Главная / Освещение

Поединок куприн краткое содержание all biography. День именин, объяснение с Шурочкой

Вернувшись с плаца, подпоручик Ромашов подумал: «Сегодня не пойду: нельзя каждый день надоедать людям». Ежедневно он просиживал у Николаевых до полуночи, но вечером следующего дня вновь шел в этот уютный дом.

«Тебе от барыни письма пришла», - доложил Гайнан, черемис, искренне привязанный к Ромашову. Письмо было от Раисы Александровны Петерсон , с которой они грязно и скучно (и уже довольно давно) обманывали её мужа. Приторный запах её духов и пошло-игривый тон письма вызвал нестерпимое отвращение. Через полчаса, стесняясь и досадуя на себя, он постучал к Николаевым. Владимир Ефимыч был занят. Вот уже два года подряд он проваливал экзамены в академию, и Александра Петровна, Шурочка, делала все, чтобы последний шанс (поступать дозволялось только до трех раз) не был упущен. Помогая мужу готовиться, Шурочка усвоила уже всю программу (не давалась только баллистика), Володя же продвигался очень медленно.

С Ромочкой (так она звала Ромашова) Шурочка принялась обсуждать газетную статью о недавно разрешенных в армии поединках . Она видит в них суровую для российских условий необходимость. Иначе не выведутся в офицерской среде шулера вроде Арчаковского или пьяницы вроде Назанского. Ромашов не был согласен зачислять в эту компанию Назанского, говорившего о том, что способность любить дается, как и талант, не каждому. Когда-то этого человека отвергла Шурочка, и муж её ненавидел поручика.

На этот раз Ромашов пробыл подле Шурочки, пока не заговорили, что пора спать.

На ближайшем же полковом балу Ромашов набрался храбрости сказать любовнице, что все кончено. Петерсониха поклялась отомстить. И вскоре Николаев стал получать анонимки с намеками на особые отношения подпоручика с его женой. Впрочем, недоброжелателей хватало и помимо нее. Ромашов не позволял драться унтерам и решительно возражал «дантистам» из числа офицеров, а капитану Сливе пообещал, что подаст на него рапорт, если тот позволит бить солдат.

Недовольно было Ромашовым и начальство. Кроме того, становилось все хуже с деньгами, и уже буфетчик не отпускал в долг даже сигарет. На душе было скверно из-за ощущения скуки, бессмысленности службы и одиночества.

В конце апреля Ромашов получил записку от Александры Петровны. Она напоминала об их общем дне именин (царица Александра и её верный рыцарь Георгий). Заняв денег у подполковника Рафальского, Ромашов купил духи и в пять часов был уже у Николаевых. Пикник получился шумный. Ромашов сидел рядом с Шурочкой, почти не слушал разглагольствования Осадчего, тосты и плоские шутки офицеров, испытывая странное состояние, похожее на сон. Его рука иногда касалась Шурочкиной руки, но ни он, ни она не глядели друг на друга. Николаев, похоже, был недоволен. После застолья Ромашов побрел в рощу. Сзади послышались шаги. Это шла Шурочка. Они сели на траву. «Я в вас влюблена сегодня», - призналась она. Ромочка привиделся ей во сне, и ей ужасно захотелось видеть его. Он стал целовать её платье: «Саша… Я люблю вас…» Она призналась, что её волнует его близость, но зачем он такой жалкий. У них общие мысли, желания, но она должна отказаться от него. Шурочка встала: пойдемте, нас хватятся. По дороге она вдруг попросила его не бывать больше у них: мужа осаждают анонимками.

В середине мая состоялся смотр. Корпусный командир объехал выстроенные на плацу роты, посмотрел, как они маршируют, как выполняют ружейные приемы и перестраиваются для отражения неожиданных кавалерийских атак, - и остался недоволен. Только пятая рота капитана Стельковского, где не мучили шагистикой и не крали из общего котла, заслужила похвалу.

Самое ужасное произошло во время церемониального марша. Ещё в начале смотра Ромашова будто подхватила какая-то радостная волна, он словно бы ощутил себя частицей некой грозной силы. И теперь, идя впереди своей полуроты, он чувствовал себя предметом общего восхищения. Крики сзади заставили его обернуться и побледнеть. Строй смешался - и именно из-за того, что он, подпоручик Ромашов, вознесясь в мечтах к поднебесью, все это время смещался от центра рядов к правому флангу. Вместо восторга на его долю пришелся публичный позор. К этому прибавилось объяснение с Николаевым, потребовавшим сделать все, чтобы прекратить поток анонимок, и ещё - не бывать у них в доме.

Перебирая в памяти случившееся, Ромашов незаметно дошагал до железнодорожного полотна и в темноте разглядел солдата Хлебникова, предмет издевательств и насмешек в роте. «Ты хотел убить себя?» - спросил он Хлебникова, и солдат, захлебываясь рыданиями, рассказал, что его бьют, смеются, взводный вымогает деньги, а где их взять. И учение ему не под силу: с детства мается грыжей.

Ромашову вдруг свое горе показалось таким пустячным, что он обнял Хлебникова и заговорил о необходимости терпеть. С этой поры он понял: безликие роты и полки состоят из таких вот болеющих своим горем и имеющих свою судьбу Хлебниковых.

Вынужденное отдаление от офицерского общества позволило сосредоточиться на своих мыслях и найти радость в самом процессе рождения мысли. Ромашов все яснее видел, что существует только три достойных призвания: наука, искусство и свободный физический труд.

В конце мая в роте Осадчего повесился солдат. После этого происшествия началось беспробудное пьянство. Сначала пили в собрании, потом двинулись к Шлейферше. Здесь-то и вспыхнул скандал. Бек-Агамалов бросился с шашкой на присутствующих («Все вон отсюда!»), а затем гнев его обратился на одну из барышень, обозвавшую его дураком. Ромашов перехватил кисть его руки: «Бек, ты не ударишь женщину, тебе всю жизнь будет стыдно».

Гульба в полку продолжалась. В собрании Ромашов застал Осадчего и Николаева. Последний сделал вид, что не заметил его. Вокруг пели. Когда наконец воцарилась тишина, Осадчий вдруг затянул панихиду по самоубийце, перемежая её грязными ругательствами. Ромашова охватило бешенство: «Не позволю! Молчите!» В ответ почему-то уже Николаев с исковерканным злобой лицом кричал ему: «Сами позорите полк! Вы и разные Назанские!» «А при чем же здесь Назанский?

Или у вас есть причины быть им недовольным?» Николаев замахнулся, но Ромашов успел выплеснуть ему в лицо остатки пива.

Накануне заседания офицерского суда чести Николаев попросил противника не упоминать имени его жены и анонимных писем. Как и следовало ожидать, суд определил, что ссора не может быть окончена примирением.

Ромашов провел большую часть дня перед поединком у Назанского, который убеждал его не стреляться. Жизнь - явление удивительное и неповторимое. Неужели он так привержен военному сословию, неужели верит в высший будто бы смысл армейского порядка так, что готов поставить на карту само свое существование?

Вечером у себя дома Ромашов застал Шурочку. Она стала говорить, что потратила годы, чтобы устроить карьеру мужа. Если Ромочка откажется ради любви к ней от поединка, то все равно в этом будет что-то сомнительное и Володю почти наверное не допустят до экзамена. Они непременно должны стреляться, но ни один из них не должен быть ранен. Муж знает и согласен. Прощаясь, она закинула руки ему за шею: «Мы не увидимся больше. Так не будем ничего бояться… Один раз… возьмем наше счастье…» - и прильнула горячими губами к его рту.

В официальном рапорте полковому командиру штабс-капитан Диц сообщал подробности дуэли между поручиком Николаевым и подпоручиком Ромашовым. Когда по команде противники пошли друг другу навстречу, поручик Николаев произведенным выстрелом ранил подпоручика в правую верхнюю часть живота, и тот через семь минут скончался от внутреннего кровоизлияния. К рапорту прилагались показания младшего врача г. Знойко.

С этой ночи в Ромашове произошел глубокий душевный надлом. Он стал уединяться от общества офицеров, обедал большею частью дома, совсем не ходил на танцевальные вечера в собрание и перестал пить. Он точно созрел, сделался старше и серьезнее за последние дни и сам замечал это по тому грустному и ровному спокойствию, с которым он теперь относился к людям и явлениям. Нередко по этому поводу вспоминались ему чьи-то давным-давно слышанные или читанные им смешные слова, что человеческая жизнь разделяется на какие-то "люстры" - в каждом люстре по семи лет - и что в течение одного люстра совершенно меняется у человека состав его крови и тела, его мысли, чувства и характер. А Ромашову недавно окончился двадцать первый год.

Солдат Хлебников зашел к нему, но лишь по второму напоминанию. Потом он стал заходить чаще.

Первое время он напоминал своим видом голодную, опаршивевшую, много битую собаку, пугливо отскакивающую от руки, протянутой с лаской. Но внимание и доброта офицера понемногу согрели и оттаяли его сердце. С совестливой и виноватой жалостью узнавал Ромашов подробности о его жизни. Дома - мать с пьяницей-отцом, с полуидиотом-сыном и с четырьмя малолетними девчонками; землю у них насильно и несправедливо отобрал мир; все ютятся где-то в выморочной избе из милости того же мира; старшие работают у чужих людей, младшие ходят побираться. Денег из дома Хлебников не получает, а на вольные работы его не берут по слабосилию. Без денег же, хоть самых маленьких, тяжело живется в солдатах: нет ни чаю, ни сахару, не на что купить даже мыла, необходимо время от времени угощать взводного и отделенного водкой в солдатском буфете, все солдатское жалованье - двадцать две с половиной копейки в месяц - идет на подарки этому начальству. Бьют его каждый день, смеются над ним, издеваются, назначают не в очередь на самые тяжелые и неприятные работы.

С удивлением, с тоской и ужасом начинал Ромашов понимать, что судьба ежедневно и тесно сталкивает его с сотнями этих серых Хлебниковых, из которых каждый болеет своим горем и радуется своим радостям, но что все они обезличены и придавлены собственным невежеством, общим рабством, начальническим равнодушием, произволом и насилием. И ужаснее всего была мысль, что ни один из офицеров, как до сих пор и сам Ромашов, даже и не подозревает, что серые Хлебниковы с их однообразно-покорными и обессмысленными лицами - на самом деле живые люди, а не механические величины, называемые ротой, батальоном, полком...

Ромашов кое-что сделал для Хлебникова, чтобы доставить ему маленький заработок. В роте заметили это необычайное покровительство офицера солдату. Часто Ромашов, замечал, что в его присутствии унтер-офицеры обращались к Хлебникову с преувеличенной насмешливой вежливостью и говорили с ним нарочно слащавыми голосами. Кажется, об этом знал и капитан Слива. По крайней мере он иногда ворчал, обращаясь в пространство:

От-т из-звольте. Либералы п-пошли. Развращают роту. Их д-драть, подлецов, надо, а они с-сюсюкают с ними.

Теперь, когда у Ромашова оставалось больше свободы и уединения, все чаще и чаще приходили ему в голову непривычные, странные и сложные мысли, вроде тех, которые так потрясли его месяц тому назад, в день его ареста. Случалось это обыкновенно после службы, в сумерки, когда он тихо бродил в саду под густыми засыпающими деревьями и, одинокий, тоскующий, прислушивался к гудению вечерних жуков и глядел на спокойное розовое темнеющее небо.

Эта новая внутренняя жизнь поражала его своей многообразностью. Раньше он не смел и подозревать, какие радости, какая мощь и какой глубокий интерес скрываются в такой простой, обыкновенной вещи, как человеческая мысль.

Он уже знал теперь твердо, что не останется служить в армии и непременно уйдет в запас, как только минуют три обязательных года, которые ему надлежало отбыть за образование в военном училище. Но он никак не мог себе представить, что он будет делать, ставши штатским. Поочередно он перебирал: акциз, железную дорогу, коммерцию, думал быть управляющим имением, поступить в департамент. И тут впервые он с изумлением представил себе все разнообразие занятий и профессий, которым отдаются люди. "Откуда берутся, - думал он, - разные смешные, чудовищные, нелепые и грязные специальности? Каким, например, путем вырабатывает жизнь тюремщиков, акробатов, мозольных операторов, палачей, золотарей, собачьих цирюльников, жандармов, фокусников, проституток, банщиков, коновалов, могильщиков, педелей? Или, может быть, нет ни одной даже самой пустой, случайной, капризной, насильственной или порочной человеческой выдумки, которая не нашла бы тотчас же исполнителя и слуги?"

Также поражало его, - когда он вдумывался поглубже, - то, что огромное большинство интеллигентных профессий основано исключительно на недоверии к человеческой честности и таким образом обслуживает человеческие пороки и недостатки. Иначе к чему были бы повсюду необходимы конторщики, бухгалтеры, чиновники, полиция, таможня, контролеры, инспекторы и надсмотрщики - если бы человечество было совершенно?

Он думал также о священниках, докторах, педагогах, адвокатах и судьях - обо всех этих людях, которым по роду их занятий приходится постоянно соприкасаться с душами, мыслями и страданиями других людей. И Ромашов с недоумением приходил к выводу, что люди этой категории скорее других черствеют и опускаются, погружаясь в халатность, в холодную и мертвую формалистику, в привычное и постыдное равнодушие. Он знал, что существует и еще одна категория - устроителей внешнего, земного благополучия: инженеры, архитекторы, изобретатели, фабриканты, заводчики. Но они, которые могли бы общими усилиями сделать человеческую жизнь изумительно прекрасной и удобной, - они служат только богатству. Над всеми ими тяготеет страх за свою шкуру, животная любовь к своим детенышам и к своему логовищу, боязнь жизни и отсюда трусливая привязанность к деньгам. Кто же, наконец, устроит судьбу забитого Хлебникова, накормит, выучит его и скажет ему: "Дай мне твою руку, брат".

Таким образом, Ромашов неуверенно, чрезвычайно медленно, но все глубже и глубже вдумывался в жизненные явления. Прежде все казалось таким простым. Мир разделялся на две неравные части: одна - меньшая - офицерство, которое окружает честь, сила, власть, волшебное достоинство мундира и вместе с мундиром почему-то и патентованная храбрость, и физическая сила, и высокомерная гордость; другая - огромная и безличная - штатские, иначе шпаки, штафирки и рябчики; их презирали; считалось молодечеством изругать или побить ни с того ни с сего штатского человека, потушить об его нос зажженную папироску, надвинуть ему на уши цилиндр; о таких подвигах еще в училище рассказывали друг другу с восторгом желторотые юнкера. И вот теперь, отходя как будто в сторону от действительности, глядя на нее откуда-то, точно из потайного угла, из щелочки, Ромашов начинал понемногу понимать, что вся военная служба с ее призрачной доблестью создана жестоким, позорным всечеловеческим недоразумением. "Каким образом может существовать сословие, - спрашивал сам себя Ромашов, - которое в мирное время, не принося ни одно крошечки пользы, поедает чужой хлеб и чужое мясо, одевается в чужие одежды, живет в чужих домах, а в военное время - идет бессмысленно убивать и калечить таких же людей, как они сами?"

И все ясней и ясней становилась для него мысль, что существуют только три гордых призвания человека: наука, искусство и свободный физический труд. С новой силой возобновились мечты о литературной работе. Иногда, когда ему приходилось читать хорошую книгу, проникнутую истинным вдохновением, он мучительно думал: "Боже мой, ведь это так просто, я сам это думал и чувствовал. Ведь и я мог бы сделать то же самое!" Его тянуло написать повесть или большой роман, канвой к которому послужили бы ужас и скука военной жизни. В уме все складывалось отлично, - картины выходили яркие, фигуры живые, фабула развивалась и укладывалась в прихотливо-правильный узор, и было необычайно весело и занимательно думать об этом. Но когда он принимался писать, выходило бледно, по-детски вяло, неуклюже, напыщенно или шаблонно. Пока он писал, - горячо и быстро, - он сам не замечал этих недостатков, но стоило ему рядом с своими страницами прочитать хоть маленький отрывок из великих русских творцов, как им овладевало бессильное отчаяние, стыд и отвращение к своему искусству.

С такими мыслями он часто бродил теперь по городу в теплые ночи конца мая. Незаметно для самого себя он избирал все одну и ту же дорогу - от еврейского кладбища до плотины и затем к железнодорожной насыпи. Иногда случалось, что, увлеченный этой новой для него страстной головной работой, он не замечал пройденного пути, и вдруг, приходя в себя и точно просыпаясь, он с удивлением видел, что находится на другом конце города.

И каждую ночь он проходил мимо окон Шурочки, проходил по другой стороне улицы, крадучись, сдерживая дыхание, с бьющимся сердцем, чувствуя себя так, как будто он совершает какое-то тайное, постыдное воровское дело. Когда в гостиной у Николаевых тушили лампу и тускло блестели от месяца черные стекла окон, он притаивался около забора, прижимал крепко к груди руки и говорил умоляющим шепотом:

Спи, моя прекрасная, спи, любовь моя. Я - возле, я стерегу тебя!

В эти минуты он чувствовал у себя на глазах слезы, но в душе его вместе с нежностью и умилением и с самоотверженной преданностью ворочалась слепая, животная ревность созревшего самца.

Однажды Николаев был приглашен к командиру полка на винт. Ромашов знал это. Ночью, идя по улице, он услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный запах нарциссов. Он перепрыгнул через забор и в темноте нарвал с грядки, перепачкав руки в сырой земле, целую охапку этих белых, нежных, мокрых цветов.

Окно в Шурочкиной спальне было открыто; оно выходило во двор и было не освещено. Со смелостью, которой он сам от себя не ожидал, Ромашов проскользнул в скрипучую калитку, подошел к стене и бросил цветы в окно. Ничто не шелохнулось в комнате. Минуты три Ромашов стоял и ждал, и биение его сердца наполняло стуком всю улицу. Потом, съежившись, краснея от стыда, он на цыпочках вышел на улицу.

На другой день он получил от Шурочки короткую сердитую записку:

"Не смейте никогда больше этого делать. Нежности во вкусе Ромео и Джульетты смешны, особенно если они происходят в пехотном армейском полку".

Днем Ромашов старался хоть издали увидать ее на улице, но этого почему-то не случалось. Часто, увидав издали женщину, которая фигурой, походкой, шляпкой напоминала ему Шурочку, он бежал за ней со стесненным сердцем, с прерывающимся дыханием, чувствуя, как у него руки от волнения делаются холодными и влажными. И каждый раз, заметив свою ошибку, он ощущал в душе скуку, одиночество и какую-то мертвую пустоту.

Вернувшись с плаца, подпоручик Ромашов подумал: "Сегодня не пойду: нельзя каждый день надоедать людям". Ежедневно он просиживал у Николаевых до полуночи, но вечером следующею дня вновь шел в этот уютный дом.

"Тебе от барыни письма пришла", - доложил Гайнан, черемис, искренне привязанный к Ромашову. Письмо было от Раисы Александровны Петерсон, с которой они грязно и скучно (и уже довольно давно) обманывали её мужа. Приторный запах её духов и пошло-игривый тон письма вызвал нестерпимое отвращение. Через полчаса, стесняясь и досадуя на себя, он постучал к Николаевым. Владимир Ефимыч был занят. Вот уже два года подряд он проваливал экзамены в академию, и Александра Петровна, Шурочка, делала все, чтобы последний шанс (поступать дозволялось только до трех раз) не был упущен. Помогая мужу готовиться, Шурочка усвоила уже всю программу (не давалась только баллистика), Володя же продвигался очень медленно.

С Ромочкой (так она звала Ромашова) Шурочка принялась обсуждать газетную статью о недавно разрешенных в армии поединках. Она видит в них суровую для российских условий необходимость. Иначе не выведутся в офицерской среде шулера вроде Арчаковского или пьяницы вроде Назанского. Ромашов не был согласен зачислять в эту компанию Назанского, говорившего о том, что способность любить дается, как и талант, не каждому. Когда-то этого человека отвергла Шурочка, и муж её ненавидел поручика.

На этот раз Ромашов пробыл подле Шурочки, пока не заговорили, что пора спать.

На ближайшем же полковом балу Ромашов набрался храбрости сказать любовнице, что все кончено. Петерсониха поклялась отомстить. И вскоре Николаев стал получать анонимки с намеками на особые отношения подпоручика с его женой. Впрочем, недоброжелателей хватало и помимо нее. Ромашов не позволял драться унтерам и решительно возражал "дантистам" из числа офицеров, а капитану Сливе пообещал, что подаст на него рапорт, если тот позволит бить солдат.

В конце апреля Ромашов получил записку от Александры Петровны. Она напоминала об их общем дне именин (царица Александра и её верный рыцарь Георгий). Заняв денег у подполковника Рафальского, Ромашов купил духи и в пять часов был уже у Николаевых, Пикник получился шумный. Ромашов сидел рядом с Шурочкой, почти не слушал разглагольствования Осадчего, тосты и плоские шутки офицеров, испытывая странное состояние, похожее на сон. Его рука иногда касалась Шурочкиной руки, но ни он, ни она не глядели друг на друга. Николаев, похоже, был недоволен. После застолья Ромашов побрел в рощу. Сзади послышались шаги. Это шла Шурочка. Они сели на траву. "Я в вас влюблена сегодня", - призналась она. Ромочка привиделся ей во сне, и ей ужасно захотелось видеть его. Он стал целовать её платье: "Саша... Я люблю вас..." Она призналась, что её волнует его близость, но зачем он такой жалкий. У них общие мысли, желания, но она должна отказаться от него. Шурочка встала: пойдемте, нас хватятся. По дороге она вдруг попросила его не бывать больше у них: мужа осаждают анонимками.

Перебирая в памяти случившееся, Ромашов незаметно дошагал до железнодорожного полотна и в темноте разглядел солдата Хлебникова, предмет издевательств и насмешек в роте. "Ты хотел убить себя?" - спросил он Хлебникова, и солдат, захлебываясь рыданиями, рассказал, что его бьют, смеются, взводный вымогает деньги, а где их взять. И учение ему не под силу: с детства мается грыжей.

В конце мая в роте Осадчего повесился солдат. После этого происшествия началось беспробудное пьянство. Сначала пили в собрании, потом двинулись к Шлейферше. Здесь-то и вспыхнул скандал. Бек-Агамалов бросился с шашкой на присутствующих ("Все вон отсюда!"), а затем гнев его обратился на одну из барышень, обозвавшую его дураком. Ромашов перехватил кисть его руки: "Бек, ты не ударишь женщину, тебе всю жизнь будет стыдно".

Гульба в полку продолжалась. В собрании Ромашов застал Осадчего и Николаева. Последний сделал вид, что не заметил его. Вокруг пели. Когда наконец воцарилась тишина, Осадчий вдруг затянул панихиду по самоубийце, перемежая её грязными ругательствами. Ромашова охватило бешенство: "Не позволю! Молчите!" В ответ почему-то уже Николаев с исковерканным злобой лицом кричал ему: "Сами позорите полк! Вы и разные Назанские!" "А при чем же здесь Назанский?

Или у вас есть причины быть им недовольным?" Николаев замахнулся, но Ромашов успел выплеснуть ему в лицо остатки пива.

Вечером у себя дома Ромашов застал Шурочку. Она стала говорить, что потратила годы, чтобы устроить карьеру мужа. Если Ромочка откажется ради любви к ней от поединка, то все равно в этом будет что-то сомнительное и Володю почти наверное не допустят до экзамена. Они непременно должны стреляться, но ни один из них не должен быть ранен. Муж знает и согласен. Прощаясь, она закинула руки ему за шею: "Мы не увидимся больше. Так не будем ничего бояться... Один раз... возьмем наше счастье..." - и прильнула горячими губами к его рту.

Повесть “Поединок” увидела свет в 1905 году. Это история о конфликте гуманистического мировоззрения и насилия, процветавшего в армии того времени. Повесть отражает виденье армейских порядков самим Куприным. Многие герои произведения – персонажи из реальной жизни писателя, с которыми он столкнулся во время службы.

Юрий Ромашов, молодой подпоручик, тяжело переживающий всеобщее моральное разложение, царящие в армейских кругах. Он часто бывает в гостях у Владимира Николаева, в чью супругу Александру (Шурочку) он тайно влюблен. Ромашов также поддерживает порочную связь с Раисой Петерсон, женой своего сослуживца. Этот роман перестал доставлять ему какую-либо радость, и однажды он решился разорвать отношения. Раиса вознамерилась отомстить. Вскоре после их разрыва, кто-то стал засыпать Николаева анонимками с намеками на особую связь между его супругой и Ромашовым. Из-за этих записок Шурочка просит Юрия больше не посещать их дом.

Однако и других бед у молодого подпоручика хватало. Он не позволял унтерам устраивать драки, постоянно пререкался с офицерами, поддерживающими моральное и физическое насилие над подопечными, чем вызывал недовольство командования. Материальное положение Ромашова также оставляло желать лучшего. Он одинок, служба для него теряет смысл, на душе горько и тоскливо.

Во время церемониального марша подпоручику пришлось пережить самый страшный позор в его жизни. Юрий попросту замечтался и допустил фатальную ошибку, нарушив строй.

После этого случая Ромашов, терзая себя воспоминаниями о насмешках и всеобщем порицании, не заметил, как оказался недалеко от железной дороги. Там он встретил солдата Хлебникова, который хотел покончить с собой. Хлебников сквозь слезы рассказывал о том, как над ним издеваются в роте, о побоях и насмешках, которым нет конца. Тогда Ромашов стал еще ярче осознавать, что каждая безликая серая рота, состоит из отдельных судеб, и каждая судьба имеет значение. Его горе меркло на фоне горя Хлебникова и ему подобных.

Немногим позже в одной из рот повесился солдат. Это происшествие повлекло за собой волну пьянства. Во время попойки между Ромашовым и Николаевым разгорелся конфликт, который повлек за собой дуэль.

Перед дуэлью в дом Ромашова пожаловала Шурочка. Она стала взывать к нежным чувствам подпоручика, говорить, что стреляться они должны обязательно, ведь отказ от дуэли может быть неверно истолкован, однако никто из дуэлянтов не должен быть ранен. Шурочка заверила Ромашова, что ее супруг согласен на эти условия и их договоренность останется в тайне. Юрий согласился.

В итоге, несмотря на заверения Шурочки, Николаев смертельно ранил подпоручика.

Главные герои повести

Юрий Ромашов

Центральный персонаж произведения. Добрый, застенчивый и романтичный молодой человек, которому не по душе суровые армейские нравы. Он мечтал о литературной карьере, часто гулял, погружаясь в размышления, мечты о другой жизни.

Александра Николаева (Шурочка)

Объект воздыхания Ромашова. На первый взгляд, это талантливая, обаятельная, энергичная и умная женщина, ей чужды сплетни и интриги, в которых участвуют местные дамы. Однако на поверку оказывается, что она гораздо коварней всех их. Шурочка мечтала о роскошной столичной жизни, все остальное для нее не имело значения.

Владимир Николаев

Неудачливый муж Шурочки. Он не блещет интеллектом, проваливает вступительные экзамены в академию. Даже его жена, помогая ему готовиться к поступлению, усвоила почти всю программу, а Владимиру это никак не удавалось.

Шульгович

Требовательный и суровый полковник, часто недовольный поведением Ромашова.

Назанский

Офицер-философ, который любит рассуждать об устройстве армии, о добре и зле в целом, склонен к алкоголизму.

Раиса Петерсон

Любовница Ромашова, жена капитана Петерсона. Это сплетница и интриганка, не обремененная никакими принципами. Она занята игрой в светскость, говорит о роскоши, но внутри нее – духовная и моральная нищета.

В “Поединке” А. Куприн демонстрирует читателю всю ущербность армии. Главный герой, поручик Ромашов, все больше и больше разочаровывается в службе, находя ее бессмысленной. Он видит жестокость, с которой офицеры относятся к своим подчиненным, становится свидетелем рукоприкладства, никак не пресекаемого руководством.

Большая часть офицеров смирилась с существующим порядком. Одни находят в нем возможность выместить на других собственные обиды посредством морального и физического насилия, проявить жестокость, свойственную характеру. Другие просто принимают реальность и, не желая бороться, ищут отдушину. Часто этой отдушиной становится пьянство. Даже Назанский, умный и талантливый человек, топит в бутылке мысли о безысходности и несправедливости системы.

Разговор с солдатом Хлебниковым, который постоянно терпит издевательства, утверждает Ромашова во мнении о том, что вся эта система прогнила насквозь и не имеет права на существование. В своих размышлениях подпоручик приходит к выводу, что есть лишь три занятия, достойные честного человека: наука, искусство и вольный физический труд. Армия же представляет собой целое сословие, которое в мирное время пользуются благами, заработанными другими людьми, а в военное – идет убивать таких же вояк, как они сами. Это лишено смысла. Ромашов задумывается над тем, что было бы, если б все люди в один голос сказали “нет” войне, и необходимость в армии отпала сама собой.

Дуэль Ромашова и Николаева – это противостояние честности и коварства. Ромашова убило предательство. Как в то время, так и сейчас, жизнь нашего общества – это поединок между цинизмом и состраданием, верностью принципам и аморальностью, человечностью и жестокостью.

Так же вы можете прочитать биографию Александра Куприна , одного из самых видных и популярных писателей России первой половины ХХ века.

Наверняка вас заинтересует краткое содержание самой удачной по мнению Александра Куприна его повести “Олеся” , проникнутой сказочной, или даже мистической атмосферой.

Главная идея повести

Проблемы, затронутые Куприным в “Поединке”, выходят далеко за рамки армии. Автор указывает на недостатки общества в целом: социальное неравенство, пропасть между интеллигенцией и простым народом, духовное падение, проблему взаимоотношений между обществом и отдельной личностью.

Повесть “Поединок” получила положительный отзыв от Максима Горького. Он утверждал, что это произведение должно глубоко затронуть “каждого честного и думающего офицера”.

Полный вариант 6-8 часов (≈120 страниц А4), краткое содержание 3-5 минут.

Главные герои

Ромашов, Шурочка, Назанский, Николаев, Бек-Агамалов, Хлебников

Шестая рота почти закончила занятия. Младшие офицеры начали соревнования по рубке глиняного чучела саблей. Подошла очередь Григория Ромашова.

Еще в училище молодой человек не умел фехтовать, поэтому и на этот раз у него ничего не вышло.

Каждый вечер Ромашов проводил у Николаевых. В дневное время он обещал сам себе не ходить туда, чтобы не мешать людям. Однако с наступлением вечера вновь возвращался к ним.

Молодой человек получил письмо от Петерсон. С ней у него была давняя любовная связь. Дама была замужем. Приторный аромат духов дамы и тон содержания письма вызвали у подпоручика отвращение.

Спустя тридцать минут с досадой и стеснением Ромашов постучался к Николаевым. Владимир Николаев оказался занят. На протяжении двух лет ему не удалось сдать экзамены в академию. Для поступления предоставлялось лишь три попытки. Поэтому супруга Александра делала все для того, чтобы последний шанс оказался удачным. Она оказывала помощь в подготовке мужа к экзамену, и сама уже прекрасно знала всю программу, за исключением баллистики. Супругу ее учеба давалась с трудом. Шурочка мечтала о том, чтобы Владимир поступил в академию. Тогда он бы смог увезти ее отсюда.

Ромашов обсуждал с Александрой статью в газете, в которой говорилось о недавнем разрешении поединков в армии. Шурочка считала их необходимыми для искоренения среди офицеров шулеров и пьяниц, таких как Назанский. подпоручик не желал причислять к данной категории Назанского, который полагал, что дар любви имеется, как и талант, не у любого человека. В свое время Александра отказала Назанскому, и ее супруг ненавидит его.

Дома он снова обнаружил записку от Петерсон. В ней содержались угрозы страшной мести в адрес подпоручика за то, что он пренебрегает любовницей. Петерсон знала, куда Ромашов ходил каждый вечер и про его увлечение.

На балу подпоручик сообщил Петерсон о разрыве их отношений. Она дала клятву отомстить ему. Николаеву начали поступать анонимные письма, содержащие намеки на незаконные отношения между его женой и Ромашовым. У подпоручика не было уверенности в том, что это дело рук его бывшей любовницы. У него было большое количество недоброжелателей, потому что он не разрешал устраивать драки офицерам и запрещал избивать солдат.

Нарастало недовольство Ромашовым и у начальства. Денег у подпоручика становилось все меньше. В буфете ему не давали в долг даже сигареты. Ромашов скучал, ему было одиноко, он осознал бессмысленность службы.

К концу апреля подпоручик получил от Шурочки записку, в которой та напоминала об именинах. Ромашов занял деньги у Рафальского, купил духи и пошел к Николаевым. Во время пикника подпоручик сидел около Александры и почувствовал необычное состояние, которое было сравнимо со сном. Рукой Ромашов иногда прикасался к руке Александры. Но они ни разу не посмотрели друг на друга.

После пикника подпоручик отправился в рощу. Александра следовала за ним и сообщила, что чувствовала к нему сегодня любовь, а перед этим он ей приснился. Ромашов стал признаваться в любви. Шурочка направилась обратно, объясняя это тем, что их могут хватиться. Во время возвращения она попросила подпоручика не приходить к ним больше, так как ее супруга доставали анонимками.

В середине мая командир корпуса совершал осмотр роты и остался недоволен. Лишь пятая рота заслужила похвалу.

Во время марша подпоручик почувствовал общее восхищение относительно себя и, замечтавшись, сбил строй. Вместо ожидаемого восторга его ожидал позор. К этому добавилось объяснение с Николаевым, который требовал прекратить посылать анонимки и не приходить к ним домой. Ромашов сказал, что знает, кто посылал анонимки, и пообещал не портить репутацию Александры.

Думая о произошедшем, подпоручик подошел к железной дороге и в темноте увидел солдата. Над этим солдатом в роте регулярно издевались. Он поинтересовался у солдата. Не собирался ли он покончить жизнь самоубийством. Солдат, рыдая, рассказал ему о своей горькой судьбе.

По сравнению с этими неприятностями собственные показались Ромашову пустяковыми.

С данного момента подпоручик поменял свое поведение. Он предпочитал уединение и избегал офицеров полка.

Это дало возможность Ромашову сконцентрироваться на собственных мыслях. Он все четче видел, что есть лишь три подобающих призвания. Это искусство, наука и физический труд.

В конце мая повесился солдат из роты Осадчего. После данного инцидента началась беспробудная пьянка. В собрании подпоручик застал Николаева. Они поссорились. Николаев замахнулся на подпоручика, а тот выплеснул ему в лицо содержимое своего стакана.

Назначили заседание суда чести. Николаев попросил подпоручика не говорить о его супруге и анонимках. Суд постановил, что происшествие невозможно завершить примирением.

Больше половины дня перед поединком подпоручик провел у Назанского. Тот доказывал ему, что не стоит стреляться. Жизнь неповторима и удивительна. Неужели Ромашов готов поставить на кон собственное существование?

Дома подпоручик обнаружил Александру. Она говорила о потраченных годах на устройство карьеры супруга. Если Ромашов ради нее не станет участвовать в поединке, то это покажется сомнительным и ее мужу, скорее всего, не разрешат сдавать экзамен. Поединок должен состояться, но никого не должны ранить. Николаев об этом знал и согласился с этим. Шурочка обняла Ромашова за шею и поцеловала в губы.

Шурочка ушла навсегда.

Во время дуэли Николаев ранил Ромашова в живот. Подпоручик умер через семь минут по причине внутреннего кровоизлияния.