Биоэтика и религиозная мораль. Христианская биоэтика: общее и особенное в подходах к эвтаназии

От всех других религиозных конфессий католическую Церковь отличает то, что она, во-первых, одной из первых в современной религиозной культуре обратила пристальное внимание на процессы, происходящие в биомедицине. Во-вторых, нет такого направления в современной медицине, относительно этических аспектов, которого в католицизме не было бы сформулировано рекомендаций. Э. Сгречча свидетельствует, что католическая церковь «постоянно развивает свое учение и ищет ответ на возникающие вопросы. Так, например, с этической точки зрения была рассмотрена вся биомедицина» 59. Разработки католических теологов, безусловно, значимы и ценны. И, прежде всего потому, что эта работа, представленная множеством статей, монографий, докладов, способствовала тому, что «христианская биоэтика» стала не только возможной, но и обрела реальность в духовном пространстве современной культуры. Словосочетание «христианская биоэтика» многими может быть оценено как слишком смелое примирение и объединение «традиции» и «инновации». Но сами католические теологи свою попытку создать «христианскую биоэтику» рассматривают как реализацию томистского принципа гармонии веры и разума. При этом христианская биоэтика является не отречением от теологических аргументов и благочестивых рекомендаций, а формой вступления в дискуссию по этическим проблемам биомедицинской практики. Особенностью христианской биоэтики в католицизме является то, что она открыто объявляет о своих основаниях. К ним относятся следующие принципы католической антропологии: понимание человека как «субъекта и объекта одновременно», утверждение достоинства и богоподобия человека, понимание тела человека как Божьего храма, усматривание значимого смысла страданий и отношение к смерти не как к окончательной стадии бытия60. Выход на уровень религиозно-философской антропологии и решение любого частного вопроса исключительно в ее границах — еще одна особенность католических исследований. Такой подход определяет то, что любая противоположная точка зрения оценивается прежде всего по ее основаниям. Дискуссия с «другими биоэтиками» ведется не на уровне «расчета» «благ» и «польз», а на уровне основополагающих антропологических принципов. Рейнхард Лов, директор Ганноверского исследовательского института философии, полагает, что у сторонников эвтаназии, искусственного оплодотворения и т. п. нет «единой антропологии». Тем не менее, анализируя позиции многих исследователей, особенно представителей медицинского знания, он фиксирует их приверженность «эволюционистской антропологии» и эволюционистскому образу человека. При этом он различает «теорию эволюции» и «эволюционизм». Теория эволюции оценивается как «местами гениальная теория о развитии и изменении форм и видов жизненных образований на протяжении долгого периода времени» 61. «Эволюционизм» же — это мировоззрение, для которого характерно «физикалистско-химическое» понимание человека. В рамках эволюционистского мировоззрения «человек принципиально может быть объяснен натуралистическим и научно-каузальным способом во всех его как биологических, так и духовных и культурных способностях и достижениях» 62. При этом высшей ценностью оказывается сама «эволюция».

Вытекающее из этого «равенство перед эволюцией» допускает устранение нежелательных родовых явлений и под углом зрения интересов «здоровья народа», интересов экономики, и даже норм эстетики 63. Кредо эволюционизма — «право эволюции — высшее право»64 . Принципиальное значение для католической христианской биоэтики имеет аргументированная критика «эволюционистской антропологии». Прежде всего, фиксируется ее неполнота. Р. Лов говорит, что даже Б. Скиннер (профессор Гарвардского университета, представитель бихевиоризма) признает существование трех реальностей — свободы, права и достоинства, которые «стоят поперек эволюционизму и его все объясняющей «естественно-научности» 65. Среди многочисленных критических аргументов принципиальную роль именно для биоэтики играют следующие три. Первый связан с «самоотказом» эволюционизма «от притязаний на истину». Этот «самоотказ» является следствием противоречия между «притязанием на истину» теоретиков эволюционизма и сущностном отрицании «истины» как таковой. Например, Р. Давкинс в своей книге «Эгоистический ген» полагает, что «любое познание и действие человека может быть объяснено как функция генов»66 . Второй аргумент касается проблемы «исходного положения научных объяснений». «Исходным положением» объяснения действительности является не материя, не законы природы, не эволюция, а «прежде всего сама действительность». «Действительность человека в его самопознании, в познании свободы, нравственности, Бога, любви, красоты. Познание этого является несоизмеримо «действительнее», чем познание псевдонаучных объяснений, которые хотят внушить ему, что перечисленные реалии лишь предрассудки и иллюзии. То, что для него аутентично, это определяет человек перед научной рефлексией о чем-то»67 . Третий аргумент связан с незаконным самоприсвоением полномочий «знающих». Исследуя человеческие гены, эмбрионы и т. п., ставя медицинские или психологические эксперименты на человеке, исследователи рассматривают человека как объект процесса получения знания. При этом у субъектов, участвующих в процессе исследования, меняется статус их самосознания. Человек противопоставляет себя другому человеку, и характер этого противопоставления не просто нелегитимен, когда «объект» исследования не хочет быть объектом, когда он не согласен с тем, что с ним делают. Принцип равенства, который признается даже в «плюралистическом» обществе, приходит в противоречие с дискриминационным превращением человека в объект исследования «знающими учеными». Постоянно совершая скрытое исключение для себя, «знающие ученые» нелегитимно добиваются признания своей деятельности, что вряд ли соответствует интересам человека, превращенного в объект любознательности «знающего ученого». Грань между отношением к человеку как «объекту исследования» и отношением к человеку как «объекту использования» — очень тонка. Иоанн Павел II констатирует: «Относиться к другому человеку как объекту использования — значит рассматривать его исключительно как средство для достижения своей цели, как предмет, без учета присущего личности предназначения» 68. Учение о личности — это ведущая часть католической антропологии. Один из подходов к пониманию личности Иоанн Павел II определяет так: « ...Никак нельзя согласиться называть человека особью вида Homo sapiens». Слово «личность» обозначает, что он содержит в себе нечто большую, некую особую полноту и совершенство существования, и чтобы подчеркнуть это, необходимо употребить слово «личность» 69. Для раскрытия содержания слова «личность» исследователи используют ряд понятий. Среди них, в рамках христианской биоэтики, работающим становится понятие «субстанциальный образ человека». Это понятие призвано противостоять разнообразным попыткам подхода к человеку с меркой «из чего он состоит», чтобы решить вопрос «как он функционирует» Р.Лов подчеркивает, что «субстанциальный взгляд на человека не снимает со счета, что человек есть также естественно-биологическая, общественная, экономическая сущность. Он отрицает только, что с помощью этого конгломерата человек становится понятным» 70. Субстанциальное понимание человека предполагает, что человеку свойственна свобода действия, способность к познанию и отношение к трансценденции. И если первые две характеристики признаются и принимаются в современной культуре, то последняя вызывает много вопросов. Что такое «трансцендентное отношение»? «Прежде всего, не надо понимать трансцендентное отношение только как отношение к христианскому Богу-Творцу, но и как признание измерения, которое не является имманентным, внутричеловеческим, внутримировым» 71. Среди различных форм, в которых проявляет себя трансцендентное отношение, значимо то, что называется достоинством человека. «Достоинство человека обнаруживает себя в его неотъемлемых правах» 72. До середины XVIII века эта идея была наполнена религиозным содержанием: каждый человек есть образ и подобие Божие и все люди равны перед Богом. Просвещение XVIII века секуляризует идею прав человека и равенства всех людей. Может быть, сегодняшнее повседневное и повсеместное нарушение прав человека и человеческого достоинства приведет к обновленному признанию тех предпосылок, которые признаются христианством как необходимые условия их воплощения. В современном католицизме формируется понимание христианской биоэтики как «антропологии человеческого достоинства». Но создание таковой все же дело будущего. Сегодня все же речь идет о биоэтике, как «философском прослеживании», проникновении и оценивании всех случаев, происшествий, судеб, их классификации и всестороннем обсуждении. При этом «в силу особой природы духовного влияния единственным и обязательным регулирующим основанием для католической церкви является свод официальных документов» 73. Особенностью протестантского подхода к морально-этическим проблемам биомедицины является отказ, от какого бы то ни было императивного понимания морали. Жан-Франсуа Колланж констатирует: « ...Протестантская церковь не обладает никакой абсолютной властью, ни на уровне догматов, хотя определяющее ее лицо вероисповедание не обходится без догм, ни тем более на уровне этических заповедей». Отсутствие «официальных документов» компенсируется ответственным и настойчивым поиском этической истины, «обретаемой каждым самостоятельно, без посредников» 74. Известно, что разработка принципов примата «самостоятельности» индивида в протестантской этической теологии происходила не без определения антропологических начал. Согласно И. Канту, одним из основных антропологических начал является способность человека «давать себе закон» и без всякого внешнего принуждения бороться за его существование. Эту способность Кант называет «моральной автономией». «Автономия, — пишет он, — есть основание достоинства человека и всякого разумного естества» 75.

Принцип моральной автономии является основополагающим для протестантской этики. Моральная автономия человека поднимается здесь до уровня самостоятельной силы, параллельной и равномочной природе. Эта равномощность фиксируется Кантом в его известном заключении «Критики практического разума»: «Две вещи наполняют мою душу все возрастающим удивлением и благоговением, чем больше я вдумываюсь в них: звездное небо надо мной и моральный закон во мне»76. Человек не растворяется в природе как одно из ее образований, в известном смысле противостоит ей именно потому и в силу того, что обладает моральным сознанием. В идее моральной автономии утверждается право и ценность духовной свободы человека. Особое значение для проблем биоэтики является раскрытие истории и логики освободительного пафоса протестантской автономии. Известно, что исторически протестантизм был реакцией на крайности средневекового католицизма. Он ставил перед собой задачу спасения христианской свободы от рабства папизма. В системе принудительного авторитета Церкви, сама мораль превращалась в авторитарное образование. Реформаторский «призыв к свободе» оправдывался подлинными христианскими основаниями, ведя к идее независимости и автономности духовно-моральной жизни человека. Трансформация идеи «независимости» в богоборчество произойдет позднее 77. Тем не менее, нельзя недооценивать реформаторский потенциал идей независимости и автономии и для современного общества. Несмотря на любую возможную «деспотическую ситуацию», современный человек уже ориентирован на возможность автономного поведения. Социокультурное признание за каждым человеком его нравственной и интеллектуальной независимости страхует людей от обращения с ними как безвольными объектами «научных» исследований или социально -политических манипуляций. Принцип моральной автономии пресекает любое посягательство на личность, независимо от того, продиктовано ли оно эгоистическими интересами научно-интеллектуальной элиты, или «альтруистическими» мотивами «всеобщего счастья» и «всеобщего блага», «здоровья нации», «интересов народа», «логикой прогресса» и т. п. Последнее не теряет популярности и в начале нового столетия. Неудивительно поэтому, что, пройдя соответствующее осмысление и толкование, протестантский принцип моральной автономии становится в современной биомедицинской этике основополагающим принципом уважения автономии пациента. Однако на рубеже столетий, оценивая положительный смысл этической автономии, нельзя не учитывать и его отрицательный смысл, который заключается в возможности произвола неограниченной натуральной свободы. Поэтому неудивительно, что, обсуждая проблемы биомедицины сегодня, Ж.-Ф. Коллаж констатирует, что «протестантская этика сводится главным образом к этике ответственности» 78.

XII.1. Бурное развитие биомедицинских технологий, активно вторгающихся в жизнь современного человека от рождения до смерти, а также невозможность получить ответ на возникающие при этом нравственные проблемы в рамках традиционной медицинской этики — вызывают серьезную озабоченность общества. Попытки людей поставить себя на место Бога, по своему произволу изменяя и «улучшая» Его творение, могут принести человечеству новые тяготы и страдания. Развитие биомедицинских технологий значительно опережает осмысление возможных духовно-нравственных и социальных последствий их бесконтрольного применения, что не может не вызывать у Церкви глубокой пастырской озабоченности. Формулируя свое отношение к широко обсуждаемым в современном мире проблемам биоэтики, в первую очередь к тем из них, которые связаны с непосредственным воздействием на человека, Церковь исходит из основанных на Божественном Откровении представлений о жизни как бесценном даре Божием, о неотъемлемой свободе и богоподобном достоинстве человеческой личности, призванной «к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе» (Флп. 3. 14), к достижению совершенства Небесного Отца (Мф. 5. 48) и к обожению, то есть причастию Божеского естества (2 Пет. 1. 4).

XII.2. С древнейших времен Церковь рассматривает намеренное прерывание беременности (аборт) как тяжкий грех. Канонические правила приравнивают аборт к убийству. В основе такой оценки лежит убежденность в том, что зарождение человеческого существа является даром Божиим, поэтому с момента зачатия всякое посягательство на жизнь будущей человеческой личности преступно.

Псалмопевец описывает развитие плода в материнской утробе как творческий акт Бога: «Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей… Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои» (Пс. 138. 13,15-16). О том же свидетельствует Иов в словах, обращенных к Богу: «Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом… Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня, жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой… Ты вывел меня из чрева» (Иов 10. 8-12,18). «Я образовал тебя во чреве… и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя» (Иер. 1. 5-6), – сказал Господь пророку Иеремии. «Не убивай ребенка, причиняя выкидыш», – это повеление помещено среди важнейших заповедей Божиих в «Учении двенадцати апостолов», одном из древнейших памятников христианской письменности. «Женщина, учинившая выкидыш, есть убийца и даст ответ перед Богом. Ибо… зародыш во утробе есть живое существо, о коем печется Господь», – писал апологет II века Афинагор. «Тот, кто будет человеком, уже человек», – утверждал Тертуллиан на рубеже II и III веков. «Умышленно погубившая зачатый во утробе плод подлежит осуждению смертоубийства… Дающие врачевство для извержения зачатого в утробе суть убийцы, равно и приемлющие детоубийственные отравы», – сказано во 2-м и 8-м правилах святителя Василия Великого, включенных в Книгу правил Православной Церкви и подтвержденных 91 правилом VI Вселенского Собора. При этом святой Василий уточняет, что тяжесть вины не зависит от срока беременности: «У нас нет различения плода образовавшегося и еще необразованного». Святитель Иоанн Златоуст называл делающих аборт «худшими, нежели убийцы».

Широкое распространение и оправдание абортов в современном обществе Церковь рассматривает как угрозу будущему человечества и явный признак моральной деградации. Верность библейскому и святоотеческому учению о святости и бесценности человеческой жизни от самых ее истоков несовместима с признанием «свободы выбора» женщины в распоряжении судьбой плода. Помимо этого, аборт представляет собой серьезную угрозу физическому и душевному здоровью матери. Церковь также неизменно почитает своим долгом выступать в защиту наиболее уязвимых и зависимых человеческих существ, коими являются нерожденные дети. Православная Церковь ни при каких обстоятельствах не может дать благословение на производство аборта. Не отвергая женщин, совершивших аборт, Церковь призывает их к покаянию и к преодолению пагубных последствий греха через молитву и несение епитимии с последующим участием в спасительных Таинствах. В случаях, когда существует прямая угроза жизни матери при продолжении беременности, особенно при наличии у нее других детей, в пастырской практике рекомендуется проявлять снисхождение. Женщина, прервавшая беременность в таких обстоятельствах, не отлучается от евхаристического общения с Церковью, но это общение обусловливается исполнением ею личного покаянного молитвенного правила, которое определяется священником, принимающим исповедь. Борьба с абортами, на которые женщины подчас идут вследствие крайней материальной нужды и беспомощности, требует от Церкви и общества выработки действенных мер по защите материнства, а также предоставления условий для усыновления детей, которых мать почему-либо не может самостоятельно воспитывать.

Ответственность за грех убийства нерожденного ребенка, наряду с матерью, несет и отец, в случае его согласия на производство аборта. Если аборт совершен женой без согласия мужа, это может быть основанием для расторжения брака (см. X.3). Грех ложится и на душу врача, производящего аборт. Церковь призывает государство признать право медицинских работников на отказ от совершения аборта по соображениям совести. Нельзя признать нормальным положение, когда юридическая ответственность врача за смерть матери несопоставимо более высока, чем ответственность за погубление плода, что провоцирует медиков, а через них и пациентов на совершение аборта. Врач должен проявлять максимальную ответственность за постановку диагноза, могущего подтолкнуть женщину к прерыванию беременности; при этом верующий медик должен тщательно сопоставлять медицинские показания и веления христианской совести.

XII.3. Религиозно-нравственной оценки требует также проблема контрацепции. Некоторые из противозачаточных средств фактически обладают абортивным действием, искусственно прерывая на самых ранних стадиях жизнь эмбриона, а посему к их употреблению применимы суждения, относящиеся к аборту. Другие же средства, которые не связаны с пресечением уже зачавшейся жизни, к аборту ни в какой степени приравнивать нельзя. Определяя отношение к неабортивным средствам контрацепции, христианским супругам следует помнить, что продолжение человеческого рода является одной из основных целей богоустановленного брачного союза (см. Х.4). Намеренный отказ от рождения детей из эгоистических побуждений обесценивает брак и является несомненным грехом.

Вместе с тем супруги несут ответственность перед Богом за полноценное воспитание детей. Одним из путей реализации ответственного отношения к их рождению является воздержание от половых отношений на определенное время. Впрочем, необходимо памятовать слова апостола Павла, обращенные к христианским супругам: «Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим» (1 Кор. 7. 5). Очевидно, что решения в этой области супруги должны принимать по обоюдному согласию, прибегая к совету духовника. Последнему же надлежит с пастырской осмотрительностью принимать во внимание конкретные условия жизни супружеской пары, их возраст, здоровье, степень духовной зрелости и многие другие обстоятельства, различая тех, кто может «вместить» высокие требования воздержания, от тех, кому это не «дано» (Мф. 19. 11), и заботясь прежде всего о сохранении и укреплении семьи.

Священный Синод Русской Православной Церкви в определении от 28 декабря 1998 года указал священникам, несущим духовническое служение, на «недопустимость принуждения или склонения пасомых, вопреки их воле, к… отказу от супружеской жизни в браке», а также напомнил пастырям о необходимости «соблюдения особого целомудрия и особой пастырской осторожности при обсуждении с пасомыми вопросов, связанных с теми или иными аспектами их семейной жизни».

XII.4. Применение новых биомедицинских методов во многих случаях позволяет преодолеть недуг бесплодия. В то же время расширяющееся технологическое вмешательство в процесс зарождения человеческой жизни представляет угрозу для духовной целостности и физического здоровья личности. Под угрозой оказываются и отношения между людьми, издревле лежащие в основании общества. С развитием упомянутых технологий связано также распространение идеологии так называемых репродуктивных прав , пропагандируемой ныне на национальном и международном уровнях. Данная система взглядов предполагает приоритет половой и социальной реализации личности над заботой о будущем ребенка, о духовном и физическом здоровье общества, о его нравственной устойчивости. В мире постепенно вырабатывается отношение к человеческой жизни как к продукту, который можно выбирать согласно собственным склонностям и которым можно распоряжаться наравне с материальными ценностями.

В молитвах чина венчания Православная Церковь выражает веру в то, что чадородие есть желанный плод законного супружества, но вместе с тем не единственная его цель. Наряду с «плодом чрева на пользу» супругам испрашиваются дары непреходящей взаимной любви, целомудрия, «единомыслия душ и телес». Поэтому пути к деторождению, не согласные с замыслом Творца жизни, Церковь не может считать нравственно оправданными. Если муж или жена неспособны к зачатию ребенка, а терапевтические и хирургические методы лечения бесплодия не помогают супругам, им следует со смирением принять свое бесчадие как особое жизненное призвание. Пастырские рекомендации в подобных случаях должны учитывать возможность усыновления ребенка по обоюдному согласию супругов. К допустимым средствам медицинской помощи может быть отнесено искусственное оплодотворение половыми клетками мужа, поскольку оно не нарушает целостности брачного союза , не отличается принципиальным образом от естественного зачатия и происходит в контексте супружеских отношений.

Манипуляции же, связанные с донорством половых клеток, нарушают целостность личности и исключительность брачных отношений, допуская вторжение в них третьей стороны. Кроме того, такая практика поощряет безответственное отцовство или материнство, заведомо освобожденное от всяких обязательств по отношению к тем, кто является «плотью от плоти» анонимных доноров. Использование донорского материала подрывает основы семейных взаимосвязей, поскольку предполагает наличие у ребенка, помимо «социальных», еще и так называемых биологических родителей. «Суррогатное материнство» , то есть вынашивание оплодотворенной яйцеклетки женщиной, которая после родов возвращает ребенка «заказчикам», противоестественно и морально недопустимо даже в тех случаях, когда осуществляется на некоммерческой основе. Эта методика предполагает разрушение глубокой эмоциональной и духовной близости, устанавливающейсяся между матерью и младенцем уже во время беременности. «Суррогатное материнство» травмирует как вынашивающую женщину, материнские чувства которой попираются, так и дитя, которое впоследствии может испытывать кризис самосознания. Нравственно недопустимыми с православной точки зрения являются также все разновидности экстракорпорального (внетелесного) оплодотворения, предполагающие заготовление, консервацию и намеренное разрушение «избыточных» эмбрионов. Именно на признании человеческого достоинства даже за эмбрионом основана моральная оценка аборта, осуждаемого Церковью (см. ХII.2).

Оплодотворение одиноких женщин с использованием донорских половых клеток или реализация «репродуктивных прав» одиноких мужчин, а также лиц с так называемой нестандартной сексуальной ориентацией, лишает будущего ребенка права иметь мать и отца. Употребление репродуктивных методов вне контекста благословенной Богом семьи становится формой богоборчества, осуществляемого под прикрытием защиты автономии человека и превратно понимаемой свободы личности.

XII.5. Значительную часть общего числа недугов человека составляют наследственные заболевания. Развитие медико-генетических методов диагностики и лечения может способствовать предотвращению таких болезней и облегчению страданий многих людей. Однако важно помнить, что генетические нарушения нередко становятся следствием забвения нравственных начал, итогом порочного образа жизни, в результате коего страдают и потомки. Греховная поврежденность человеческой природы побеждается духовным усилием; если же из поколения в поколение порок властвует в жизни потомства с нарастающей силой, сбываются слова Священного Писания: «Ужасен конец неправедного рода» (Прем. 3. 19). И наоборот: «Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его. Сильно будет на земле семя его; род правых благословится» (Пс. 111. 1-2). Таким образом, исследования в области генетики лишь подтверждают духовные закономерности, много веков назад открытые человечеству в слове Божием.

Привлекая внимание людей к нравственным причинам недугов, Церковь вместе с тем приветствует усилия медиков, направленные на врачевание наследственных болезней. Однако, целью генетического вмешательства не должно быть искусственное «усовершенствование» человеческого рода и вторжение в Божий план о человеке. Поэтому генная терапия может осуществляться только с согласия пациента или его законных представителей и исключительно по медицинским показаниям. Генная терапия половых клеток является крайне опасной, ибо связана с изменением генома (совокупности наследственных особенностей) в ряду поколений, что может повлечь непредсказуемые последствия в виде новых мутаций и дестабилизации равновесия между человеческим сообществом и окружающей средой.

Успехи в расшифровке генетического кода создают реальные предпосылки для широкого генетического тестирования с целью выявления информации о природной уникальности каждого человека, а также его предрасположенности к определенным заболеваниям. Создание «генетического паспорта» при разумном использовании полученных сведений помогло бы своевременно корректировать развитие возможных для конкретного человека заболеваний. Однако имеется реальная опасность злоупотребления генетическими сведениями, при котором они могут послужить различным формам дискриминации. Кроме того, обладание информацией о наследственной предрасположенности к тяжким заболеваниям может стать непосильным душевным грузом. Поэтому генетическая идентификация и генетическое тестирование могут осуществляться лишь на основе уважения свободы личности.

Двойственный характер имеют также методы пренатальной (дородовой) диагностики , позволяющие определить наследственный недуг на ранних стадиях внутриутробного развития. Некоторые из этих методов могут представлять угрозу для жизни и целостности тестируемого эмбриона или плода. Выявление неизлечимого или трудноизлечимого генетического заболевания нередко становится побуждением к прерыванию зародившейся жизни; известны случаи, когда на родителей оказывалось соответствующее давление. Пренатальная диагностика может считаться нравственно оправданной, если она нацелена на лечение выявленных недугов на возможно ранних стадиях, а также на подготовку родителей к особому попечению о больном ребенке. Правом на жизнь, любовь и заботу обладает каждый человек, независимо от наличия у него тех или иных заболеваний. Согласно Священному Писанию, Сам Бог является «заступником немощных» (Июд. 9. 11). Апостол Павел учит «поддерживать слабых» (Деян. 20. 35; 1 Фес. 5. 14); уподобляя Церковь человеческому телу, он указывает, что «члены… которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее», а менее совершенные нуждаются в «большем попечении» (1 Кор. 12. 22,24). Совершенно недопустимо применение методов пренатальной диагностики с целью выбора желательного для родителей пола будущего ребенка.

XII.6. Осуществленное учеными клонирование (получение генетических копий) животных ставит вопрос о допустимости и возможных последствиях клонирования человека . Реализация этой идеи, встречающей протест со стороны множества людей во всем мире, способна стать разрушительной для общества. Клонирование в еще большей степени, чем иные репродуктивные технологии, открывает возможность манипуляции с генетической составляющей личности и способствует ее дальнейшему обесцениванию. Человек не вправе претендовать на роль творца себе подобных существ или подбирать для них генетические прототипы, определяя их личностные характеристики по своему усмотрению. Замысел клонирования является несомненным вызовом самой природе человека, заложенному в нем образу Божию, неотъемлемой частью которого являются свобода и уникальность личности. «Тиражирование» людей с заданными параметрами может представляться желательным лишь для приверженцев тоталитарных идеологий.

Клонирование человека способно извратить естественные основы деторождения, кровного родства, материнства и отцовства. Ребенок может стать сестрой своей матери, братом отца или дочерью деда. Крайне опасными являются и психологические последствия клонирования. Человек, появившийся на свет в результате такой процедуры, может ощущать себя не самостоятельной личностью, а всего лишь «копией» кого-то из живущих или ранее живших людей. Необходимо также учитывать, что «побочными результатами» экспериментов с клонированием человека неизбежно стали бы многочисленные несостоявшиеся жизни и, вероятнее всего, рождение большого количества нежизнеспособного потомства. Вместе с тем, клонирование изолированных клеток и тканей организма не является посягательством на достоинство личности и в ряде случаев оказывается полезным в биологической и медицинской практике.

XII.7. Современная трансплантология (теория и практика пересадки органов и тканей) позволяет оказать действенную помощь многим больным, которые прежде были бы обречены на неизбежную смерть или тяжелую инвалидность. Вместе с тем развитие данной области медицины, увеличивая потребность в необходимых органах, порождает определенные нравственные проблемы и может представлять опасность для общества. Так, недобросовестная пропаганда донорства и коммерциализация трансплантационной деятельности создают предпосылки для торговли частями человеческого тела, угрожая жизни и здоровью людей. Церковь считает, что органы человека не могут рассматриваться как объект купли и продажи. Пересадка органов от живого донора может основываться только на добровольном самопожертвовании ради спасения жизни другого человека. В этом случае согласие на эксплантацию (изъятие органа) становится проявлением любви и сострадания. Однако потенциальный донор должен быть полностью информирован о возможных последствиях эксплантации органа для его здоровья. Морально недопустима эксплантация, прямо угрожающая жизни донора. Наиболее распространенной является практика изъятия органов у только что скончавшихся людей. В таких случаях должна быть исключена неясность в определении момента смерти. Неприемлемо сокращение жизни одного человека, в том числе через отказ от жизнеподдерживающих процедур, с целью продления жизни другого.

На основании Божественного Откровения Церковь исповедует веру в телесное воскресение умерших (Ис. 26. 19; Рим. 8. 11; 1 Кор. 15. 42-44,52-54; Флп. 3. 21). В обряде христианского погребения Церковь выражает почитание, подобающее телу скончавшегося человека. Однако посмертное донорство органов и тканей может стать проявлением любви, простирающейся и по ту сторону смерти. Такого рода дарение или завещание не может считаться обязанностью человека. Поэтому добровольное прижизненное согласие донора является условием правомерности и нравственной приемлемости эксплантации. В случае, если волеизъявление потенциального донора неизвестно врачам, они должны выяснить волю умирающего или умершего человека, обратившись при необходимости к его родственникам. Так называемую презумпцию согласия потенциального донора на изъятие органов и тканей его тела, закрепленную в законодательстве ряда стран, Церковь считает недопустимым нарушением свободы человека.

Донорские органы и ткани усвояются воспринимающему их человеку (реципиенту), включаясь в сферу его личностного душевно-телесного единства. Поэтому ни при каких обстоятельствах не может быть нравственно оправдана такая трансплантация, которая способна повлечь за собой угрозу для идентичности реципиента, затрагивая его уникальность как личности и как представителя рода. Об этом условии особенно важно помнить при решении вопросов, связанных с пересадкой тканей и органов животного происхождения.

Безусловно недопустимым Церковь считает употребление методов так называемой фетальной терапии , в основе которой лежат изъятие и использование тканей и органов человеческих зародышей, абортированных на разных стадиях развития, для попыток лечения различных заболеваний и «омоложения» организма. Осуждая аборт как смертный грех, Церковь не может найти ему оправдания и в том случае, если от уничтожения зачатой человеческой жизни некто, возможно, будет получать пользу для здоровья. Неизбежно способствуя еще более широкому распространению и коммерциализации абортов, такая практика (даже если ее эффективность, в настоящее время гипотетическая, была бы научно доказана) являет пример вопиющей безнравственности и носит преступный характер.

ХII.8. Практика изъятия человеческих органов, пригодных для трансплантации, а также развитие реанимации порождают проблему правильной констатации момента смерти. Ранее критерием ее наступления считалась необратимая остановка дыхания и кровообращения. Однако благодаря совершенствованию реанимационных технологий эти жизненно важные функции могут искусственно поддерживаться в течение длительного времени. Акт смерти превращается таким образом в процесс умирания, зависимый от решения врача, что налагает на современную медицину качественно новую ответственность.

В Священном Писании смерть представляется как разлучение души от тела (Пс. 145. 4; Лк. 12. 20). Таким образом, можно говорить о продолжении жизни до тех пор, пока осуществляется деятельность организма как целого. Продление жизни искусственными средствами, при котором фактически действуют лишь отдельные органы, не может рассматриваться как обязательная и во всех случаях желательная задача медицины. Оттягивание смертного часа порой только продлевает мучения больного, лишая человека права на достойную, «непостыдную и мирную» кончину, которую православные христиане испрашивают у Господа за богослужением. Когда активная терапия становится невозможной, ее место должна занять паллиативная помощь (обезболивание, уход, социальная и психологическая поддержка), а также пастырское попечение. Все это имеет целью обеспечить подлинно человеческое завершение жизни, согретое милосердием и любовью.

Православное понимание непостыдной кончины включает подготовку к смертному исходу, который рассматривается как духовно значимый этап жизни человека. Больной, окруженный христианской заботой, в последние дни земного бытия способен пережить благодатное изменение, связанное с новым осмыслением пройденного пути и покаянным предстоянием перед вечностью. А для родственников умирающего и медицинских работников терпеливый уход за больным становится возможностью служения Самому Господу, по слову Спасителя: «Так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25. 40). Сокрытие от пациента информации о тяжелом состоянии под предлогом сохранения его душевного комфорта нередко лишает умирающего возможности сознательного приуготовления к кончине и духовного утешения, обретаемого через участие в Таинствах Церкви, а также омрачает недоверием его отношения с близкими и врачами.

Предсмертные физические страдания не всегда эффективно устраняются применением обезболивающих средств. Зная это, Церковь в таких случаях обращает к Богу молитву: «Разреши раба Твоего нестерпимыя сея болезни и содержащия его горькия немощи и упокой его, идеже праведных дуси» (Требник. Молитва о долгостраждущем). Один Господь является Владыкой жизни и смерти (1 Цар. 2. 6). «В Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти» (Иов. 12. 10). Поэтому Церковь , оставаясь верной соблюдению заповеди Божией «не убивай» (Исх. 20. 13), не может признать нравственно приемлемыми распространенные ныне в светском обществе попытки легализации так называемой эвтаназии, то есть намеренного умерщвления безнадежно больных (в том числе по их желанию). Просьба больного об ускорении смерти подчас обусловлена состоянием депрессии, лишающим его возможности правильно оценивать свое положение. Признание законности эвтаназии привело бы к умалению достоинства и извращению профессионального долга врача, призванного к сохранению, а не к пресечению жизни. «Право на смерть» легко может обернуться угрозой для жизни пациентов, на лечение которых недостает денежных средств.

Таким образом, эвтаназия является формой убийства или самоубийства , в зависимости от того, принимает ли в ней участие пациент. В последнем случае к эвтаназии применимы соответствующие канонические правила, согласно которым намеренное самоубийство, как и оказание помощи в его совершении, расцениваются как тяжкий грех. Умышленный самоубийца , который «соделал сие от обиды человеческой или по иному какому случаю от малодушия», не удостаивается христианского погребения и литургического поминовения (Тимофея Алекс. прав. 14). Если самоубийца бессознательно лишил себя жизни «вне ума», то есть в припадке душевной болезни, церковная молитва о нем дозволяется по исследовании дела правящим архиереем. Вместе с тем необходимо помнить, что вину самоубийцы нередко разделяют окружающие его люди, оказавшиеся неспособными к действенному состраданию и проявлению милосердия. Вместе с апостолом Павлом Церковь призывает: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6. 2).

ХII.9. Священное Писание и учение Церкви недвусмысленно осуждают гомосексуальные половые связи , усматривая в них порочное искажение богозданной природы человека.

«Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость» (Лев. 20. 13). Библия повествует о тяжком наказании, которому Бог подверг жителей Содома (Быт. 19. 1-29), по толкованию святых отцов, именно за грех мужеложства. Апостол Павел, характеризуя нравственное состояние языческого мира, называет гомосексуальные отношения в числе наиболее «постыдных страстей» и «непотребств», оскверняющих человеческое тело: «Женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение» (Рим. 1. 26-27). «Не обманывайтесь… ни малакии, ни мужеложники… Царства Божия не наследуют», — писал апостол жителям развращенного Коринфа (1 Кор. 6. 9-10). Святоотеческое предание столь же ясно и определенно осуждает любые проявления гомосексуализма. «Учение двенадцати апостолов», творения святителей Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, блаженного Августина, каноны святого Иоанна Постника выражают неизменное учение Церкви: гомосексуальные связи греховны и подлежат осуждению. Вовлеченные в них люди не имеют права состоять в церковном клире (Василия Вел. пр. 7, Григория Нис. пр. 4, Иоанна Постн. пр. 30). Обращаясь к запятнавшим себя грехом содомии, преподобный Максим Грек взывал: «Познайте себя, окаянные, какому скверному наслаждению вы предались!.. Постарайтесь скорее отстать от этого сквернейшего вашего и смраднейшего наслаждения, возненавидеть его, а кто утверждает, что оно невинно, того предайте вечной анафеме, как противника Евангелия Христа Спасителя и развращающего учение оного. Очистите себя искренним покаянием, теплыми слезами и посильною милостынею и чистою молитвою… Возненавидьте от всей души вашей это нечестие, чтобы не быть вам сынами проклятия и вечной пагубы».

Дискуссии о положении так называемых сексуальных меньшинств в современном обществе клонятся к признанию гомосексуализма не половым извращением, но лишь одной из «сексуальных ориентаций», имеющих равное право на публичное проявление и уважение. Утверждается также, что гомосексуальное влечение обусловлено индивидуальной природной предрасположенностью. Православная Церковь исходит из неизменного убеждения, что богоустановленный брачный союз мужчины и женщины не может быть сопоставлен с извращенными проявлениями сексуальности. Она считает гомосексуализм греховным повреждением человеческой природы, которое преодолевается в духовном усилии, ведущем к исцелению и личностному возрастанию человека. Гомосексуальные устремления, как и другие страсти, терзающие падшего человека, врачуются Таинствами, молитвой, постом, покаянием, чтением Священного Писания и святоотеческих творений, а также христианским общением с верующими людьми, готовыми оказать духовную поддержку.

Относясь с пастырской ответственностью к людям, имеющим гомосексуальные наклонности, Церковь в то же время решительно противостоит попыткам представить греховную тенденцию как «норму», а тем более как предмет гордости и пример для подражания. Именно поэтому Церковь осуждает всякую пропаганду гомосексуализма. Не отказывая никому в основных правах на жизнь, уважение личного достоинства и участие в общественных делах, Церковь, однако, полагает, что лица, пропагандирующие гомосексуальный образ жизни, не должны допускаться к преподавательской, воспитательной и иной работе среди детей и молодежи, а также занимать начальственное положение в армии и исправительных учреждениях.

Порой извращения человеческой сексуальности проявляются в форме болезненного чувства принадлежности к противоположному полу , результатом чего становится попытка изменения пола (транссексуализм) . Стремление отказаться от принадлежности к тому полу, который дарован человеку Создателем, может иметь лишь пагубные последствия для дальнейшего развития личности. «Смена пола» посредством гормонального воздействия и проведения хирургической операции во многих случаях приводит не к разрешению психологических проблем, а к их усугублению, порождая глубокий внутренний кризис. Церковь не может одобрить такого рода «бунт против Творца» и признать действительной искусственно измененную половую принадлежность. Если «смена пола» произошла с человеком до Крещения, он может быть допущен к этому Таинству, как и любой грешник, но Церковь крестит его как принадлежащего к тому полу, в котором он рожден. Рукоположение такого человека в священный сан и вступление его в церковный брак недопустимо.

От транссексуализма надлежит отличать неправильную идентификацию половой принадлежности в раннем детстве в результате врачебной ошибки, связанной с патологией развития половых признаков. Хирургическая коррекция в данном случае не носит характер изменения пола.

Биоэтика — учение о нравственной стороне деятельности человека в медицине и биологии.

Профессор Герман Энгельгардт является одним из наиболее известных специалистов по биоэтике, широко известен в научном мире как Х. Тристрам Энгельгардт. Родился он в благочестивой католической семье, однако нарастающая неудовлетворенность западным христианством и личный духовный поиск привели его в лоно Православной Церкви. Его книга «Основания христианской биоэтики», изданная в 2000 году, но до сих пор не переведенная на русский язык, — первая попытка изложить полномасштабное введение в биомедицинскую этику, основанную на православной вере. Это книга блестящего специалиста в своей области. Она приглашает читателей к размышлению и не является догмой. Думаем вместе!

Герман Энгельгардт

От христианской биоэтики к космополитической морали

Возможно ли построить совместную жизнь в соответствии с принципом отсутствия общеобязательной содержательной морали? Члены такого общества будут принадлежать различным сообществам, которые существуют в соответствии с конкретными содержательными моральными нормами, но для разрешения конфликтов между членами различных сообществ не существует никаких общих норм. Существует лишь процедура урегулирования конфликтов с учетом добровольного согласия и взаимных интересов участников. В частности, в нем могут функционировать параллельные медицинские структуры для христиан, мусульман, атеистов и др., руководствующиеся различными биоэтическими принципами. В этом смысле такое якобы свободное общество является глобальной и космополитичной моделью. Оно никоим образом не соответствует христианской этике, но по крайней мере оставляет место для нее.

В определенной степени современное западное общество, особенно в США, соответствует такому описанию, поскольку принцип добровольного согласия является для него фундаментальным, в том числе, в биомедицинской области. Но современный человек всё более ощущает себя не членом сообщества, а изолированной единицей. Личность, которая не ценит ничего кроме самой себя, начинает ставить во главу угла возможность самостоятельно формировать свою жизнь, и ценность свободы получает абсолютный приоритет. Таким образом, возникает уже содержательная либеральная мораль, стремящаяся навязывать определенные моральные нормы членам всего общества. Космополитический индивидуализм требует от людей быть автономными самоопределяющимися индивидами. Отсутствие желания следовать этому закону автономности видится признаком ложного сознания. Человек должен быть освобожден от «оков» любой традиции, особенно предполагающей смирение и подчинение иерархии авторитетов.

Таким образом, современная светская биоэтика вынуждена либо полностью отказаться от содержательной морали, заменив ее процедурой разрешения конфликтов на основе добровольного согласия сторон, либо поставить во главу угла принцип свободы и автономии личности, объявив все прочие точки зрения маргинальными и не имеющими права на существование (либерализм).

У истоков биоэтики: разум, вера и единство морали

Пытаясь избежать опоры в Законе Божьем, этика сталкивается с тяжелыми противоречиями. В частности, это конфликт между долгом и выгодой, между частными обязательствами и универсальной моралью (любовь к семье и близким — любовь к своему народу — любовь к человечеству), а также между обоснованием морали и мотивацией нравственного поведения.

Если моральный долг не сводится к выгоде, то возникновение первого конфликта практически неизбежно. Например, допустимо ли насилие над немногими людьми с целью получения научных результатов, которые помогут многим? Как соотнести вред от совершенного насилия с пользой полученного знания? Может ли врач солгать пациенту ради его пользы? Долг врача говорить правду, но если это знание подтолкнет пациента к необдуманным действиям? Представим себе бедняка, который нашел кошелек миллионера. Долг приказывает ему вернуть находку, но очевидно, что польза от найденных денег значительно превышает вред от пропажи. С другой стороны, что если выполнение долга перед народом или человечеством, например, неподчинение преступному приказу, вызовет страдание и смерть самого человека и его близких? В такой ситуации возникает конфликт второго рода. Наконец, почему я должен поступать нравственно, если и я сам, и все, кому я могу причинить добро или зло, прекратим существовать независимо от наших поступков? При отсутствии веры в любящего и всемогущего Бога, а также вечную жизнь эти вопросы обречены остаться без внятных ответов.

Философия предлагая свое обоснование этих ответов, приручает и секуляризирует веру, а вера, пробуждая религиозную страсть, бросает вызов секулярному приспособленчеству. Но разум не в состоянии обеспечить каноническое обоснование тому содержанию, которое он хочет обосновать. С другой стороны, страстная вера может обеспечить мотивацию, но не обоснованное содержание. В любом случае, содержание теряется.

Христианская биоэтика, воспринятая всерьез

Как уже говорилось выше, светская философия не в состоянии обосновать полноценную содержательную мораль, которая была бы общеобязательной. Поэтому общество, построенное на такой рациональности, могло бы использовать модель космополитического индивидуализма. Но большинство членов современного западного общества атомизированы и живут вне определенного сообщества «морально своих». Люди постмодерна не только не имеют определенного морального кодекса, который они могли бы разделять с другими, но и не могут дать связного морального отчета о собственной жизни. Они имеют желания, побуждения, порывы, потребности, нужды и заботы, но не имеют морального проекта, который объединял бы их жизнь как целое. Их существование — разрозненная череда происшествий. В такой ситуации нравственная озабоченность начинает подменяться эстетической озабоченностью, волей к власти или любого другого рода жаждой удовлетворения, которая ограничена лишь правилом не использовать других без их разрешения.

Бог выделил род человеческий из прочих созданий, заповедав нам владеть землей, и наконец, вочеловечившись Сам. Но в отсутствии Бога люди ничем принципиально не отличается от других животных. А значит, их страдания не меньшее зло, чем страдания людей: тот, кто разводит телят на мясо, поступает хуже, чем врач в подпольном абортарии, потому что теленок — существо более развитое, чем человеческий плод. Таким образом падает еще одна нравственная иерархия.

С другой стороны, для здравоохранения утверждение свободы как высшей ценности означает свободное предоставление медицинских средств для реализации жизненных планов: искусственной репродукции с участием третьей стороны для гомосексуальных пар, абортов и эвтаназии. Рынок становится не просто механизмом экономического сотрудничества между «морально чужими», но способом самоудовлетворения и самореализации путем увеличения количества и качества товаров и услуг.

Либеральный космополитизм противоречит традиционному христианству по целому ряду позиций. Так, ориентация на достижение взаимного удовольствия и самореализации в сексуальных отношениях несовместима с традиционным восприятием брака как таинства, ведущего к союзу с Богом. Пропаганда максимального потребления разительно контрастирует с христианским идеалом аскетизма. Либеральное понимание свободы невозможно сочетать с идеалом патриархальной семьи, где иерархично и четко распределены роли между членами. Особенности семьи, народа, культуры и религии лишаются любого морального содержания и сводятся к чистой эстетике. В частности, религии сводятся к этнокультурным традициям, разнообразие которых добавляет приятную изюминку в мир либерального космополитизма.

Приняв эту точку зрения, христианство якобы должно очистить свои богатые и исторически глубокие этические ресурсы от патриархальных, сексистских и гетеросексистских пережитков. Оно должно перестроить себя в направлении социальных демократических принципов. Наряду с подходяще либерализованным Сыном Божьим в христианском сердце вполне может найтись место для Будды и для богини Софии. Поскольку религия более не укоренена в действительном опыте божественной Истины, она становится просто особой формой искусства, с которой можно считаться до тех пор, пока она не противоречит либеральному строю жизни. Члены различных религиозных сообществ могут развивать свои видения биоэтики, но не утверждать, что они являются уникальными и универсальными или что принятие метафизических интуиций данного сообщества требует обращения в его веру. Религиозные мифы «облагораживаются», насколько возможно либерализируются и используются для своего рода эстетической психотерапии. Протестантский пастор может сказать умирающему, что его страдания имеют «искупительный смысл», не веря ни в Бога, ни в Искупление как таковое.

Суждения, характерные для традиционного христианства, например, «Я уважаю вас, но ваша религия и ее взгляды на эвтаназию ложны; вы должны покаяться и обратиться, потому что иначе можете попасть в ад», становятся недопустимыми, взамен этого предлагается безоценочный экуменизм. Больше нельзя сказать: «Обратитесь в истинное христианство, и только тогда вы узнаете, что такое истинная духовность». В такой ситуации посттрадиционная христианская биоэтика вполне может существовать как академическая дисциплина. Христианский пастор может успешно функционировать в клинике, оказывая психологическую помощь, в том числе представителям других религий. Можно даже представить себе Римского папу, восседающего во главе межрелигиозного сообщества верующих. Для многих такая картина представляется вполне радостной и сулящей мир и благополучие. Но традиционный христианин не может смотреть на нее иначе как с ужасом.

Биоэтика и Бог

Христианская биоэтика должна быть основана на христианстве первых веков, которое продолжает жить и развиваться в Предании Православной Церкви. Традиционное христианство дано не только в древних текстах, оно продолжает жить вместе с их святыми авторами в единстве Церкви. Современный православный богослов может развивать биоэтику буквально в том же Духе, что и богословы первых веков. Главный источник и цель морального знания в Боге, к которому нужно обращаться с верой, смирением и покаянием. Христианская биоэтика — не набор принципов, правил и умозаключений, а способ жизни, основанный не на любви к себе, а на любви к Богу и ближнему. В отличие от светской морали, ее гораздо более заботит святость, чем социальная справедливость, потому что она ищет прежде Царства Божия и правды Его (Мф. 6:33).

Важной особенностью христианской биоэтики является ее личностность. История христианства есть история личностей, вовлеченных в драму космического значения: Адам и Ева, Авраам и Давид, Богородица и апостолы, мученики и святые. Не менее важное значение придается миру ангелов и демонов, а также чудесам — непосредственному вмешательству личного Бога. Как следствие, традиционное христианское отношение к болезням и их лечению фундаментально двойственно. Мир управляется научно познаваемыми законами природы, но при этом в нем повсеместно действуют духовные силы, как добрые, так и злые. Это не значит, что в христианской биоэтике не может быть принципов, законов и заповедей, это значит, что никакой безличный принцип не может лежать в ее фундаменте: основа и цель такой этики есть стремление к единству с личностью Бога. Когда какие-либо принципы или ценности становятся самоцелью, это всегда приводит к отрицательным последствиям вплоть до ужасов нацизма или китайской культурной революции.

Произведение потомства: репродукция, клонирование, аборт и рождение

Для современного либерального сознания никакая форма полового или репродуктивного поведения не может быть названа аморальной или противоестественной, если при этом соблюдаются добровольное согласие и взаимное уважение всех участвующих лиц. Напротив, традиционный христианин не может не осуждать определенное поведение в этой сфере и не называть его противоестественным. При этом важно помнить, что мы осуждаем не грешника, но грех, а также что естественное понимается не в биологическом смысле, поскольку природа несет на себе печать грехопадения, а в плане соответствия закону, который Создатель вложил в нашу совесть.

Вот основные принципы христианской биоэтики пола и деторождения:

Люди по своей сущности как до, так и после грехопадения, а также после Воскресения мертвых онтологически являются мужчинами и женщинами. Различия в генотипе и фенотипе лишь частично и не всегда адекватно отражают это фундаментальное различие. Тем более, пол не является социальным конструктом, как это всё чаще утверждают в наше время.

Брак есть институт, который установил Бог, чтобы мужчина и женщина во взаимной любви и сотрудничестве достигали спасения.

Брак есть таинство, которое в идеале не должно повторяться даже после смерти одного из супругов.

Любая половая жизнь и деторождение должны происходить в рамках брака одного мужчины и одной женщины.

Недопустимое половое поведение является грехом, даже если оно невольно или генетически детерминировано. Человек может быть неспособен противостоять греху, но всегда может осуждать себя за этот грех, так как всегда имеет власть над своими желаниями второго порядка. Если человек имеет непреодолимую расположенность ко греху, следует прибегать к лечению, в том числе психологическому или психиатрическому.

В половой жизни и репродукции не должны участвовать третьи стороны помимо мужа и жены.

Сексуальность даже в браке понимается прежде всего в плане отношений с Богом: главная цель половой жизни, как и вообще жизни христианина, не получение удовольствия и самореализация, а достижение святости.

Любое убийство человеческого существа, включая человеческие эмбрионы и плоды, является злом и наносит тяжелый духовный вред, даже если оно необходимо для спасения жизни матери. Личностями являются не только те, кто в данный момент могут действовать как нравственные субъекты, но все, кто от вечности призван служить Богу.

В нашем поврежденном грехопадением мире для сохранения брака и человеческой жизни могут использоваться действия, которые некоторым образом не достигают цели, хотя и не направлены мимо цели. Такие действия требуют покаяния, поста и молитвы, например, прерывание внематочной беременности.Они хотя и греховны, но часто неизбежны в нашем мире. Это звучит абсурдно для католического нравственного богословия, потому что оно рассуждает в терминах вины и наказания: если человек совершил наилучшее из возможных действий, то его невозможно винить за это и тем более наказывать. Но православный богослов рассуждает иначе: можно не быть виновным в юридическом смысле, но повредить своей душе. В этом выражается терапевтическая направленность православного сознания: для него важна не юридическая невиновность, а духовное здоровье.

Таинство брака может быть понято лишь в свете повествования о Рае и грехопадении. Первоначальный союз Адама и Евы, благословленный в райском саду, является образцом брака. После грехопадения этот идеал оказался нарушен, но в христианском браке он снова нашел свое воплощение. Он определяется такими словами Писания, как: плодитесь и размножайтесь (Быт. 1:28), нехорошо человеку быть одному (Быт. 2:18), ...они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает (Мф. 19:6). Ни сам брак, ни плотское желание, связанное с ним, не могут считаться чем-либо греховным. Греховно лишь половое влечение, направленное за рамки законного брака. Следствием плотского соития является не только зачатие детей или удовлетворение влечений, но и таинственное соединение мужа и жены в одну плоть. Тем не менее, Церковь предлагает на время воздерживаться от супружеских отношений по взаимному согласию в аскетических целях — чтобы научиться управлять своими желаниями, но не потому что сексуальность сама по себе является греховной. Хотя отцы Церкви ценили девство больше, чем брак, последний тоже пользовался полным уважением.

Любое половое поведение, которое нарушает закон человеческого естества, установленный в Эдеме, уводит от Бога и является противоестественным. Так, блуд и прелюбодеяние противоестественны, поскольку соитие должно совершаться в браке, а гомосексуальные отношения и зоофилия противоестественны вдвойне, поскольку Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их (Мф. 19:4). Мастурбация греховна, хотя и не приводит к противоестественному союзу, поскольку направляет сексуальность в ложную сторону. Доводы о генетической обусловленности такого поведения или его положительном приспособительном значении с биологической точки зрения не достигают цели, так как природа, поврежденная грехом, не может служить оправданием или образцом для подражания человеку, призванному к святости.

Тот, кто вовлечен в противоестественный половой акт, несет духовный вред, даже если он стал жертвой насилия, поэтому христианские мученицы предпочитали самоубийство половому растлению. Тем более половые извращения не могут быть оправданы врожденной склонностью. Человек, страдающий таким пороком, должен стремиться всеми возможными способами побороть его или поставить себя в такие условия, чтобы он не мог проявиться. При общении с такими людьми следует помнить, что осуждение должно быть направлено исключительно на грех, а к самому грешнику нужно относиться с любовью и состраданием .

В идеале брачный союз должен принести плод, поэтому бездетные пары часто испытывают чувство глубокой потери и готовы пойти на многое, чтобы решить свою проблему. При этом люди могут оказываться в условиях порочного этического контекста, когда любой выход связан с тем или иным вредом для души. Поэтому можно рассматривать различные морально отягощенные варианты решения как возможные, но при этом не считать их нормальными и желательными. Однако если действие преследует ложную цель или радикально нарушает естественный закон, оно совершенно недопустимо.

Так, нельзя допускать участие третьей стороны в репродукции, если такая третья сторона может считаться родителем ребенка. Донорство гамет является прямым прелюбодеянием, однако искусственное оплодотворение спермой мужа и другие подобные манипуляции допустимы, хотя и связаны с определенным духовным вредом, так как нарушают интимность брачных отношений. Суррогатное материнство также радикально нарушает нормы брака и деторождения: ребенок должен вынашиваться своей матерью.

Еще одной допустимой, хотя и духовно опасной, практикой является экстракорпоральное оплодотворение, которое к тому же ставит проблему «лишних» эмбрионов. Существует 2 правило св. Василия Великого, согласно которому аборт на любой стадии развития есть убийство. Но НикодимСвятогорецпишет в «Пидалионе»: «ибо хотя эмбрион пока еще не совершенный человек, однако же должен непременно усовершиться, согласно с неизбежным порядком законов естества». Однако к эмбриону до имплантации слова «должен непременно усовершиться» довольно трудно отнести, поскольку, согласно данным науки, до 50% таких эмбрионов не имплантируется и гибнет. Это дает христианской биоэтике допустить возможность ЭКО, включая отбраковку эмбрионов с грубыми дефектами. Тем не менее, все полученные эмбрионы должны получить шанс быть выношенными своей матерью. При этом следует помнить, что любая форма искусственного оплодотворения, даже допустимая, нарушает интимность брачного союза, а значит, «не достигает цели» и должна сопровождаться глубоким покаянием.

Неэтично допускать оплодотворение гаметой погибшего супруга, так как мертвый не может вступать в брачные отношения, но если ЭКО произошло при жизни отца, мать может выносить эмбрион, даже если отец погиб. Также допустимо временное хранение половых клеток, если человек должен подвергнуться токсичной лучевой или химиотерапии.

Грубым нарушением божественного закона будет попытка получить гибрид человека и животного в любой форме, однако внедрение отдельных человеческих генов, например, в геном бактерии для производства инсулина, допустима, поскольку реципиент не приобретет при этом никаких существенных признаков человеческого организма.

Не менее грубым нарушением стало бы клонирование человека , поскольку Бог не сотворил нас самодостаточными в репродуктивном плане: чтобы родить ребенка, жена нуждается в муже, а муж в жене, и этот порядок утвержден божественным повелением. Однако введение в зиготу отдельных цитоплазматических компонентов (митохондрий) или хромосом других людей с целью генотерапии допустимо и может быть сравнено с пересадкой органов. Любые манипуляции с человеческими зиготами, эмбрионами и вообще с тотипотентными клетками для исследований или производства лекарств должны быть исключены, так как помимо вышеуказанного вреда, связанного с самим получением таких эмбрионов, совершается убийство человеческого существа. Но использование тканей уже мертвых эмбрионов или плодов подчиняется тем же нравственным нормам, что и использование тканей мертвых взрослых. Важно, чтобы эмбрион или плод не был умерщвлен специально для этого.

В современном либеральном обществе добровольная стерилизация и контрацепция, в том числе абортивная, не является моральной проблемой. Она считается допустимой по любым соображениям, даже самым эгоистическим. К сожалению, аргументы Католической церкви, направленные против такого отношения, существенно опираются на устаревшие биологические концепции, и в современном мире после Дарвина уже не убедительны. Напротив, традиционное христианство исходит из того, что «планирование семьи» противоестественно не из биологических соображений, а потому что принесение детей в жертву богатству, удовлетворению желаний и самореализации противоречит богоустановленному закону человеческой природы. Такая контрацепция направлена «мимо цели».

Тем не менее, христианство допускает ограничение деторождения. Прежде всего, этому способствует половое воздержание на время постных дней, занимающих бо́льшую часть года: здесь целью является достижение святости, а не сохранение богатства. Более того, в канонах Церкви контрацепция осуждается только в связи с абортом]. Поэтому она допустима, но при наличии серьезных причин, как-то: угроза смерти матери в случае беременности, крайне тяжелое материальное положение семьи или возможность разрушения брака. Тем не менее, это снова случай, когда мы сталкиваемся с «недостижением цели», которое должно исправляться покаянием и опытным духовным руководством. Кроме того, абортивная контрацепция должна быть исключена.

Традиционное христианство питает отвращение к любому хирургическому вмешательству, которое изменяет половую принадлежность человека. Так, каноны Церкви строго запрещают кастрацию, не вызванную врачебной необходимостью. Точно так же противоестественны любые операции по «смене пола», поскольку противоречат божественному замыслу о человеке: мужчину и женщину сотворил их (Быт. 1:27). К сожалению, в падшем мире не всегда легко распознать Божий замысел о конкретном человеке. В этом случае цель медицины — помочь пациенту восстановить поврежденную половую идентичность, определив ее, если возможно, по генотипу. Особую проблему составляют случаи, когда по тем или иным причинам человек с раннего детства был воспитан как лицо другого пола и даже женился или вышел замуж. Такие браки не могут быть признаны действительными и должны расторгаться, как только ошибка обнаружена.

Мужское обрезание в отличие от женского не нарушает сексуальность человека и потому не может осуждаться, хотя и не является обязательным для христианина. Вообще пластическая хирургия допустима как средство восстановить нормальный человеческий облик после травмы или операции , но не для соблазнения или удовлетворения своего тщеславия.

С тех же позиций следует подходить к генной инженерии человека. При любых генетических изменениях человек должен оставаться рациональным моральным субъектом, способным к производству потомства в результате союза между мужчиной и женщиной. Люди не должны быть разделены на разные виды, не способные к скрещиванию. При выполнении этих условий генная инженерия не только допустима, но и похвальна, если она позволит исцелять болезни не только данного человека, но и всех его детей. Традиционной христианской биоэтике чужды такие понятия, как «священность человеческого генома», поскольку она избегает поклонения биологически природному, которым грешат многие другие направления. Более того, христианская биоэтика не имеет принципиальных возражений против селекции по половому признаку, если это не связано с убийством эмбриона: почему бы родителям не заказывать рождение мальчика или девочки, раз они могут об этом молиться?

Половая жизнь до брака является безусловным злом, особенно для несовершеннолетних. Но учитывая печальную реальность всеобщего падения нравов и эпидемического распространения особо опасных инфекций, таких как ВИЧ и гепатит С, приходится признать необходимость объяснять подросткам правила безопасного секса. При этом следует подчеркивать, пагубность добрачных и внебрачных отношений самих по себе. К сожалению, это противоречит современной либеральной идеологии, поэтому врачи-христиане, которые будут пытаться влиять в этом отношении на своих пациентов, могут столкнуться с преследованиями. Здесь показателен пример святых целителей-бессребреников, которые терпели мучения за свою веру.

Что касается искусственного прерывания беременности, церковные каноны не делают различий между ранними и поздними абортами: любое причинение вреда плоду или эмбриону приравнивается к убийству. Как следствие осуждается и пренатальный скрининг, поскольку он направлен на выявление детей, которых следует убивать, согласно современной концепции ответственного родительства. В некоторых штатах США человек, страдающий врожденным заболеванием, может подать в суд на врачей и даже на своих родителей с требованием компенсировать медицинские издержки, вызванные тем, что его своевременно не абортировали.

Напротив, традиционная христианская биоэтика расценивает даже непроизвольный выкидыш как состояние, требующее покаяния в связи с возможным непреднамеренным убийством плода. Подобное непреднамеренное убийство совершается и в случае прерывания беременности при угрозе жизни матери, хотя здесь может отсутствовать вина. Такие ситуации должны рассматриваться не в юридической плоскости, а с точки зрения духовной терапии: непосредственное участие в убийстве даже без намерения убить всегда несет духовный вред и нуждается в покаянии для его устранения. Даже рассуждения о праве на жизнь могут оказаться неуместными, потому что могут создать впечатление, будто существуют фундаментальные моральные точки опоры помимо стремления к Царству Божию через Иисуса Христа. Тем более нельзя убивать плод, чтобы уменьшить кратность многоплодной беременности. Даже инцест или изнасилование не могут оправдать убийство ребенка, хотя в этом случае мы имеем дело с глубоко злокачественным моральным контекстом, в котором необходимо опытное духовное руководство.

Но возможно ли преждевременное прерывание беременности, если ребенок имеет уродства, несовместимые с жизнью (например, анэнцефалия)? В принципе, это может быть даже желательно, если провоцирование родов на более раннем сроке повышает вероятность рождения живого ребенка, который может воспринять таинство Крещения.

Современные данные о большом проценте неимплантирующихся эмбрионов заставляют снова ставить вопрос о допустимости средств, предотвращающих имплантацию: ведь если бы извержение неимплантировавшегося эмбриона считалось выкидышем, женщинам пришлось бы регулярно подвергаться епитимьям, связанным с извержением младенца! Использование подобных препаратов оправдано лишь в случае, если нет намерения убить эмбрион, и риск такого события невелик. Поскольку православное богословие не входит в схоластические рассуждения о времени одушевления зародыша, для него не существует принципиальной разницы между различными стадиями эмбрионального развития. Современные научные сведения дают возможность по-новому взглянуть на традиционное отлучение от Причастия и запрет на супружеские отношения во время менструации: не является ли это средством врачевания духовного вреда, связанного, в том числе, с возможным выкидышем неимплантировавшегося эмбриона?

Страдание, болезнь, умирание и смерть

Безличное всегда меньше, чем личное, а значит, меньше, чем мы сами. Поэтому, отказавшись от личного любящего Бога, светская биоэтика становится в тупик перед проблемой страдания и смерти человеческой личности. Медицина может дать лишь временное облегчение, но в конечном итоге смерть всегда берет свое. Единственная возможность сохранить самоопределение и самоконтроль перед лицом неизбежного — это самому определить время и способ своей смерти. Так либеральный строй жизни закономерно приходит к одобрению врачебно-опосредованного самоубийства и эвтаназии. Более того, в рамках либеральной морали христиане, любящие ближних своих, должны одобрять выбор смерти, который поддерживает ценности, свободу и достоинство этих ближних. Проповедники, например, Пресвитерианской церкви США уже восприняли эту логику. По некоторым сообщениям, в Нидерландах Католическая церковь уже не отказывает в таинствах людям, готовящимся к эвтаназии, а значит тоже начинает признавать право на самоубийство.

Напротив, традиционное христианство воспринимает страдание и смерть человека как часть личностной космической драмы грехопадения и искупления, совершающейся в соответствии с Божьим Промыслом: у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же (Мф. 10:30-31). Адамов грех не есть вина, передающаяся по наследству, это вселенская катастрофа, последствия которой затронули всех нас. Мы не восприняли вину Адама и Евы, но унаследовали наклонность ко греху, страдания и смерть. Однако страдания — это не просто кара, их смиренное принятие становится очистительным лекарством против наших страстей и гордыни, дающим возможность заглянуть за рамки имманентного. Смерть побеждена в ходе личной драмы второй Евы, Девы Марии, и второго Адама, Христа. Страдание остается в мире, но его смысл преображен: невинно убитые вифлеемские младенцы становятся мучениками за Христа.

В отсутствие обращенности к Богу медицина становится своего рода идолом. На нужды здравоохранения, которое обеспечивает лишь временное облегчение страданий и отсрочку смерти, в США тратится более 10% ВВП. Хотя традиционное христианство и не отрицает значение медицины, но, как пишет свт. Василий Великий, «что изысканно, излишне и требует долгих трудов и как бы всю жизнь нашу обращает в попечение о плоти, то должно быть запрещено христианам». На принципах, изложенных свт. Василием, должно быть основано и христианское отношение к смерти и умиранию. Принцип «продлить жизнь любой ценой», которым часто пользуется американское здравоохранение, неприемлем для нас, поскольку существование в этом мире имеет ценность, только если у человека есть возможность вести полноценную духовную жизнь и если его поддержание не связано с чрезмерными издержками. Поэтому при обсуждении возможности агрессивных врачебных вмешательств требуется тщательное духовное рассуждение. Иногда лучше дать человеку умереть естественным образом, чем продлевать бессмысленное и болезненное существование. Однако если человек еще не обратился к Богу, агрессивное лечение может быть оправдано, поскольку дает необходимое время для покаяния. Лозунг «смерть с достоинством» должен быть отвергнут, поскольку он основан на ложном идеале автономной самости.

Но, тогда как отличить пассивную эвтаназию, при которой врач, отключивший установку жизнеобеспечения или давший анальгетик, который ускорил смерть, становится непосредственным исполнителем убийства, от остановки лечения, при которой тот же врач просто дает совершиться Божьей воле? Римско-католическая церковь в таких ситуациях пользуется доктриной двойного эффекта: действие, повлекшее отрицательные последствия, не греховно, если 1) оно не греховно уже само по себе, например, инъекция анальгетика; (2) положительный эффект не является следствием отрицательного, например, нет попытки убить пациента для его освобождения от боли; (3) отрицательный эффект искренне не входил в намерение; (4) действие принесло больше пользы, чем вреда. Но попытки применить эту доктрину несостоятельны, поскольку нет объективного способа сравнить количество пользы и вреда. Гораздо более продуктивны рассуждения в терминах обязанностей и ожиданий. Так, если цветы в саду засохли от недостатка полива, садовник виноват в этом, потому что был обязан их поливать. Однако центральное значение играет здесь намерение врача: он не должен желать смерти пациента.

Нельзя непосредственно желать смерти невинного, даже если он сам просит о смерти.

Даже убийство виновного на войне, при самообороне и т.д. приносит душевный вред.

Уместно и даже необходимо применять медицину для лечения болезней, облегчения немощей и отсрочивания смерти, однако это не должно становиться самоцелью.

Уровень терапевтического вмешательства должен выбираться так, чтобы он не был: А. слишком агрессивным и обременительным настолько, что это нанесет вред духовной жизни пациента; Б. слишком низким, так что не будут использованы все адекватные средства лечения или момент смерти намеренно будет приближен, чтобы избежать креста страданий и боли.

Обезболивание должно применяться не только для облегчения страданий пациента, но и для его приготовления к смерти. В этом смысле оно может быть оправдано, даже если приблизит момент смерти.

Следует применять все возможные средства для поддержания жизни пациента, который еще не начал покаяния.

Современные апологеты эвтаназии иногда пытаются приводить в пример христианских мучеников и самого Христа, которые добровольно приняли смерть, и таким образом совершили некое подобие самоубийства. Но на самом деле мученичество не имеет ничего общего с эвтаназией, поскольку совершается не из желания смерти, а в стремлении к вере, чистоте и святости, в то время как эвтаназия возникает из желания избегнуть бремени, возложенного на нас Богом. Подвиг Христа и Его мучеников не может быть назван самоубийством, потому что это принесение себя в жертву. Терпеливое принятие страданий очищает душу и позволяет нам уподобиться Христу, но страдания сами по себе не являются благом, поэтому Церковь допускает молитву о скорейшем упокоении долго и тяжело болеющего человека.

Важным практическим вопросом является проблема констатации смерти. В какой момент душа покидает тело? В какой части тела преимущественно находится личность? Пересадка руки, печени или сердца не приводит к «пересадке личности», таким эффектом может обладать лишь пересадка мозга. Поэтому осторожно можно сделать вывод: личность преимущественно связана с мозгом, а значит, смерть мозга есть критерий смерти человека. Это рассуждение имеет ряд проблем: непонятно, почему жизнь эмбриона неприкосновенна даже в отсутствие сформированной нервной системы?Свт. Григорий Нисский решительно запрещает саму постановку вопроса в таком ключе: «Посему да умолкнет всякое водящееся догадками пустословие заключающих мыслительную деятельность в каких-либо телесных членах. Одни из них полагают, что владычественное души в сердце, другие говорят, что ум пребывает в головном мозгу, и таковые мнения подтверждают некими слабыми вероятностями». «Однако же надлежит при сем полагать, что ум, по необъяснимому закону срастворения, без предпочтительности соприкасается к каждому члену». Тем не менее, можно согласиться, что смерть коры головного мозга несет в себе существенный и невосполнимый ущерб для телесной жизни человека, поэтому при помощи именно этого критерия следует определять конец земной жизни личности.

Совершенно недопустимо считать человека умершим на основании отсутствия самостоятельного дыхания или сердцебиения без констатации смерти мозга. Если же смерть мозга установлена, вполне допустимо брать органы для трансплантации, чтобы продлить жизнь другим пациентам. Более того, и у живых людей можно брать органы для трансплантации, если это не приведет к их смерти или тяжкому увечью. В том числе нет морального запрета на продажу своих органов. Тем не менее, телу христианина как храму Святого Духа должен оказываться подобающий почет и уважение, включая христианское погребение. В этом смысле использование тел в качестве учебных пособий и т.п. связано с определенными моральными проблемами.

Христианская картина мира принципиально двойственна: с одной стороны, вселенная описывается безличными закономерностями, доступными научному исследованию, с другой — она является местом действия великой драмы, в которой участвуют личности: Бог, люди, ангелы и демоны. Эти картины мира, по мнению автора, дополняют друг друга, а не входят в противоречие. Изучая законы природы, ученые игнорируют случаи вмешательства личных сил, воспринимая их как случайные выбросы. В частности, болезни и страдания имеют как естественные причины и симптомы, так и духовные: не случайно, исцеляя болезни, Христос одновременно изгонял демонов. Так и Церковь предлагает особое таинство Елеосвящения для исцеления болезней, которое, прежде всего, направлено на помощь в духовной сфере, но может привести и к телесному исцелению. На это всегда нужно надеяться, хотя и не следует требовать у Бога непременного исцеления, но полагаться во всем на Его святую волю.

Здравоохранение: согласие, конфликт интересов, выделение медицинских ресурсов и религиозная честность

Идеология либерального космополитизма подразумевает принцип свободного информированного согласия, который лежит в основе современной системы здравоохранения западных стран. Действительно, если врач и пациент не разделяют общих моральных убеждений, кроме принципа автономного самоопределения личности, то старая модель отношений уже не может работать. И чтобы принять автономное решение, пациент должен обладать всей полнотой информации. Проблема в том, что принцип автономного самоопределения рассматривает своего рода «сферическую личность в вакууме»: в здравом уме, автономную и независимую от окружения, в то время как реальный пациент всегда в той или иной мере сбит с толку, обременен чуждыми проблемами и погружен в среду семьи и друзей, что существенно ограничивает возможность свободного и здравого выбора. С точки зрения традиционного христианства люди должны выбирать, будучи свободны от страстей, просвещены божественной благодатью и смиренно подчиняясь друг другу. К сожалению, как правило, люди находятся в плену своих страстей и не могут рассматриваться как полностью здравомыслящие субъекты. Это соображение заставляет пересмотреть принцип информированного согласия.

Римско-католическая церковь вслед за блаж. Августином утверждает, что любая ложь является грехом. При этом католическим нравственным богословам приходится идти на различные ухищрения, чтобы оправдать поступки, компрометируемые таким заявлением, начиная от оправдания сокрытия сведений или намеренного использования двусмысленных слов до так называемой ментальной резервации.

Православные святые отцы никогда не употребляли такие схоластические приемы. Врачебная ложьне считается в традиционном христианстве абсолютным злом. Она вполне может употребляться в случае крайней необходимости (угроза жизни, благочестию и т.д.), при условии чистоты намерений и последующего покаяния, так как хотя ложь и допустима в принципе, она вредит душевному здоровью того, кто ей пользуется. Здесь можно употребить метафору: ложь, как сильное лекарство, должна применяться скупо и осторожно. В подтверждении этого можно процитировать святителя Иоанна Златоуста, который в своих «Шести словах о священстве» приводит как положительный пример случай, когда врач обманывает пациента для его же пользы, что в корне противоречит принципу информированного согласия. Для традиционного христианского сознания здесь нет моральной проблемы, поскольку высшим нравственным авторитетом является Бог, а не индивидуальное согласие. Это значит, что в случае возможной угрозы жизни, здоровью или вечному спасению врач-христианин может и должен скрывать информацию или стараться повлиять на выбор пациента вопреки принципу информированного согласия. Врач должен стараться помочь пациенту сделать выбор, ориентированный не просто на сохранение здоровья, а на вечное спасение. При этом крайне желательно, чтобы не нарушалась традиционная иерархия авторитета (муж — жена — дети, старшие — младшие и т.д.).

Однако в этом случае и в ряде других врач-христианин приходит в противоречие с практикой современного здравоохранения, законодательно закрепленной во многих странах. Например, такой врач не может с чистой совестью совершить аборт или эвтаназию, даже если этого требует закон. Здесь не остается ничего другого, как свидетельствовать и отстаивать свою веру, руководствуясь примером святых мучеников целителей-бессребреников. Сложнее обстоит дело для, например, медсестры, которая сама непосредственно не совершает аборт, но косвенно участвует в этой процедуре. Возможны следующие принципы поведения в такой ситуации:

Нельзя желать совершения зла.

Нельзя быть непосредственной причиной зла, т.е. между нами и злом должно стоять независимое действие третьего лица, которое нам не подчиняется.

Следует ясно выражать несогласие с происходящим злом.

Если есть возможность отказаться от предоставления услуг или материалов для злого дела, следует сделать это.

Если должностные обязанности служащего или работника требуют такого предоставления услуг или материалов, он может их предоставить с глубоким сожалением о происходящем.

С молитвенным сокрушением мы можем участвовать в сложных отношениях, которые косвенно могут служить злу. Например, платить налоги, зная, что часть их используется для оплаты абортов.

Наши действия не должны служить соблазном для ближних.

Мы не способны иметь абсолютно чистых намерений или совершенно не участвовать в злых делах мира сего, поэтому следует молиться за себя и за ближних, которые могут оказаться вовлечены во зло.

Послесловие к книге

Очевидно, что позиция, отстаиваемая в книге, резко противоречит либеральной идеологии, поэтому либеральное государство будет стараться уничтожить традиционное христианство. Энгельгардт показывает, что христианский образ мыслей вначале будет вытеснен из публичного пространства, а потом начнет преследоваться и в той сфере, которая традиционно считалась приватной — в семье.

Действительно, правоту автора подтверждают настойчивые попытки разрушения традиционной семьи и внедрения ювенальной юстиции, предпринимаемые и в России со стороны либеральной части нашей элиты. Либеральная идеология будет стремиться к тоталитарному охвату всех сфер жизни человека и принуждать несогласных к конформизму. Инакомыслящие будут маргинализироваться, клеймиться как фундаменталисты и религиозные фанатики.

В либеральном государстве врач, пытающийся отговорить пациента от аборта или иного греха и обратиться к Богу, может подвергнуться преследованию за поведение, неэтичное с точки зрения либеральной идеологии, и это очень тревожный вывод для нас, поскольку христианин не может не свидетельствовать о своей вере. В этой связи христиане должны занимать активную позицию, противостоя общественным явлениям, которые могут иметь прямо или косвенно антихристианскую направленность. В частности, по мнению автора, такую опасность несет создание единой непрозрачной системы здравоохранения, основанной на принципах социальной справедливости, поскольку она не оставляет пространства для разных моральных позиций, а также стремится подменить заботу о вечной жизни всепоглощающей заботой о земном благополучии.

Православие от греч. “orthodoxia” (ортодоксия) – «правоверие», православие. Православие – разновидность христианства, распространенная, главным образом, в странах Восточной Европы, Ближнего Востока и на Балканах.

Как самостоятельное направление возникает в XI веке. Особенности вероучения: - признание исхождения Святого Духа только от Бога-Отца; - непогрешимость церкви в целом (а не главы ее); - неизменность догматов; - отрицание чистилища и т.д. Культовые отличия: - поклонение иконам; - обязательность брака для белого духовенства; - византийская система церковного пения.

Православие не имеет единого центра, как, например, католицизм. Оно включает 15 автокефальных церквей. В России православие – одна из многих религиозных конфессий и называется Русская Православная Церковь (РПЦ). На 2005 г. в РПЦ существует 22 тысячи церковных приходов и 90 епархиальных управлений (Версия, 2005, 25-31 июля, С.12).

Русское православие изложило свои взгляды на биоэтические проблемы в «Основах социальной концепции РПЦ» (2000, раздел XII). Православие в оценке биоэтики акцентирует внимание на двух ключевых проблемах: защита и продолжение жизни. В решении этих проблем РПЦ исходит из основанных на божественном откровении представлений о жизни как о бесценном даре Божием, о неотъемлемой свободе и богоподобном достоинстве человеческой личности.

Православная христианская этическая мысль утверждает, что жизнь есть дар Божий, и, как таковая, является необходимой предпосылкой всех других физических, духовных и моральных ценностей. Жизнь есть моральное благо, доверенное индивидууму, но, тем не менее, он не является ее абсолютным властителем, а лишь ее хранителем. Таким образом, ключевым аргументом этического решения является защита и продолжение жизни.

Болезнь, с точки зрения православия, является одной из составляющих состояния первородного греха. Поэтому естественно, что священник и врач зачастую выступали в одном лице.

В основании любой медицинской процедуры должно лежать глубокое уважение к пациенту как образу и подобию Божиему. Поэтому пациент никогда не является вещью, а медики обязаны сохранять конфиденциальность и добиваться информированного согласия на процедуры, связанные с большим риском.

Специфика православия состоит в том, что его нравственная традиция ориентирует на длительный, устойчивый тип поведения человека, определяемый в большей степени естественными склонностями – стыдом, жалостью, совестью, благоговением.

Католицизм (греч. Katholika – вселенский) – разновидность христианства, распространенная главным образом в странах Западной Европы и Латинской Америки. Особенности вероучения: - признание исхождения Святого Духа не только от Бога-Отца, но и от Бога-Сына; - признание догмата о чистилище; - о верховности римского папы и др. Особенности культа: - безбрачие духовенства (целибат); - признание культа Богородицы. Организационным центром является Ватикан.

Религиозно-философским содержанием католицизма является неотомизм.

В 1879 г. энцикликой римского папы Льва XIII учение святого Фомы Аквинского было признано единственной истинной философией. После II Ватиканского собора (1962-1965) была принята новая ориентация философии католицизма на приобщение томистских принципов к идеям экзистенциализма, философской антропологии, феноменологии.

Католицизм первым из религиозных конфессий обратил внимание на биоэтику. По многим проблемам современной медицины он сформулировал свои взгляды и рекомендации.

Основанием подхода католической церкви к биоэтическим проблемам выступают следующие принципы: - понимание человека как субъекта и объекта одновременно; - утверждение достоинства и богоподобия человека; - понимание тела человека как божьего храма; - усматривание значимого смысла страданий и отношение к смерти не как к окончательной стадии бытия.

В современном католицизме формируется понимание христианской биоэтики как «антропологии человеческого достоинства». Единственным и обязательным регулирующим основанием для католической церкви является свод официальных документов: этика неотомизма, энциклики римских пап, документы Ватиканских соборов.

Протестантизм (лат. «protestari» – возражать) – разновидность христианства, возникшая в период Реформации. Протестантизм распространен главным образом в Скандинавских странах, Германии, Швейцарии, Великобритании, США, Канаде, Австралии и др.

Особенности вероучения: - учение о непосредственной связи бога и человека; - не признает чистилища, католических и православных святых, - монопольное положение занимает христианский триединый бог; - признание спасения благодаря личной вере и воле бога; - благодать от бога на человека снисходит, минуя церковь; - пробуждает в человеке чувство собственного достоинства. Особенности культа: - число таинств сведено до 2-х (крещение, причастие); - отсутствует поклонение иконам; - форма богослужения: пение псалмов, совместные молитвы, проповеди.

Для протестантской этики основополагающим подходом к биоэтическим проблемам является принцип моральной автономии личности. В идее моральной автономии протестантизм утверждает права и ценности духовной свободы человека.

В полемике со средневековым католицизмом протестантизм отстаивал идею независимости и автономности духовно-моральной жизни человека. Для современного человека это очень важный принцип, так как именно он защищает человека от возможного обращения с ним как безвольным объектом биомедицинских исследований. Принцип моральной автономии пресекает любое посягательство на личность независимо от того, какими мотивами посягательство продиктовано: «всеобщее счастье», «всеобщее благо», «здоровье нации», «интересы народа» и др. Поэтому не случайно в современной биомедицинской этике принцип моральной автономии становится основополагающим и работающим принципом уважения автономии пациента.

Луиза Браун, родившаяся 25 июля 1978 года, жива-здорова, замужем, работает на британской почте, и, как и большинство из более чем миллиона «детей из пробирки», родившихся с тех пор, не считает себя чем-то экстраординарным. Почувствует ли себя экстраординарным профессор Джеймс Бедфорд, замороженный в 1967 до изобретения лекарства от его болезней, если его когда-нибудь разморозят? Будут ли последователи у парализованного Мэтта Нэйгла, мозг которого с 2003 года соединён с компьютером, что позволяет ему делать всё, что угодно, чем только может управлять современный компьютер? Сколько ещё своих органов для пересадки будет продано жителями бедных стран? И как будут звать первого человеческого клона?

Количество вопросов растёт с каждым годом, но ответ на них дать не так просто. Порой жизнь подсовывает сценарии всё более невероятные, чтобы мы удивились глубине человеческого свободного падения. Прп. Варсануфий Великий говорил: «Хороша свобода, соединённая со страхом Божиим» – к сожалению, в наши дни этого соединения чаще всего нет.

В 2001 году некая 62-летняя француженка пришла в американскую клинику экстракорпорального оплодотворения и ей пересадили одну из двух оплодотворённых яйцеклеток американки-донорши. После родов, став самой старой матерью Франции, она объявила о своём обмане: в качестве биологического отца выступил её старший брат . 7 марта 2006 года брюссельский Европейский Суд по Правам Человека вынес решение по делу «Эванс против Джонстона», не позволив имплантацию замороженных эмбрионов их матери, поскольку отец передумал и отказался от создания семьи .

Ещё два десятилетия назад о таких случаях можно было прочесть разве что в фантастическом романе, и лишь в том случае, если автор увлекался описанием мелких подробностей жизни далёкого будущего. Но теперь подобные истории вплетаются в естественную жизнь простых людей, превращая периферийную прежде дисциплину биоэтику в тему для пылких споров, правительственных решений и церковных конференций. За какие-то полстолетия, прошедших с момента открытия ДНК и начала развития молекулярной биологии, человечество создало нечто, именуемое общим словом «биотехнологии», и теперь пытается научиться им разумно пользоваться.

Пожалуй, никогда дотоле не было столь странного орудия в руках потомков Адама и Евы. Даже когда ядерные грибы выросли над Хиросимой и Нагасаки, выбор был проще – убивать ужасно, проводить опыты с радиацией на людях и на природе плохо, накапливать оружие нехорошо, а развивать атомную энергетику необходимо предельно осторожно, ибо она легко оборачивается злом. Но в стерильных пробирках и машинах для изучения последовательности нуклеиновых кислот, никакой прямой опасности не таилось (если конечно, не говорить о биологическом оружии: кто ж хочет, подобно подопытным мышам в некоторых советских или американских лабораториях, оказаться заражённым неким вирусом который делает вас излишне спокойным и миролюбивым или лишает вас памяти?). Человек не ждал милостей природы, он учился ею управлять. Учился на самом себе.

«В двух мирах рождается человек, две носят его утробы – матернее чрево и гроб; матернее чрево рождает его на труд и болезнь, а гроб – на суд и воздаяние. И один мир преходит, другой пребывает вечно. Блажен, кто умудрился!», писал св. Ефрем Сирин . Неудивительно, что подавляющее большинство биоэтических споров связано с двумя темами: рождения и смерти. Точнее, модифицированного рождения: экстракорпорального оплодотворения и искусственного осеменения в настоящем, клонирования и искуственной матки в будущем, – и модифицированной смерти: поддержании в человеке жизни искусственным путём или, наоборот, аборты нерождённых и эвтаназии больных. По этим поводам Православная Церковь (в лице как Русской, так и других поместных) высказалась достаточно чётко, не оставляя места для споров, ставя превыше всего жизнь и вечную человеческую сущность, дарованные нам Творцом. О начале жизни: «Нравственно недопустимыми с православной точки зрения являются также все разновидности экстракорпорального (внетелесного) оплодотворения, предполагающие заготовление, консервацию и намеренное разрушение “избыточных” эмбрионов. Именно на признании человеческого достоинства даже за эмбрионом основана моральная оценка аборта, осуждаемого Церковью ».

О её завершении: «Православная Церковь провозглашая бессмертие души, воскресение тела, вечную будущность и сущность человека, боль, как «язвы Господа Иисуса» на нашем теле (Гал. 6:17), испытания как причины и возможности для спасения, необходимость возрастания взаимной любви и поддержки, отрицает любую , исходящую из человеческих решений и выборов, как оскорбление Господу, неважно, как бы «хорошо» эта смерть не называлась. Более того, Церковь осуждает как неэтичное и оскорбительное для врачебной профессии любое медицинское деяние, которое не ведёт к продолжению жизни, но, наоборот, приводит к приближению момента смерти» .

Тем не менее остаётся ещё немаловажный срез вопросов не о начале или конце жизни, а о ней самой – о болезнях, расстройствах, проблемах и возможностях, предоставляемых научными открытиями. Казалось бы, «когда Церковь вмешивается в толки о булках и устрицах и начинает выставлять напоказ большую или меньшую свою способность разрешать подобного рода вопросы, думая этим засвидетельствовать присутствие Духа Божьего в своём лоне, она теряет всякое право на доверие людей», как говорил Хомяков.

Стоит ли Церкви, уже обозначившей своё мнение по вопросам новых технологий, вмешивающихся в рождение и смерть, – дел, имеющих прямое отношение к нашему спасению, – ввязать в научные дебаты о ядерном трансфере для клонирования, использовании тотипотентных или полипотентных клеток, трансвидовой трансплантации, лечебных возможностях siRNA и вирусных векторов. Ведь это так далеко от вопроса спасения, главного вопроса, должного волновать Церковь?

Но именно в этих деталях и кроется дьявол, предлагая, вопреки Апостолу, источник, из которого течёт и сладкая, и горькая вода (Иак. 3:11). Если в мороженое добавить жгучий кайенский перец чили, то, попробовав такой продукт, вы поначалу не почувствуете горечи – холод ингибирует рецепторы горького вкуса этого перца. Но стоит подержать мороженое во рту, оно растает, потечёт вниз, а во рту резко появится горечь. Не таким ли необычным мороженым мы пытаемся накормиться? Не обнажатся ли проблемы спасения, отношения человека с Творцом, места человека в творении Божьем, если сдёрнуть завесу научных терминов и благих помыслов?

Помыслы же и вправду кажутся благими большинству светских людей – избавить больных от страдания в ближайшей перспективе, избавить человека от несовершенства в дальнейшем. Однако, известно, куда вымощена дорога благими помыслами, и Церковь во все века подходила к боли, страданиям, болезням двояко.

«Злостраждет ли кто из вас, пусть молится… Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак. 5:13-15).

Казалось бы, основываясь на Писании, это должен быть чуть ли не единственный подход Церкви к решению всех проблем со здоровьем и страданиям. Но тем не менее и среди евангелистов есть врач – Лука, и среди святых помимо св. Трифона и прп. Ипатия Целебника, лечивших наложением рук, есть св. Орест, свв. Косма и Дамиан, св. Кир и Иоанн, св. Диомид, прп. Агапит Печерский и, разумеется, св. Пантелеймон – врачи по профессии, искавшие пути излечения телесных недугов в травах, хирургии и прочих доступных им по тому времени способах. Да и лазареты названы именно в честь Лазаря Четырёхдневного, поднятого от смерти милостью Божией. То есть христианство и православие, в частности, не были противниками медицины и не считали лечение и новые методики помощи больным чем-то богопротивным и неестественным. Более того, христиане видели в медицине необходимый и Богом дарованный противовес иным технологиям, существовавшим наравне с врачебными: гадалками, колдунами и прочими. Интерес христианства к правильному лечению человеческого тела и облегчению его страданий не случаен, а исходит из любви к ближнему и стремлению спасти тело, не губя душу.

Когда в 1280х годах в Италии были изобретены очки, то первыми их пользователями были монахи-книгочеи (один из возможных изобретателей – пизанский доминиканский монах фра Алессандро да Спина) и такому стремительному расширению человеческих возможностей зрения Церковь ни на Востоке (на Руси очки известны с XV века), ни на Западе не противились, считая допустимым исправлять недостатки организма. Равно как и не противились слуховым рожкам, а позже аппаратам для слабослышащих, протезам и коронкам, переливанию крови и пересадке кожи. Церковь не настаивала на необходимости страданий, более того, за каждой Литургией мы молимся «о избавитися нам от всякия скорби» и «Христианския кончины живота нашего, безболезненны». Церковь не воспринимала тело человека, как нечто абсолютно неизменное и неприкасаемое, не опасаясь, что вышеперечисленные изобретения «по своему произволу изменяют и «улучшают» Божее творение» . «Мы убийцы не тела, а страстей», говорил св. Пимен Великий. Церковь не требует подвига аскезы от каждого её члена, не считает, что все должны отказываться от операций, протезов, обезболивающих и прочих медицинских достижений.

Однако на пути к исправлению недостатков, можно устремиться вместо Богочеловечества к телесному Ubermensch, к супермэнам и киборгам. Некоторые уже идут по этому пути, изменяя свойства своих тел при помощи химии: допинга, стероидов, да и злоупотребление антидепрессантами может быть отнесено туда же . Образовалось целое философское течение трансгуманизма , твердящее о необходимости при помощи технологий: нанотехнологий, биотехнологий, роботехники, информационных и когнитивных технологий, – увеличить продолжительность жизни, здоровье и человеческие способности. «Мы поддерживаем развитие и доступ к новым технологиям, которые разрешат всякому наслаждаться лучшим разумом, лучшим телом и лучшей жизнью. Другими словами, мы хотим, чтобы люди были лучше, чем хорошими», написано на их сайте.

Эти философские построения основаны не на пустом месте: нынешние средства идут куда дальше очков, протезов или лекарств. Они способны путём генетических манипуляций изменять свойства организма конкретного индивида или же узнавать о болезнях ещё нерождённого ребёнка. Значит ли это, что больного синдромом Дауна не надо рожать (дабы не умножать страдания ребёнка и не нарушать комфортабельную жизнь родителей), а больного менее тяжёлым заболеванием лечить ещё в утробе? Стоит ли все зачатия произодить в пробирках и тем самым контролировать распространение заболеваний и отклонений? Нужно ли стремиться уничтожить дефектные гены в следующих поколениях таким искусственным отбором? Замороженные эмбрионы хранятся годами и могут быть имплантированы в любую ждущую женщину. Как относится к таким детям, если они родились через несколько лет после смерти их биологических родителей? Кто их настоящие родители? Если, согласно учению Церкви, душа появляется после зачатия, то сколько лет таким детям – от момента зачатия или от момента рождения? Человечество хочет жить всё дольше, ради наслаждения этой жизнью, но пока единственным работающим (на ряде животных) механизмом продления жизни и облегчения симптомов целого ряда возрастных заболеваний является сокращение приёма пищи. Как должна относиться к таким методам Православная Церковь с её многодневными постами, основанными не на простой диете и ограничении калорий, но на покаянии и молитве?

Грядущие технологии (те, что сейчас развиваются в лабораториях) будут способны в ближайшие десятилетия не только преобразить нормальное течение человеческих поколений, но и исказить самого человека, контролируя его здоровье через вживлённые чипы (и вдобавок к обычным вирусам мы будем бороться с компьютерными), придавая ему новые, невиданные раньше свойства (дышать под водой или на Марсе, летать или впадать в спячку), отделяя его сознание от тела механическим путём, и, в итоге, лишая его «образа и подобия» Божьего.

Наряду с увеличением продолжительности жизни и облегчением страданий, всё это напоминает тихое, подспудное богоборчество, будто человечество пытается преодолеть такие последствия грехопадения как человеческое несовершенство и смерть, не через встречу с Творцом, но самостоятельно, механистически. «И вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать» (Быт. 11:6) Новая Вавилонская башня человечества строится уже не для того, чтобы просто «сделать себе имя», а в прямое последование более раннего события: вместо того, чтобы возделывать и хранить Божие творение, человек снова замахивается на то, чтобы стать богом, познать (т.е. владеть, обладать – другие переводы древнееврейского «яда» употреблённого в Быт. 20:22) момент творения и изменения живой природы. Ему хочется стать чем-то большим, кем он есть сейчас. Уж не получится ли из него допотопного исполина и не будет ли в результате «велико развращение человеков на земле» (Быт. 7:5).

Св. Макарий Египетский говорит: «А ты создан по образу и подобию Божию, потому что как Бог свободен и творит, что хочет… так свободен и ты» , выражая в этом православный взгляд на свободу воли. И действительно, мы вольны делать, что хотим, даже Всевышний не может нас заставить спастись, мы вольны даже отказываться от образа Божьего (что и делаем постоянно своими грехами). Но современные биотехнологии дают нашей свободной воле ещё один шанс, страшный шанс – за чечевичную похлёбку избавления от редких болезней или улучшения существующей человеческой природы мы готовы отказаться от родства и подобия с Первообразом.

Сказавший «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин. 14:12) призывает нас творить, подобно Ему, Творцу, но для этого необходимо соблюдать первую часть «рецепта» – верить в Него, следовать за Ним. Лишённые этого руководства Удерживающего теперь (2Фес. 2:7), стремящиеся воздвигнуть башню и наделать дел «больше сих», могут лишь привести себя и, к сожалению, человечество к ещё большим глубинам падения. Бездумное, неосторожное, безбожное использование биотехнологий есть новый «плод дерева добра и зла», вкусив который мы рискуем нарушить Божественный план, самовольно исказив Его образ и подобие. «Мы, люди, введены в мир сей как бы в общее училище: нам, получившим ум, имеющим глаза для наблюдения, повелено, как бы по некоторым письменам, по устройству и управлению вселенной познавать Бога », говорил св. Василий Великий .

Поэтому снова и снова Церковь должна призывать к Царскому пути трезвения, к середине добродетели. «Ибо, как говорят отцы, крайности существуют с обеих сторон – справа есть опасность быть обманутым излишним воздержанием, а слева – увлечься в беззаботность и расслабленность …Чрезмерное воздержание вреднее насыщения, потому что посредством покаяния от последнего можно перейти к правильному пониманию, а от первого – нет »

Православная Церковь не призывает к забвению знаний, к отказу от лечения и облегчения страданий, на основе страхов и своих толкований Божественного Откровения и Божественного Плана. Наоборот, она приветствует познание Бога через узнавание мира и человека – Его творения.

Но в то же время Церковь напоминает, что мы должны быть ответственны в выборах своей свободной воли, не должны беззаботно принимать всё, что предлагает нам современность, не должны расслабляться, доверяясь посулам «приятного для глаз и вожделенного» (Быт. 3:6), рая на Земле, вечной жизни и обладания сверхъестественными способностями. Поэтому биоэтика как дисциплина, рассуждающая о выборе невиданных дотоле биологических возможностей, не просто необходима к изучению и осмыслению, но и неизбежна для современных православных, живущих в мире, столь легко поддающемся искушению величием и всевластием над природой.

1. Прп. Варсануфий Великий и Иоанн. Руководство к духовной жизни в ответах. СПб. 1905. Ответ №373, с. 253-254
2. http://news.bbc.co.uk/1/hi/world/europe/1399078.stm
3. http://www.iht.com/articles/2006/03/07/news/court.php
4. Академик Игорь Петрович Ашмарин, генерал медицинской службы и профессор биологического факультета МГУ, занимался созданием подобных вирусов. Вроде бы даже с некоторыми успехами.
5. Творения иже во святых отца нашего Ефрема Сирина. Изд. 4. ТСЛ. 1900. Ч. 4,с. 240
6. Основы Социальной Концепции Русской Православной Церкви, гл.12
7. В греческом оригинале игра слов: хорошая смерть – эвтаназия. Весь данный текст осуждает именно эвтаназию и не затрагивает вопрос искусственного поддержания жизни.
8. Свящ. Синод Элладской Православной Церкви, 17.8.2000
9. Хомяков А.С. Полное собрание сочинений. Изд.3. М. 1886. Т.2. с.85
10. Caterina MJ, Schumacher MA, Tominaga M, Rosen TA, Levine JD, Julius D. The capsaicin receptor: a heat-activated ion channel in the pain pathway. Nature. 1997 Oct 23;389(6653):816-24
11. Впрочем, нельзя отрицать, что западноевропейские церкви часто выступали против анестезии. Кальвинистский Цюрих считая, что боль есть природная и намеренное проклятие Первородного Греха запретил анестезию в 1865 году. В Шотландии в 1850х годах одного из основоположников анестезии Симпсона реформаты обвиняли в связи с дьяволом, ибо облегчая роды, он нарушает Быт 3:16, что, впрочем, не помешало главе Церкви Англии, королеве Виктории, воспользоваться анестезией при родах в 1853. Подробнее см. http://www.general-anaesthesia.com/index.html. Однако, это противодействие вытекает из-за неверного представления Католической, а за ней и протестантских церквей о Первородном Грехе и не имеет аналога в России, где Н.И. Пирогов, практиковавший анестезию с 1847 года, не имел никаких проблем со Священным Синодом, а специалист по регионарной анестезии не только впоследствии стал епископом, но и причислен к лику святых – свт. Лука.
12. Основы Социальной Концепции Русской Православной Церкви, гл.12
13. Надо заметить, что сразу после изобретения анестезии эфир и хлороформ стали популярны как средства, вызывающие эйфорию и галлюцинации. Токсикомания быстро превратилась в модное развлечение и тот же основоположник анестезиологии Симпсон на званых приёмах целовал девиц под наркозом: для женщин это было доказательство их смелости и силы, для Симпсона, вероятно, просто удовольствие. Так что противники анестезии возражали не только против её медицинского применения.
14. http://www.transhumanism.org/index.php/WTA/index/
15. Эта тема продолжает широко обсуждаться в биологических кругах, но вот, к примеру,
16. Макарий Египетский. Духовные беседы. ТСЛ. 1904. Беседа 15, п. 21, с. 121
17. «Это невидимость, бессмертие, свобода, а также владычественность, сила чадорождения, назидательность… Образ Божий имеет всяческий человек, потому что нераскаянна дарования Божия (Рим. 11, 29)» Творения иже во святых отца нашего Ефрема Сирина. Изд. 5. ТСЛ, 1912. Ч.3. с. 395
18. Творения иже во святых отца нашего Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской. Изд. 4. ТСЛ, 1900. Ч.2, с. 107
19. Св. Иоанн Кассиан «О трезвении»

Владислав Зарайский, Ph D, сотрудник Департамента молекулярной медицины медицинского центра