзору: несколько членов, пользующихся особенным доверием ордена, приставлены к нему, чтобы постоянно наблюдать за ним и предостерегать его в случае каких-либо колебаний с его стороны. Орден разделен на провинции, в каждой провинции есть свой наместник, пользующийся огромными правами, в своей провинции занимающий место генерала с такою же почти, как и тот, неограниченной властью. Лица ордена разделены на многие ступени по степени достоинства. Число членов настоящего братства, профессор, весьма незначительно: число испытуемых огромно. Надо много лет искуса, чтобы удостоиться принятия в орден. Во время этого искуса надо отказаться от всех мирских связей, от семейства, друзей, имущества; это имущество переходит не к родственникам вступающего в орден, а к ордену. Беспрестанно повторяемая исповедь, в которой испытуемый должен высказывать самые тайные мысли и мелкие желания, дает возможность постоянно руководить ею для цели ордена. После нескольких лет такой жизни неминуемо, сознательно или бессознательно, переходит член к тем нравственным убеждениям, которые требуются со стороны ордена. Цель ордена высказывается прямо: сокрушить волю человека, дабы он был мертв, как жезл, как труп. Лицу с его личными побуждениями нет места в ордене: человек существует для ордена. Можно сказать, что орден, таким образом, обоготворил самого себя. Сперва он служил католицизму, но потом сделался сам себе законом и целью. С необычайной верностью взгляда угадали основатели ордена, мы говорим основатели, ибо основателем нельзя считать одного Лойолу, слишком восторженного и фанатического, чтобы придти к глубокому пониманию человеческой натуры, основатели ордена угадали потребности современного общества и то положение, которое орден должен был занять в нем. Они отказались от всех внешних форм и признаков монашеской жизни; у них не было особенных одежд, не было монастырей. В числе членов ордена было много мирских братии, которые не произносили даже обета целомудрия и могли вступать в брак: они были связаны только обетом покорности. В эпоху Реформации, когда духовные потребности человека были так сильно раздражены, они избрали три главных средства для достижения цели своей деятельности: 1. Исповедь. Они старались занимать места духовных отцов при главных дворах европейских; таинства в руках их было часто страшным орудием. Они мастерски умели проникнуть в совесть человеческую и заставить звучать в ней те струны, которые были им нужны и выгодны. Самолюбие, страсти, прежние преступления -- все послужило им средством. Нравственные преступления не считались тяжкими, когда вели к цели, все разрешалось для последней. Потому в конце XVI столетия орден пользовался уже огромным влиянием своих отдельных членов при дворах европейских. Он обладал знанием всех государственных тайн. То, что знал один член ордена, то знал генерал и прочие члены.

Далее заметили иезуиты (2), до какой степени действовала сильно на умы протестантская проповедь: тогда они явились проповедниками. Самые замечательные из католических проповедников в XVI столетии принадлежали к их числу. Еще (3) самое важное средство к их влиянию было воспитание юношества. Мы уже заметили, как была важна заслуга реформаторов в этом отношении. Лютер, Меланхтон, каковы бы ни были недостатки их в других отношениях, хорошо понимали все значение образованности. Конфискованные у католического духовенства имущества должны были служить, по их мнению, преимущественно к заведению новых школ. Правда, корыстные расчеты немецких князей часто мешали им здесь: но тем не менее все-таки заслуга Реформации в этом отношении была весьма значительна. Чтобы убедиться в этом, стоит только сравнить прежние учебники с учебниками Меланхтона и последующими; здесь мы увидим, как резко новое воспитание оторвалось от средневекового. Иезуиты заметили это: они решили противопоставить воспитанию протестантскому воспитание своего ордена. Тогда во всех провинциях они завели школы, привлекая в них, во-первых, отличным преподаванием, по крайней мере в формальном отношении; преподавание древних языков шло здесь не хуже, чем где-либо; многие науки шли даже лучше. Сверх того иезуиты сами помогали бедным родителям учеников, а юношей они обнадеживали верными успехами в жизни под их покровительством. Всякий даровитый юноша, выходивший из этих школ, был привлекаем в их ряды, если же нет, то он оставался по крайней мере навсегда расположенным к ордену, оставался светским его союзником. С своей стороны орден помогал ему своим мирским влиянием. В высших учебных заведениях действовали также иезуиты. Воспитывая дворянство, они превосходно умели приноровиться к его потребностям: это не было воспитание монашеское, отрешенное от практических целей; и иезуиты не хотели этого, они воспитывали деятельных людей, но старались и умели обратить их деятельность к своим целям. Зато те же правила, которые господствовали в устройстве ордена, прилагались и к воспитанию. Можно сказать, что воля человека была постоянным предметом враждебных притеснений ордена: он старался сокрушить ее. Он старался только развить те способности в человеке, которые мог употребить в дело, и ослабить по возможности характер. Тот же строжайший надзор, как в самом ордене, имел место и при воспитании. С каким-то преступным коварством наставники пользовались доверевностью и взаимным дружеством учеников; если один из них узнавал какую-либо тайну от другого, он обязан был под опасением строжайшего наказания передать ее наставнику, хотя, конечно, эти тайны были мелкие и большей частью нравственные: но орден хотел знать каждого отдельного своего ученика. Этим и объясняется то могущество, с каким до сих пор живет орден иезуитов: он образовывал сам себя. Но в XVI столетии деятельность обнаружилась его страшным и опасным образом для Реформации: иезуиты выступили смелыми, ловкими и умными противниками протестантизма. Без сомнения, инквизиция не много бы сделала против нового движения со своими суровыми средствами. Деятельность иезуитов в этом отношении оказалась гораздо значительнее. Доселе протестанты обвиняли католиков в невежестве, указывая на темные стороны католической иерархии: теперь из среды католицизма выступил орден образованный, деятельный, который со своей стороны мог обличить протестантов часто в невежестве, который равносильно боролся с ними на поприще науки и одолевал их в сфере политической.

Эта новая деятельность католицизма обнаружилась на соборе Тридентском. Собор этот, трижды собиравшийся, оказал также важное влияние на судьбу католицизма, обратив на себя внимание современников. Мы имеем два замечательных сочинения об этом соборе, заключающие в себе все главные, необходимые сведения для его истории: это сочинения -- фра Паоло Sarpi и иезуита Pallavicini. Сарпи -- родом венецианец, монах, у которого было много независимых от средневековой католической догматики убеждений, написавший историю Тридентского собора в таком духе, который заставил некоторых думать, что она написана протестантом. Но, по достоверным сведениям, оказывается, что он был истинный католик и что протестантский элемент был в нем результатом глубокой опытности и, может быть, отголоском общих венецианских убеждений. В Венеции мы видим постоянно одно господствующее начало: готовность принять все католические догматы и глубокую ненависть к папам; то же самое направление вполне отразилось и в сочинении Сарпи. Он остался до конца монахом, совершал таинство католической церкви, следовательно, его убеждения против католицизма были более политические. Но книга его много произвела шуму и немало содействовала протестантам к отвержению приговоров Тридентского собора. Ему отвечал Палавичини книгой, бесспорно, ученой, но носившей в себе все направление ордена, к которому принадлежал автор. Он часто в своей книге, не называя Сарпи по имени, входит в разбор его мнений и старается их опровергнуть, не всегда беспристрастно. Это два голоса, раздающиеся из недр самого католицизма и показывающие ясно, до какой степени там еще колебались и не установились мнения. Для того чтобы ближе познакомиться с их полемикой, можно пользоваться сочинением Ришара: Sarpi und Pallavicini, изданном в 1542 году. Акты Тридентского собора, кроме других изданий, изданы по-немецки в 1545 году; здесь помещены протоколы отдельных заседаний и небольшие акты, заключающие в себе все нужное, чтобы иметь ясное понятие о соборе.

Мы говорили уже, при каких отношениях собирался Тридентский собор; папа, убеждаемый примерами предшествовавших соборов, опасался его; протестанты, сначала желавшие его, скоро поняли, что им нельзя ждать со стороны его справедливости к своим мнениям. Следовательно, его хотел только один Карл V, надеявшийся с его помощью образовать новую умеренную партию. В 1545 году папа повестил собираться собору; в 1547 году после 8 заседаний он перенесен был в Болонью, и мы знаем причину этого -- разрыв между папой и императором. После двух заседаний в Болонье, в 1548 году, собор разошелся. Папа Юлий III в 1551 году снова созвал собор: движение Морица воспрепятствовало его действиям в 1552 году. Наконец, после 10 лет перерыва, в 1562 г. папа Пий IV созвал собор снова. Всех заседаний было 25. В них окончательно были определены католические догматы и введены новые необходимые реформы: католицизм возобновился и принял ту форму, в какой существует доселе. Между католицизмом до Тридентского ее бора и после него много различия. Здесь выразилось влияние протестантизма, но оно выразилось не в реформах католицизма, а только в упорном сопротивлении его и более резком выражении прежних начал. Так, предание получило здесь равное значение со Священным писанием. Латинский перевод последнего объявлен каноническим текстом. Прежние учения о таинствах утверждены. Все нововведения, на которых настаивали протестанты, преданы проклятию, нельзя сказать, впрочем, чтобы единогласно. Особенно в начале собора некоторые сановники духовные сильно восставали против иных определений, например, безбрачия духовенства. Престарелый епископ Диодорий, известный своей испытанной нравственностью, требовал допущения брака, но такие требования не могли осуществиться. Если мы обратим внимание на состав собора, мы увидим ясно эту невозможность: не только немецкие епископы, но испанские и французские жаловались на преобладание на соборе итальянской партии; оказалось, что на соборе было 2/3 итальянских духовных лиц; 2 только немецких епископа приходилось на 200 членов; французское влияние было также устранено. До какой степени папская воля влияла на решение вопросов, видно из того, что часто откладывалось решение важного вопроса дотоле, пока приедет курьер из Италии с готовым решением от папы. Собор кончился в декабре 1563 г., результаты его были чрезвычайно значительны; постепенно приняли его решения Испания, Италия, Польша, Бельгия протестовала, во Франции признана только догматическая часть; все, относившееся к распоряжениям касательно духовенства, отвергнуто. В землях протестантских решения собора, разумеется, не имели никакого значения. Главными виновниками скорого окончания собора в последнее время, советниками и орудиями папской воли в его решениях были и иезуиты: голоса их на соборе имели весьма важное значение.

Происходил из древнего испанского рода. По недокументированным данным, был младшим из 13 детей. В 14 лет Иниго остался круглым сиротой, и старший брат отправил его в Аревалло, к Иоанну Веласкесу, казначею Кастильского двора. Там Иниго служил пажом. Достигнув совершеннолетия, перешёл на военную службу. Впоследствие, рассказывая о своей молодости о. Гонзалесу де Камара, он описывал себя в тот период следующими словами: «Внимательный к своей наружности, падкий на успех у женщин, смелый в своих ухаживаниях, придирчивый в вопросах чести, ничего не боявшийся, дёшево ценивший жизнь свою и других, я предавался роскоши…»

1521 г. Оборона Памплоны

В Алькале, как и в Барселоне, он, помимо занятий в университете, учил детей катехизису и наставлял всех, кто обращался к нему за помощью. В связи с этим на Игнатия поступил донос, он был арестован, и после 42 дней тюремного заключения был оглашён приговор, запрещающий ему наставлять и проповедовать под страхом отлучения от Церкви и вечного изгнания из королевства. После трёх лет запрет могли бы снять, если на это дадут разрешение судья или генеральный викарий. Архиепископ Толедский порекомендовал Игнатию не оставаться в Алькале и продолжить обучение в Саламанке . Однако и в Саламанке почти сразу после после прибытия Игнатия пригласили на собеседование в доминиканский монастырь и стали расспрашивать о Духовных Упражнениях, которые он давал в Алькале. Дело передали на рассмотрение церковного суда. Судьи не обнаружили в его учении никакой ереси, и ещё 22 дня спустя он был освобождён. После этого Игнатий принял решение покинуть Испанию и отправился в Париж .

1528–1534 гг. Годы учения. Париж

«Духовные упражнения»

«Духовные упражнения» («Exercitia Spiritualia ») святого Игнатия, одобренные Папой Павлом III 31 июля 1548 г., представляют собой сочетание испытания совести, размышления, созерцания, молитвы словесной и мысленной. Упражнения распределяются на четыре этапа - недели (название «неделя» - достаточно условное, в зависимости от успехов упражняющегося каждая неделя может быть сокращена или же увеличена). Первая неделя - очищающая (vita purgativa ). В этот период человек вспоминает грехи, совершённые в истории мира и им самим, в его личной жизни, прилагая усилия к тому, чтобы «достичь первичного обращения»: выйти из состояния греха и обрести благодать. Вторая неделя - просвещающая (vita illuminativa ), она посвящена молитвенным размышлениям о земной жизни Иисуса: от Его Рождества до конца Его общественного служения. Вторая неделя рассматривается как подготовка к решению, ответу на призыв следовать за Христом, к определённому жизненному выбору. Третья неделя - соединение со Христом в Его крестном страдании и смерти. Таким образом, упражняющийся умирает со Христом, чтобы с Ним вместе воскреснуть. Четвёртая неделя - Воскресение и Вознесение. Духовный плод всех недель заключается в высшем созерцании ради обретения любви (contemplatio ad amorem ), которое даёт возможность всё возлюбить в Боге, а Бога - во всём.

Любимая молитва Игнатия Лойолы

Библиография

Хуго Ранер SJ Игнатий Лойола и историческое становление его духовности. - Москва: Институт филосифии, теологии и истории.
Св. Игнатий Лойола Духовные упражнения. Духовный дневник. - Москва: Институт филосифии, теологии и истории.
Св. Игнатий Лойола Рассказ паломника о своей жизни, или Автобиография. - Москва: Колледж филосифии, теологии и истории св. Фомы Аквинского в Москве, 2002. (перевод А. Н. Коваля)
Мишель Леруа Миф о иезуитах: От Беранже до Мишле - Москва: Языки Славянской Культуры, 2001.
Генрих Бемер Иезуиты / Иезуиты. Бемер Г.; Инквизиция. Ли Г. Ч. - СПб.: ООО «Издательство ПОЛИГОН», 1999.
Игнатий Лойола и Дон Кихот / Бицилли П. М. Место ренессанса в истории культуры. - СПб.: Мифрил, 1996. - XIV, 256 с.

Источники

Ссылки

Иезуиты
Происхождение