Зачем бог забирает детей у родителей. – Как быть с походом на кладбище? С похоронами? Церковь поможет справиться с утратой
Действительно, Бог и добр, и всемогущ. Все зло в мире творит вовсе не Он, а именно мы. Всемогущий Бог мог бы нас заставить ходить по струнке, но тогда это были бы не люди, а биороботы. Мы ведь не делаем из своих детей безмозглых исполнителей своей воли, а наоборот, стараемся их развить для самостоятельной жизни. Хотя при этом есть риск, что они станут плохими людьми, но пусть так, это лучше насилия над личностью. Ведь, если бы мы услышали
по телевизору о том, что где-то много лет запирали человека с самого детства, чтобы он не наделал зла (причем без предпосылок к этому), мы бы сказали, что это - извращение. Потому что это против свободной человеческой природы.
В принципе, Бог КАК БЫ не всемогущ. Я не зря выделил КАК БЫ. Святому Иоанну Златоусту задали однажды лукавый вопрос: может ли всемогущий Бог создать камень, который не сможет поднять? В обоих случаях получается, что Бог не всемогущ. Но святой ответил, что не только может, но и создал. И этот камень - человек. Человек подобен Богу, он так же, как и Бог, свободен. Поэтому единственное, что в этом мире НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ БОГУ - сердце человека. Насильно мил не будешь. И в этом творении Богом РАВНОГО СЕБЕ - явление величайшего Таинства любви Божией. Всемогущий, Он Сам, добровольно, ограничивает Свое всемогущество, останавливаясь перед свободой человеческой личности в уважении к ней.
Почему умирают /смертельно болеют дети, новорожденные и т.д.? Зачем Господь дает им жизнь, а потом забирает их к себе? Почему Господь забирает к себе молодых мам и отцов у которых на Земле остаются дети? Почему Господь дает детей матерям которые выбрасывают их новорожденными на помойку или так или иначе избавляются от них. А тем родителям кто всем сердцем хочет, лечит тело детишек так и не дает?
Ответа на эти вопросы нет. Точнее, нет ответа на эти вопросы вместе, и даже на каждый в отдельности, когда говорится не о Никаноре Серапионовиче, а об Иванываныче. Я - священник молодой. Но слышал уже не одну тысячу исповедей. И порой слышишь такое, что потом смотришь в зеркало: а не поседел ли я? И всякий раз, когда ко мне приходит человек и спрашивает: "А вот за что мне то-то и то-то?", - я отвечаю: "Я не знаю, потому что я - не Бог. Да, я священник, но для того и нужны священники, чтобы они, будучи равны всем остальным людям, как бы вели их к Богу и говорили к ним от имени Бога. Служение священника - это служение посредника. А вставать на место Бога и решать за Него, и объяснять, почему Бог сделал то-то или то-то - простите, но я-то кто такой? У меня есть большая, но вполне ограниченная власть - я знаю заповеди Божии, и мне дана власть прощать кающемуся человеку от имени
Бога грехи против этих заповедей. Я могу засвидетельствовать на исповеди и в Крещении союз между Богом и человеком, где человек обещает приложить все силы, чтобы стать лучше, а Бог его принимает, прощает грехи и помогает исправляться. Имея определенный опыт, я могу подсказать, как в той или иной ситуации поступить. Но я не знаю, как Бог промышляет о каждом человеке в отдельности - ну не отчитывается Он передо мной, к сожалению!". Часто я призываю человека подумать над своей жизнью и поисповедоваться, после чего уже есть о чем говорить.
Например, приходит ко мне женщина, рассказывает о своих неприятностях и спрашивает, за что. Предлагаю поисповедоваться, выясняется - несколько абортов. Я говорю: "И Вы спрашиваете, за что?". Но указываю, что это - не более, чем мое предположение, причем скорее всего, ошибочное. Просто потому, что я - НЕ БОГ. Только Он знает о каждом человеке, что, почему и как. Причем вопрос "за что" неверен. Спрашивать нужно: "для чего" - чтобы ты одумался, покаялся и пришел к Богу. Вот этот ответ точный.
Рассмотреть эти вопросы нужно с точки зрения, что Бог свободен и существует Сам по Себе, Ему не нужны дополнительные условия. Нам - нужны, причем как для жизни, так и для реализации своей свободы. И Бог их нам дает в виде того мира, в котором мы живем, с его законами и условиями. В том числе - с законами причинно-следственных связей. Если мама пьет всю беременность, это - проявление ее свободы, и почему Бог ее не ограничивает - уже сказано выше - что это за свобода, которой я не могу воспользоваться так, как захочу? При этом мама запускает физиологические механизмы, вредящие ее ребенку. Но если Бог ограничит их действие, то это - снова ограничение свободы матери. То есть, она сможет пить, понимая, что вредит ребенку, а последствий вдруг раз - и нет! Господь Своей властью все эти последствия УНИЧТОЖАЕТ. Тогда теряет смысл вообще вся эта диалектика со свободой, и надо бы нас уничтожить - и дело с концом! Поэтому Господь, ради того, чтобы мы были людьми, свободными и равными в этом Ему, ограничивает Свое всемогущество и терпит нас, вредящих самим себе и друг другу. От нас же страдают и дети. Почему дает детей людям, которые не смогут их воспитать - значит, смогут. Только они решают, что им это не нужно. И это - тоже ради свободы. Почему забирает родителей? Почему не дает детей тем, кто хочет? Это всегда история конкретного человека, с его особенностями, грехами и недостатками, которые знает только Бог. Единственное, что могу сказать - ВСЕ Господь делает для того, чтобы мы исправились и пришли к Нему.
Поэтому пытаться отвечать на эти вопросы вообще - значит, соглашаться с таким положением дел. Якобы, так и должно быть. А это не так. Так не должно быть! Это неправильно! И осознать нам это дает наша совесть, наше чувство любви и сострадания, заложенные в нас Богом. ТАК БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО! И Господь, будучи вынужден допускать это ради нашей свободы, через нашу совесть обращается к нам и говорит: "Смотрите, что вы делаете, когда грешите! Видите, насколько это неправильно и чудовищно! Покайтесь и исправьтесь!" И конечно, это не может существовать в вечности. Господь для того и принял Распятие и смерть, чтобы Воскресением ее победить и дать нам силы побеждать грех. И потому будет Страшный Суд, а потом - новое бытие, в котором люди будут святыми, а природа - идеальной, не поврежденной человеческим грехом. И всего этого уже не будет. Те же люди, которые не захотят принять Бога,
получат возможность жить без Него. И это бытие называется адом.
Аноним пишет 13.08.2014
Зачем религии и вера если они не помогают нам? Люди молятся за здоровье своих детей, но богу похоже плевать на их молитвы. И я задумался о его существование, почему он создал людей почему дал изобрести оружие для убийства? Это я вот к чему если бог существует то он не чем не лучше дьявола!
Николай пишет 15.10.2014
Странно, что люди, задающиеся подобными вопросами, считают именно жизнь, здоровье и достаток благом. Вопрос изначально ставится в формате: "Почему Бог, обещающий вечную и счастливую жизнь после смерти, может так рано и беспричинно обрывать жизнь земную"? В этой форме вопрос звучит одновременно с верой и безверием. Т.е. задающий его не оспаривает тот факт, что Бог существует, и что всё в его власти. Но он и не верит в то, что Бог гарантирует воскрешение человека (души человека) после смерти. Исключение этой гарантии позволяет человеку отрицать и первый факт, который он первоначально принял - само существование Бога. Религия, по его мнению, не спасает. А что значит спасение? Счёт в банке? Икра на хлебе? Внедорожник на дизельном топливе? Вилла на море? Да, так бы спастись многие хотели. Вспомним историю Иова - он лишается детей, он лишается имущества, он лишается здоровья и он лишается друзей. Причём, лишается просто так. Просто дьявол (думает что) искушает Бога и получает дозволение пытать Иова и его семью. Ситуация решается, смотрим кто что получает в итоге: погибшие дети и слуги Иова - с Богом (в их благочестии и терпении сомнений возникнуть не должно). Иов получает ещё больше имущества и точно такое же кол-во детей (которые опять же идут по пути благочестивого отца и приходят после смерти к Богу). Те, кто хулил Бога - посрамлены. Те, кто до самого конца верил в заступничество Бога, вознесены. Когда я слышу где-либо вопросы относительно того "почему Бог попустил это", либо сам задаю их, то вспоминаю историю Иова. «Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй: то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него.» /Екклесиаст 7:14/ Закончить свой комментарий я бы хотел словами старца Паисия Святогорца: «Бог не попускает испытание, если из него не выйдет чего-то хорошего. Видя, что добро, которое произойдет, будет больше, чем зло, Бог оставляет диавола делать свое дело. Помните Ирода? Он убил четырнадцать тысяч младенцев и пополнил небесное воинство четырнадцатью тысячами мучеников-ангелов. Ты где-нибудь видела мучеников-ангелов? Диавол обломал себе зубы! Диоклетиан, жестоко мучая христиан, был сотрудником диавола. Но, сам того не желая, он сделал благо Христовой Церкви, обогатив Ее святыми. Он думал, что истребит всех христиан, но ничего не добился - только оставил нам в поклонение множество святых мощей и обогатил Церковь Христову.»
Алина пишет 17.04.2015
Очень бы хотелось, чтобы дети не страдали. Не верю, что они расплачиваются за грехи родителей. Это несправедливо. Бог не мог бы такую несправедливость позволить. Очень жаль что много плохого случается с детьми в нашем жестоком Мире. Почему так?????
Невозможно дать однозначного ответа на этот вопрос. Ибо неисповедим промысл Божий о каждом человеке» О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему? Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать? Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь.» — восклицает апостол Павел (Рим. гл. 11, ст. 33, 34). Господь любит всех людей одинаково и всем желает спастись. Поэтому и посылает людям смерть только в двух случаях: либо когда видит, что человек заслужил Царство Небесное и готов перейти в вечность, либо когда видит, что человек закоснел во грехах и уже никогда не раскается и даже не уверует в Бога.Поэтому Господь забирает из этой жизни как молодых людей, так и старых.Этим же объясняетсяч и то, почему случаются аварии, авиакатастрофы и т.д. Всё в этом мире промыслительно. То же касается и младенцев, и всех вообще детей.Господь всё видит наперёд (Одно из свойств Божиих — Всеведение). И если Бог видит, что ребёнок в будущем станет нераскаянным грешником и скатится до адской бездны, то Он по своей любви забирает данного ребёнка из этой жизни ещё в раннем возрасте, дабы душа ребёнка блаженствовала в Царствии небесном, а не мучалась в аду.А мы этого не понимаем и ропщем, забывая Библейскую истину, что » Иное суд человеческий, а иное суд Божий «.Господь может забрать ребёнка из этой жизни и по другой причине — для встряски и вразумления гордых и неверующих родителей, которые надеялись в этой жизни только на свои силы, связи и богатство, думая что у них всё уже схвачено и они могут беззаботно и без скорбей прожить до конца жизни.А смерть ребёнка заставит их вспомнить о Вечности.И в конечном итоге спасётся и ребёнок, и уверовавшие в Бога родители. Вспомните притчу о неразумном богаче.Иисус Христос учил: «… жизнь человека не зависит от избытка его имения.А чтобы люди лучше поняли это, Господь сказал притчу о неразумном богаче.У одного богатого человека был хороший урожай в поле. И он стал рассуждать сам с собою: «что мне делать? Некуда мне собрать плодов моих». И, решив, сказал: «вот что сделаю: сломаю житницы мои, и построю новые большие прежних, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое, и скажу душе своей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы, покойся, ешь, пей и веселись!»Но Бог сказал ему: «безумный! В эту ночь душу твою возьмут у тебя (т. е. ты умрешь); кому же достанется то, что ты заготовил?»Окончив эту притчу, Господь сказал: «так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет», т. е. так должно случиться с каждым человеком, который собирает богатство только для себя, для своих удобств и удовольствий, а не для Бога, т. е. не для добрых, угодных Богу дел — не помогает ближним и не облегчает их страдания. Придет смерть к человеку, и земное богатство его не принесет душе его на том свете, в будущей жизни, никакой пользы.А вообще причины того, почему умирают дети, могут быть разными, потому что о каждом человеке Господь промышляет по- Своему. В книге Отечник Проповедника описывается такой случай:Благочестивая вдова Клеопатра имела особенную любовь к святому мученику Уару, тело которого было погребено ею в ее владении. Она устроила в честь него церковь и пожелала перенести в нее его святые мощи. В день перенесения их она особенно усердно молила святого мученика, чтобы он принял под свое покровительство ее единственного сына, отрока двенадцати лет, которого надлежало отправить на воинскую службу. Молитва ее была услышана, и мученик, действительно, стал покровителем ее сына, но только не в воинской службе. Случилось, что отрок в тот день тяжко заболел и ночью скончался. Вместо того, чтобы покориться воле неисповедимого в путях Своих Господа, Клеопатра предалась великому отчаянию. Она дошла даже до того, что стала приписывать потерю сына мученику и жестоко укорять его. Искушение продолжалось, однако, недолго. Вскоре святой Уар явился ей вместе с ее сыном и сказал: “За что ты укоряешь меня? Неужели за то только, что я взял твоего сына в воинство Небесного Царя?” Вслед за мучеником и сын ее обратился к ней с такими словами: “Что так скорбишь безнадежно, мать моя? Я ныне вчинен в воинство Царя Христа и вместе с Ангелами предстою Ему, а ты желаешь, чтобы я от Царства перешел в убожество.” Слыша эти слова и видя своего сына облеченным в Небесную славу, изумленная и обрадованная мать воскликнула: “О, если так, то возьмите и меня с собой!” - “Будь терпелива, - ответил ей мученик, - и устрой имение свое во славу Господу, а после этого и сама уже придешь в вечные жилища.” Видение кончилось, а с ним миновало и отчаяние Клеопатры. После погребения сына она, действительно, поступила с имением, как советовал ей мученик, то есть раздала его бедным, и затем в продолжение года каждый воскресный день сподоблялась видеть своего сына с мучеником Уаром в ангельской одежде, а затем и сама скончалась мирно, угодив Богу. (Прот. В. Гурьев. Пролог. С. 119). Вот ещё случай:Рассказывают, что авва Антоний, будучи однажды приведен в недоумение глубиной Божия Домостроительства (управления миром) и судов Божиих, помолился и сказал: “Господи! Отчего некоторые из человеков достигают старости и состояния немощи, другие умирают в детском возрасте и живут мало? Отчего одни бедны, другие богаты? Отчего тираны и злодеи благоденствуют и обилуют земными благами, а праведные угнетаются напастями и нищетой?” Долго он так размышлял, и был ему глас: “Антоний! Внимай себе и не подвергай исследованию судьбы Божий, потому что это - душевредно.” (Еп. Игнатий. Отечник. С. 38. № 195). Один отшельник просил Бога, чтобы дал понять ему пути Своего Промысла, и наложил на себя пост. Однако Бог не открыл ему того, что ему хотелось знать. Инок все-таки не переставал молиться, и, наконец, Господь вразумил его. Когда он отправился к одному живущему вдалеке от него старцу, ему в образе монаха явился Ангел и предложил быть спутником. Отшельник очень обрадовался предложению, и дальше они пошли вместе. Когда день склонился к вечеру, они остановились на ночлег у одного благочестивого мужа, и тот принял их с таким почетом, что даже пищу предложил на серебряном блюде. Но вот удивление! Сразу же после трапезы Ангел взял блюдо и бросил в море. Старец недоумевал, однако ничего не сказал. Пошли дальше и на другой день остановились у другого, тоже благочестивого мужа, и этот тоже принял их с радостью: и ноги им омыл, и всякое внимание оказал. Но опять беда! Когда отшельник со спутником стали собираться в путь, хозяин привел к ним своего малолетнего сына, чтобы его благословили. Но вместо благословения Ангел, коснувшись отрока, взял его душу. Ни старец от ужаса, ни отец от отчаяния ни слова не могли произнести, и старец выбежал вон, а спутник, не отставая, последовал за ним. На третий день пути остановиться им было негде, кроме одного полуразрушенного и всеми брошенного дома, и они приютились в нем. Старец сел вкусить пищи, а спутник, к его изумлению, опять начал странное дело. Он стал разрушать дом, а разрушив, начал строить заново. Видя это, старец не вытерпел: “Да кто ты, бес или Ангел? Что ты делаешь? - с гневом вскричал он. - Третьего дня у доброго человека отнял блюдо и бросил в море. Вчера отрока лишил жизни, а сегодня для чего-то разрушил и снова начал строить этот дом?” Тогда Ангел сказал ему: “Не дивись, старче, этому и не соблазняйся о мне, но выслушай, что я тебе скажу. Первый принявший нас муж, действительно, во всем богоугодно поступает, но блюдо, брошенное мной, приобретено им неправдой. Поэтому я и бросил его, чтобы он не погубил своей награды. Второй муж тоже угоден Богу, но если бы вырос его малолетний сын, то стал бы он страшным злодеем; поэтому я и взял его душу за добро его отца, чтобы и он спасся.” - “Ну а здесь-то, что ты делал?” - спросил старец. Ангел продолжал: “Хозяин этого дома был человек безнравственный, из-за этого обнищал и уехал. Дед же его, построив этот дом, скрыл в стене золото, и некоторые знают об этом. Потому-то я и разорил его, чтобы с этого времени никто не искал здесь золота и через него не погиб.” Ангел так заключил свою речь: “Возвратись, старче, в свою келию и не мучайся без ума, ибо так глаголет Дух Святой: “Дивны судьбы Его, велика премудрость Его!” (Ис. 28:29). Потому ты и не испытывай их, - не будет тебе это на пользу.” Ангел затем стал невидим, а пораженный старец раскаялся в своем заблуждении и после всем рассказывал о происшедшем. (Прот. В. Гурьев. Пролог. С. 200).Подумайте над этим! Благослови вас Господь!
— Если человек никогда не пробовал мороженого, ему будет трудно описать его вкус. То же самое относительно жизни в Боге. Можно сто раз о ней говорить, но все слова будут пусты.
Так, очень часто люди, плохо понимающие пути жизни в Боге, не знающие сладости жизни с Богом, пытаются объяснять другим людям волю Божию. Если умирает ребенок, они говорят несчастной маме: «Господь захотел себе ангелочка взять…». Если гибнут люди в теракте, объясняют родным: «Погибли лучшие…». То есть делают из Бога такого фашиста. Но что это за Бог, который забирает у меня самое любимое?
Это неправда, Господь не хочет, чтобы кто-то погиб. И Он доказал это, Он сам пошел на смерть. Бог оплакивает каждого убиенного ребенка, каждую жертву катастрофы. Он создал нас и взял ответственность за всё, происходящие с человеком, в том числе и за наше падение.
Обвиняя Бога в какой-либо катастрофе, теракте, надо помнить, что Бог Сам отдает Свою жизнь ради спасения человека.
Поэтому мы как христиане должны понимать, что при всей боли и нелепости смерти в мире, винить никого нельзя, а нужно каждому в самом себе пытаться сразиться со смертью.
Мир всегда будет нас как образ Божий испытывать на прочность – насколько этот образ красив или насколько он поругаем. Вспоминая слова Христа «мертвые погребают своих мертвецов», мы можем умереть так и не живя. Потому что жизнь человека реальна только тогда, когда его смерть не бессмысленна, когда он может ее чему-то посвятить.
Мы не должны рассуждать о вкусе мороженого, ни разу не попробовав его, но должны попробовать вкусить его. Быть с Богом – значит иметь опыт молитвы, опыт внутреннего разговора с Ним. И тогда только, уже исходя из этого настоящего опыта, человек сможет и других людей утешить.
И очень важно помнить, что перед лицом смерти и беды мы все стоим на суде Божием. Умер человек, которого я любил –застала ли его смерть в старости или случилась авария – я как христианин понимаю, что этот человек сейчас отвечает перед Богом за всю свою жизнь и за меня в том числе. А значит и я тоже на этом суде. Вот почему мы молимся за умерших.
Почему Бог допускает войны? Почему Бог допускает смерть детей? Почему Бог допускает терракты?
Самый жесткий вопрос, который люди предъявляют: Почему Бог допускает смерть детей? Почему в мире есть боль и страдания? Чтобы по-христиански говорить о таких проблемах, нам нужно хорошо знать основы нашей веры. И первый, самый важный вопрос в таком серьезном разговоре – вопрос о происхождении зла. Откуда в мире появилось зло, кто несет за него ответ?
Наличие зла в мире мы наблюдаем с первых дней человеческой жизни: маленькие дети сражаются за свои игрушки, не умея говорить, проявляют ревность, отстаивают свое первенство и так далее. Библейский ответ на вопрос о происхождении зла кроется в той катастрофе, в том падении, которое мы называем первородным грехом.
Дело не в том, что первые люди согрешили, съев запретный плод. Такое название «запретный плод» – неверно. Человеку было сказано, что есть с дерева нельзя, и объяснено почему: потому что еще не время, потому что человек еще не готов, не созрел для того чтобы вкусить этот плод. Не было прямого запрета, потому что Бог не балуется. Если бы Он сделал для человека что-то невозможное – это было бы просто человеку невозможно. Но это было воспитание свободы.
И это единственный истинный ответ, ведь Спаситель пришел в наш мир для того, чтобы, разделив с нами весь этот ужас и всю эту скорбь, преобразить его изнутри, а не для того, чтобы переключить кнопки и перенастроить программу…
прот. Максим Козлов
– Как говорить о случившемся? Можно только плакать и молиться. Все время обвинять и упрекать Бога – Где Ты был, где Ты был? – невозможно. Мы живем в таком мире, когда каждое наше слово, каждое наше дело отражается на этом мире.
Любая большая война начинается с ссоры в коммунальной квартире. Но мы об этом не думаем, не замечаем этого.
По большому счету все войны и все теракты по отношению друг другу мы устраиваем сами – пусть и маленькие, микроскопические, но жуткие. Когда мстим друг другу, воюем друг против друга, ненавидим, не прощаем друг друга. Эти теракты есть в нашей жизни, но мы их не замечаем, потому что они гомеопатического размера.
И такие теракты мы устраиваем ежедневно – оскорблением, проклятьем, пожеланием другому сдохнуть. Они происходят в нашем мире постоянно, случаются с нами ежедневно, а мы обращаем на них внимание и воспринимаем их как трагедию только тогда, когда они вырастают до катастрофических размеров.
Протоиерей Алексий Уминский
– Преступления и несчастья преследовали нас во все времена. К сожалению, уже стали привычным и обычным делом − теракты и другие намеренные убийства людей. Все это грешно и ужасно, но убийства ежедневно во множестве совершаются во всем мире. Если говорить о массовых убийствах, то можно вспомнить нацистскую Германию, начало прошлого века в нашей стране, да и в других местах по всей планете.
Но Бог есть Любовь, и это неизменно. Апостол Петр ясно ответил на вопрос “как Бог допускает зло?”. Господь не медлит, Он долготерпит, даёт нам время покаяться и исправиться, призывает нас к единению с Собой. Наступит момент, когда Бог вмешается и истребит всякое зло, это и будет концом света. Благодать Божия, Божественная Любовь исполнит Собою всё и вся. Люди, которые примут это с радостью, обретут вечное блаженство. Люди, для которых жизнь с Богом нежеланна, этим нежеланием и обрекут себя на вечную муку.
Страшный Суд ждёт каждого из нас, а не только террористов. Готовы ли мы? О себе скажу: не готов, и поэтому не тороплю второе пришествие Христово, а каждый о себе пусть сам решает. Бог даёт нам время на покаяние и подготовку к концу света, который для каждого лично наступит с окончанием его земной жизни, а потом – воскресение и Страшный Суд.
Возвращаясь к гибели людей в Брюсселе, скажу: несчастья случаются, но нам следует со смирением и терпением принимать волю Божью.
Не стоит создавать себе психозы в спокойной квартире, бесконечно читая новости.
Да, такие события напоминают нам о том, что мы смертны, можем умереть неожиданно по дороге с работы или на работу. Поэтому нам следует готовиться к встрече с Богом и во благо использовать отпущенное нам время.
И последнее. Молимся ли мы об убийцах, телесно губящих других людей, а духовно губящих себя?
Протоиерей Константин Островский
Не хочется говорить банальностей. Сказано много. Все очевидно и очень страшно. Страшно, потому что не оставляет ощущение того, что мы все-таки приближаемся к какой-то тяжелой развязке. Впрочем, ощущение это не ново и переживается нами уже не так остро, как теми, кто видел и слышал Спасителя еще во дни Его земного пребывания с нами. С момента же Его Вознесения те, кто последовал за Ним, чаяли его славного и великого возвращения, наверное, больше даже чем завтрашнего дня. Вот и самая таинственная и страшная книга Нового Завета завершается призывом к Тому, Кто придет в этот мир для Суда: «Ей, гряди, Господи Иисусе…» ( .).
Видимо, на этой земле уже совсем не осталось места, где бы ни было боли и страданий. Смерть в этом мире процесс, увы, неотменимый. Даже в кругу близких, со стаканом воды, с молитвой и благословением, но человек умрет. Умрет он и в нищете и в скорби, одинокий и озлобленный. И это еще страшнее. А еще это может произойти на борту воздушного лайнера, в жилом доме, в аэропорту и в метро. И самое страшное во всем этом, что человек, как бы он ни был собран, какой бы ни обладал верой и стойкостью, все равно не будет полностью к этому готов. Не будет, потому что смерть для смертного человека, как это не парадоксально, все равно противоестественна. Не создавался он для смерти и скорбей. Но то, что случилось, не имеет обратного хода, включить реверс на момент «до встречи со змеем» нельзя, да и не надо. Потому что цена за это беспечное согласие уже оплачена. Она безмерна высока. И это цена крови. Его Крови.
А значит, что во всем этом безумии и ужасе самое время вспомнить о том, что всякая слеза отрется и скорбь получит утешение. Но это не случится благодаря совместным заявлениям или всевозможным действиям и операциям. И уж тем более никакая на свете компенсация не сможет восполнить потерю близкого человека.
Я верю в то, что если человек, увидев, пусть даже на экране, в выпуске новостей, чью-то страшную чужую беду вздохнет хотя бы с капелькой сострадания к тому, кто терпит бедствие, или же погиб, лишен крова и отчаялся, то зло обязательно споткнется.
Хотя бы в его сердце. Этих мест, где ужас и смерть уже едва ли не влились в цвет глаз, уже слишком много в этом мире. И сострадать надо не думая о том, а сострадают ли нам? Какая польза в том, чтобы любить только тех, о ком мы точно знаем, что и они нас любят. Таких вот мнений в интернете за последние дни было немало: «ну и что взрывы, ну и что в Брюсселе, а кто из них переживал за наши лайнеры, за атаки на наши города и школы, а санкции кто вводил?……и т.д.». С такой логикой недалеко и до радости «что у соседа корова сдохла». С такой же логикой заливают гудроном детские горки и предлагают их еще и зарином пропитать.
Такие неслучайности и явно нечеловеческий расчет на них тоже надо учитывать. Учитывать, чтобы знать, кто и зачем по настоящему радуется боли и смерти, страданиям и хаосу. Учитывать, чтобы ужаснуться этому и не пройти мимо. Чтобы понять, что равнодушие, особенно осознанное, это самая питательная почва для страшной и смертельной пустоты в душе, занять которую стремиться тот, кому плоть и кровь не нужны.
Время Поста дано для того, чтобы учиться любить. Об этом в молитве Ефрема Сирина мы просим ежедневно вместе целомудрием и смирением. Там не указано, кого конкретно и за что. Если нет любви, то нет и молитвы, а если нет молитвы, то мы и не ищем возможности быть с Ним, дышать тем, чем исполнено Его Царство. Как будет сделано «одному из малых сих» так будет сделано и Ему. Тем более, что слова «Ей, гряду скоро» были произнесены уже очень давно. И дай-то Господь, чтобы это скоро не стало для кого-то болезненным и нежданным.
Священник Андрей Мизюк
– Наталья Владимировна, давайте начнем с того, как ребенок в принципе воспринимает смерть в малом возрасте. Она существует для него или это некая абстракция?
– Соприкосновение со смертью для маленького ребенка – это прикосновение к категориям, совершенно непонятным ему. Вообще, надо начать с того, что маленький ребенок, лет до пяти, мыслит себя сугубо эгоцентрически. Для него мир – это продолжение его самого. Вспомните, как ребенок играет в прятки. Он закрывает ладошками глаза или прячет голову за занавеску и говорит: «Я спрятался, ищите меня». Если он себя не видит, значит, он невидим.
Достаточно вспомнить замечательное наблюдение Жана Пиаже, знаменитого швейцарского психолога, которое показывало уровень эгоцентрического сознания маленького ребенка. На вопрос «Есть ли у тебя брат?» малыш отвечал: «Да, у меня есть брат». «А у твоего брата есть брат?» – спрашивал психолог. Ответ был такой: «Нет, у моего брата нет брата». Иными словами, конечно, маленькое сознание воспринимает все как продолжение себя. В этом плане он бессмертен, вечен. Равно как и все те близкие люди, которые рядом с ним находятся. Все, что разрушает это ощущение такой тотальности, гармонии, вечности, достаточно сильно эмоционально окрашено и может вызвать глубокие и долгие последствия.
Есть такой голливудский фильм, где рассказывается история женщины, страдающей от раздвоения личности. Психиатр, который с ней работал, обнаружил поразительную связь между ее болезнью и тяжелейшей травмой, пережитой ею в детстве. Умерла ее бабушка, и мама посчитала обязательным присутствие маленькой, шестилетней девочки на похоронах.
Ребенок не хотел, боялся и спрятался под домом, в подвале. Но ее обнаружили, насильно вытащили из укрытия и заставили не просто быть на похоронах бабушки, а подойти к ней, мертвой, лежащей в гробу, и ее поцеловать.
И с этого момента с ребенком начали происходить странные вещи, которые впоследствии развились в серьезное психическое нарушение. Когда психиатру удалось исцелить давнюю детскую травму, жизнь женщины изменилась, болезнь ушла, вернулась психическая целостность.
Бездумное вторжение, без опыта и понимания, в маленький и хрупкий детский мир может быть очень травматичным. Причем вроде бы взрослый человек ничего такого не делает. Например, ребенок спрашивает: «Мама, а ты умрешь?» Он еще не был на похоронах, не столкнулся с темой смерти, никого еще не потерял, но где-то что-то слышал. Ему читали сказки, и в него вошло это понимание конечности жизни, он задается внутренними вопросами, на которые родители не знают, что ответить.
Очень часто мне на консультации взрослые задают такие вопросы: «Мой маленький сын спросил меня: «А мы умрем? А как же я буду, если ты умрешь?» Что же мне ответить?» И я говорю: а что вы делаете в такой ситуации? Я, говорит, ушла от ответа.
– Разве это неправильно? Если не знаешь, что отвечать?
– Конечно, если ты не знаешь, что отвечать, лучше уйти от ответа. Потому что, когда ты начинаешь говорить: «Ну да, мы умрем, нас закопают в землю и съедят черви», – это для психики ребенка катастрофа. Ребенок воспринимает мир невероятно красочно, мышление ребенка очень конкретно. Он очень хорошо представляет себе, как это будет, и испытывает сильнейшие эмоции.
Поэтому все зависит от очень конкретной ситуации – какой ребенок, какая ситуация в семье, почему он задает этот вопрос.
– Вам ваши дети задавали такой вопрос? Что вы отвечали?
– Мой ребенок мне задал вопрос: «А ты умрешь?» Я сказала: «Я буду жить очень долго, ты уже станешь взрослым человеком, уже будешь с бородой, у тебя будут свои дети, а я буду старенькая, мне все надоест, я буду ходить с палочкой, мы сядем, договоримся, и тогда я умру». То есть я облекла ответ в шутку. Строго говоря, не столь важен был мой вербальный ответ, сколь важна интонация и настроение, с которым я говорила об этом. Потому что ребенку, который задается такими сложными внутренними вопросами, очень важно, чтобы взрослый продемонстрировал спокойное к этому отношение.
– Если взрослый уверен, то бояться нечего?
– Да: раз взрослый человек на эту тему так спокойно реагирует, значит, она нестрашная. Он задает отношение, настроение, общий абрис, связанный с этим вопросом. У ребенка нет устойчивости, нет уверенности в жизни, нет границ – он живет здесь и сейчас, в этом мгновении. И ему очень важно почувствовать через взрослого некоторое ограничение, рамки, которые задает ему взрослый человек, и эту уверенность в завтрашнем дне. Потом эти рамки начнут быть его собственными рамками. Если у родителя – тревога, страх, собственная непроработанность этих вопросов, он передает ребенку не просто какие-то слова, а именно собственную тревогу.
– Родителям часто хочется оградить от тяжелых тем – боли, смерти – своих детей: ведь даже в 12-13 лет они еще маленькие, живут в очень счастливом мире… Как вы считаете, это правильно – просто не говорить о смерти?
– Это иллюзия. Ребенок задается вопросами жизни и смерти довольно рано, просто он это делает иначе, чем взрослый – более поэтично, философично, романтично. Я бы даже сказала, более религиозно, если мы говорим о религии не как о некой конфессиональной принадлежности, а как о восприятии мироздания как сказки, когда все живое – это чем-то похоже на древнее восприятие мира.
Детский психолог и педагог Александр Лобок показал, что вечные вопросы о жизни, о смерти, о вечности, о любви присущи ребенку довольно с раннего возраста – с 6-7 лет. Эти вопросы живут в душе ребенка, но, как правило, взрослые сами боятся этих вопросов, и тем более боятся говорить о них с ребенком. В результате малыш остается одинок в этом своем размышлении. Но если взрослый способен спокойно воспринять подобный детский вопрос и открыто, но адекватно возрасту малыша, говорить с ним об этом, то ребенок испытывает облегчение, ведь он не один пытается пробиться к ответу, а рядом с ним – взрослый.
Мне кажется, такие разговоры очень важны, потому что мы таким образом задаем некое общее пространство, формируем доверие во взаимоотношениях между нами и нашими детьми. Доверие – категория сложная. Ребенок-то доверяет, но взрослый – уже не доверяет, миру не доверяет. А в результате – и собственному ребенку, считает, что это с ребенком что-то не так!
Если родитель действительно пытается увидеть мир ребенка, сложный и красивый, совсем не примитивный, тогда этот мир ему открывается. А в нем есть и жизнь, и смерть, и боль, и радость. Все, как полагается – как в сказке. Тут Баба Яга, волшебная принцесса, герой, который побеждает зло – все архетипические образы есть в нас с самого детства.
«Папа уехал очень далеко…»
– Давайте перейдем от теории к практике. В семье умирает кто-то близкий… Естественно, взрослый человек старается оградить своего ребенка от этой боли. Какие тут могут быть ошибки?
– Допустим, в семье умирает бабушка, дедушка, не дай Бог, кто-то из более молодых людей, например, папа. И очень часто взрослые выбирают такую стратегию: говорят маленькому ребенку, что папа уехал очень далеко.
Я вам дам немножко другой пример, касающийся не такой трагической истории, как смерть, хотя внутренне она может так же болезненно восприниматься. Например, у ребенка неродной отец, неродная мать. Или вообще ребенок приемный. Родители тщательно скрывают от него степень родства. Очень много историй, которые показывают, до какой степени в психотерапевтическом плане это ошибочно… Вот маленького ребенка приводят с очень простыми проблемами: он плохо запоминает информацию, не слушается. С ним психолог, как правило, рисует, и малыш через рисунки говорит о своих переживаниях. Вот он рисует темный лес, сквозь который он идет, продирается.
– А куда ты идешь?
– Я ищу маму, – говорит ребенок.
Психолог спрашивает у родителей: «Он приемный?» «А откуда вы узнали? Мы этого никому не говорим!» Дело в том, что внутри ребенок чувствует какую-то правду о тебе. Эмоционально, на уровне переживаний он чувствует, что что-то не так. А ему пытаются сказать, что все отлично.
Таких историй очень много. Я говорила со взрослыми людьми, у которых были тяжелейшие последствия такого рода ситуации: психосоматические проблемы, социофобия, тяжелые неврозы – все это наворачивается, как снежный ком.
– То есть взрослые пытаются оградить, не травмировать ребенка…
– А травмируют его еще больше! Правда, высказанная грамотно, никогда не травмирует. Ложь травмирует гораздо сильнее. Потому что ложь мы чувствуем не мозгами, а сердцем.
– Как тогда правильно говорить с маленьким ребенком о смерти?
– В разговоре о смерти религия во все времена играла особую роль, тем более с ребенком, картина мира которого сплошь мифологическая, сказочная. Можно сказать: «Папа ушел к Богу, он смотрит на тебя с небес, он молится о тебе, он твой друг, он жив, ты можешь с ним говорить». А как о смерти скажет атеист? Для него человек умер, человека больше нет, связь утрачена навсегда. А дальше можно добавить в соответствии с атеистическим восприятием мира: человек превратится в траву, червячков, бабочек, произойдет круговорот веществ в природе… Для ребенка такой ответ – это ужас! Для него катастрофа – расстаться навсегда. Для его сознания мысль о том, что мамы или папы не будет больше никогда, невыносима.
Однажды ко мне на консультацию привели удочеренную девочку, у которой умерла мама. Ребенка привели потому, что она агрессивная, не дружит с детьми, враждебна ко всем. Я смотрю на нее и понимаю: этот семилетний ребенок уже пережил такой ужас… Непонятно, был ли у нее отец, найти его невозможно. Но мама – была, и она умерла. И мужчина, который ее удочерил (удочерил изначально вместе с женой, но потом они развелись, поскольку жена не смогла принять ребенка, и девочка осталась с приемным отцом), не понимал, что делать, как ей помочь.
Когда я стала с ней разговаривать, то увидела, какая боль в ней живет. Я начала этой девочке говорить:
«Мама есть, она жива, просто она жива у Бога. И она видит тебя, она знает все о тебе, следит за тобой, молится о тебе, тебе просто надо попробовать почувствовать это, подумать об этом, поговорить с ней мысленно».
И вдруг она сказала потрясающую вещь: «Я не могу маму услышать, потому что, когда я пытаюсь это делать, мне мешают». «Кто мешает?» «Дети». Вот откуда агрессия по отношению к детям! Она учится в учебном заведении на пансионе. Понятно, что здесь есть обида: ведь у этих детей есть родители, а у нее нет. Но при этом она себе так объясняет: «Они мешают мне услышать мою маму».
Мы с ней договорились о том, что она будет каждый день с мамой разговаривать, писать ей письма, то есть вернет ее себе.
«Как ты можешь обижаться на маму?!»
– Наверняка в ребенке живет и чувство несправедливости: почему у меня отняли маму? Даже если ему говорят: «Боженька забрал маму», все равно это кажется несправедливым – почему забрал? Я же молился, а мама умерла…
– «Бог забрал маму» – это плохая фраза, нельзя говорить так ребенку ни в коем случае! Даже сами себе мы так не говорим, но – «Господь попустил». Ребенку мы говорим, что мама болела, и она с болезнью не справилась, поэтому ушла.
Обида на родителя у ребенка все равно будет. Бабушки и дедушки – всегда более взрослые, пожилые, их уход воспринимается ребенком более мягко, а когда уходит родитель, молодой человек, там ведь огромная обида на родителя. Как говорила та девочка: «Почему мама меня бросила?» Я ей сказала: «Мама тебя не бросила, она не смогла победить болезнь. Она просто не сумела. Болезнь оказалась сильнее. Она не бросила тебя, она рядом с тобой не телом, а сердцем и душой, любовью своей».
То есть здесь надо максимально уйти от темы, связанной с обидой. Хотя надо понимать, что у ребенка обязательно эта обида будет. Нельзя говорить: «Как ты можешь обижаться на маму, папу, Бога?» Что значит «как ты можешь»? Он обижается, значит, может это делать!
Когда ребенок находится в тяжелейшей травме, мы не имеем права ее усугублять чувством вины. Говоря «Как ты можешь обижаться!», мы ребенка заталкиваем в это чувство вины. А ему просто больно, он сильно тоскует, хочет чувствовать близкого человека, слышать его запах, голос, но это ведь совсем другое. Об этом и Кюблер-Росс, и Фредерика де Грааф пишут: сначала – отрицание, потом гнев, обида, потом уныние и торможение, потом уже принятие. Это все этапы переживания горя.
– Сколько эти стадии могут времени занимать? И у ребенка они такие же, как и у взрослого?
– Нет, у ребенка все происходит значительно быстрее! Просто это зависит от того, как взрослый человек с ним взаимодействует. Грубо говоря, любому родителю надо просто не полениться и взять учебник по возрастной психологии, посмотреть, что может ребенок в три года, в пять, в десять, понять уровень мышления, восприятия в разном возрасте. Неслучайно геометрию начинают преподавать в 7-м классе, потому что абстрактное мышление формируется только к этому времени.
А до того мышление у ребенка конкретное. Поэтому разговор должен быть таким же. Вот папа или мама – с тобой, с ними можно говорить, писать письма. Он спросит: «А они мне могут написать?» «Нет, они тебе не могут написать, они могут сказать, а ты можешь услышать». И ребенок услышит, уверяю вас.
Понимаете, ребенку важнее сохраниться, нежели разрушиться. Если мы питаем все то, что его сохраняет, он хватается за эту соломинку. «Все равно мама с тобой, она так тебя любит, она о тебе все время молится, теперь у тебя такой невероятный защитник на небесах». Он скажет: «Не хочу, чтобы она была на небесах, хочу, чтобы она была здесь!» А мы продолжаем гнуть свою линию: «Да, и я хочу, чтобы она была здесь. Но ведь нет ее здесь. Поэтому давай посмотрим туда».
Один мальчик мне рассказал про смерть любимой бабушки невероятные, пронзительные слова, которые я на всю жизнь запомнила.
Он сказал: «Я так плакал, когда ее не стало, я так ее любил, и вдруг я увидел сон, как она сидит на облаке, смотрит на меня оттуда и улыбается». Вот что это? Господь ему послал такой сон? Или его душа пыталась исцелиться? Я думаю, и то, и другое.
Потому что психика – это в каком-то плане ворота в другой мир. Господь стучится с той стороны, а мы с этой открываем дверь. Здесь надо дать право ребенку обидеться, злиться, и не говорить ему: зачем ты это делаешь? Надо говорить ему: «Да, и я это чувствую, но все-таки… давай посмотрим теперь с другой стороны». То есть нужно помочь ребенку найти опору в этом непереносимом положении. Потому что ребенок эти опоры ищет, но часто найти их сам не может.
– Какие тут могут быть ритуалы? Допустим, что-то связанное с личными вещами мамы или бабушки, с тем, что мама любила?..
– Да, конечно, можно взять любимую чашку бабушки, сказать: «Вот бабушка тебе оставила эту чашку, чтобы теперь, когда ты пьешь из нее чай, она всегда была бы с тобой. Вот часы, которые тебе подарила мама, когда смотришь на них, можешь всегда знать, что в этих часах мамина любовь тикает». Ребенку нужны эти опорные точки! Я считаю, это очень важная линия, она помогает ребенку привыкнуть, примириться. В принципе ребенок принимает изменения намного быстрее, чем взрослый человек – тотальность психики его спасает.
– Как быть с походом на кладбище? С похоронами?
– Допустим, ребенок очень хочет пойти с нами на могилу бабушки, уже после похорон. Вот он приходит к могиле и спрашивает: «А где бабушка?» Что же сказать ему: «Бабушка в земле лежит»? Это же ужас. Но как тогда правильно ответить?
– Это действительно ужас! Можно сказать иначе: «Бабушка над нами. Она с Богом, смотрит на тебя с небес. А тут – особое место, место памяти, мы приходим сюда все вместе, летом сажаем цветы, ухаживаем за этим местом. Она смотрит с неба и улыбается, радуется, что мы пришли». Постепенно ребенок начнет осознавать происходящее, но это должно происходить постепенно, естественно.
Что касается похорон, надо понимать, что это будет серьезное испытание для ребенка. Он будет очень пугаться мертвого тела, которое совершенно не похоже на живое. Не знаю: стоит ли подвергать нежную психику ребенка таким испытаниям? Но если он хочет поехать со взрослыми, вернее, не хочет оставаться один без родных, то, возможно, стоит взять какого-то помощника, который подстрахует ребенка, возьмет его на себя в случае чего. Надо очень внимательно продумать этот момент.
Хотя это очень трудно, когда мы теряем близкого человека. Мы сами находимся в горе, а тут еще и дети. Но надо понимать, что мы-то взрослые, у нас значительно больше возможностей совладать с собой. А ребенок – абсолютно оголенное, маленькое и беззащитное существо! Если мы не сможем позаботиться о нем, о нем в принципе больше некому позаботиться.
Модель переживания задают взрослые
– Действительно, а как же быть, если взрослый человек сам находится в шоковом состоянии, не может прийти в себя после смерти, допустим, своей жены или своего мужа… А надо еще и ребенка поддерживать, ему объяснять. Но он не может, ему трудно с собой справиться. Что делать?
– Конечно, в таком случае этот груз должен взять на себя кто-то из близких людей. Близким родственникам надо понять, что от их включенности, от их эмоционального неравнодушия и милосердия зависит будущее ребенка. Не больше и не меньше. Не дай Бог, папа умер, мама, к сожалению, в таких случаях нередко находится в невменяемом состоянии – и вполне имеет на это право. Значит, ребенком должен заняться кто-то из близких.
– Но ребенок не должен же в такой ситуации видеть маму в невменяемом состоянии?
– Конечно, не должен. Но ведь и она же не находится в таком состоянии постоянно, и близкие должны помочь ей выйти из него.
Нередко ребенка предпочитают увозить, забирать куда-то, к бабушке, например. Но мне кажется, что этого нельзя делать, нельзя ребенка куда-то увозить даже в таком случае. Иначе он будет себя чувствовать совершенно оторванным.
Да, мама грустит, плачет, но ведь и он тоже тоскует, ему тоже плохо. Ребенок с мамой связан, и они вместе должны пережить уход близкого человека. Если она обнимет его, они будут плакать вместе – это хорошо. А бывает наоборот: она плачет в одном углу, а он – в другом, не дай Бог, в другой комнате или даже в другой квартире. Модель переживания все равно задают взрослые люди: либо горе переживается вместе, либо – поодиночке, все разбегаются по разным углам. Горе либо объединяет, если перед его лицом люди вместе, либо разделяет, если каждый справляется с ним сам.
– Бывает, что человеку надо побыть одному какое-то время…
– Конечно! Речь идет не о том, что он должен тотально держать в объятьях другого.
Представим вполне конкретную ситуацию. Мама в тяжелейшем состоянии от потери супруга. Ребенка решают увезти в деревню к бабушке, в результате мы получаем полный разрыв. Его нельзя увозить в деревню к бабушке! Его можно увезти на день-два куда-то, а потом привезти. Когда мы видим, что мама немножко пришла в себя, надо ей сказать: ты не можешь совсем расслабиться, у тебя ребенок, возьми себя в руки. Да, твой любимый человек ушел, но остался ведь твой ребенок. Это про жизнь, это важно и для нее. Это даст ей мобилизацию и внутреннюю силу просто собраться. И тогда этого ребенка надо привести домой, в этот момент они с мамой могут поплакать вместе, обняться. Вот эта точка встречи! Она обязательно должна быть. А ее, как правило, не бывает.
Я не так давно консультировала одного мужчину, который пережил смерть жены. Пришел с совершенно четким запросом: дочери 16 лет, и она совершенно отбилась от рук, абсолютно отдельно существует. А ее мать умерла 1,5 года назад. Первый вопрос, который я задала: как вы пережили смерть жены? И по рассказу увидела, что он пережил ее совершенно отдельно от дочери. Первое, что я сказала: вы должны с дочерью поговорить об уходе ее мамы, потому что она одна в этом горе, и вы один.
Не искать виноватых, а осознать свою боль
– В одной из статей была описана очень тяжелая ситуация, когда у женщины погиб любимый муж – разбился в авиакатастрофе. А вместо него должен был полететь его брат, но не полетел. И эта женщина в своем страшном горе всю вину переложила на брата и ненавидела его, и дети стали свидетелями этого. Чем страшна такая ситуация?
– Давайте пойдем от печки. Что порождает такого рода реакции? Представим себе ситуацию, когда произошло то, что вы сказали. Жена знала, что этим самолетом полетит брат мужа, более далекий ей человек, а полетел ее муж. И разбился. Я уже говорила про стадии переживания горя: сначала отрицание, потом – обида и гнев. Она находится в этот момент в переходе от отрицания к гневу. Она должна кого-то в этом горе обвинить. Кого угодно! Кто-то должен за это заплатить и ответить. Это, к сожалению, часто и вполне естественно. Неслучайно эти стадии описаны, их проходит практически любой человек, столкнувшийся с трагедией потери близкого человека. И это нормально, но застревать в них – ненормально, а многие застревают и застревают на годы, а то и на всю жизнь.
– Что заставляет застревать?
– Нас удерживает в них наше эго, нам жалко себя, нам грустно, мы не соглашаемся с произошедшим, а следовательно, надо найти виноватых, крайних. Но этот путь тупиковый – эго призвано кружиться вокруг себя, вокруг собственной боли, собственной потери, оно не дает вырваться из плена эгоцентризма. Единственный выход состоит в том, что немного забыть о себе, о своей боли, своей потере. Найти в себе мужество признать, что нет виноватых в смерти близкого. Произошедшее – тайна, требующая открытости, доверия. А на это способна только личность в нас, а вовсе не эго. Личность способна подумать о других, о том, что они чувствуют, что им трудно. И этот рывок спасителен для человека, он преобразует горе в мудрость, боль – в сострадание, печаль – в надежду.
Если вернуться к женщине, то ведь с ней ее ребенок или ее дети, которые тоже потеряли близкого человека – отца. Более того, она своим поведением задает определенный способ отношения к происходящему. Кто знает, может быть, через много лет и они начнут обвинять других в том, что произойдет с ними или их близкими. Можно ли назвать такое отношение христианским? Очевидно – нет.
А что же такое, на самом деле, христианский путь, почему он так труден? Потому что нам приходится выбирать не легкую дорогу, а порой трудную, не естественные реакции, а противоестественные, точнее, надъестественные.
Нам хочется погрузиться в свою боль, ведь мы потеряли близкого, родного человека, а нам приходится думать о других, об их боли, об их страдании… Это очень трудно, но это и есть христианство.
Мы должны взять себя за шкирку, вытащить из обиды и просто очнуться. И понять: я же просто безумно страдаю, мне безумно больно, и никто в этом не виноват. Если дети увидят просто мою боль, а не попытку кого-то обвинить, для них это будет куда более здоровая ситуация, она будет правильной. Они тоже смогут почувствовать свою боль, оплакать ее, пройти ее насквозь и выйти. Тогда, обретя этот опыт встречи с собственной болью и выхода из нее, они будут чувствовать и боль другого человека. И станут сострадающими, милосердными людьми. Если они застрянут в этой боли, скажут, что кто-то виноват, то не смогут чувствовать боль других.
– Вы упомянули христианское отношение к боли, христианский путь. А как вы относитесь к словам «вы же христиане, зачем так горевать? Почему вы так плачете?» – вот к такой попытке утешить, встряхнуть горюющего человека?
– Это ужасная фраза, на мой взгляд, абсолютно безжалостная! Понимаете, Христос плакал над Лазарем. Бог плакал, как человек, потеряв друга! И когда человек теряет близкого, а ему говорят: «Ты же знаешь, что он не умер, перестань так убиваться», – это, простите, – невротическая религиозность. Она формальная и внешняя, а не внутренняя. Перед нами же человек, а не робот, он не тотально духовное существо. Он переживает потерю телом, мыслями, эмоциями…
Когда ушла моя любимая тетушка, которая была мне практически второй мамой, я много лет подряд не могла удалить ее номер из моего мобильного телефона. Будучи совершенно взрослым человеком! Это была глубокая тоска, и детская, и взрослая, потому что тетя была огромной фигурой в моей жизни, научившей меня любить. Ее потеря для меня не уйдет никогда в эмоциональном плане. Но это не значит, будто я не понимаю, что она с Богом. Я прошу ее помощи, когда мне плохо. Ее и мамы.
Мне кажется, что, когда перед нами человек, утративший близкого, по-настоящему, по-христиански будет просто обнять его и плакать вместе с ним. Разделить его боль. Как раз это – значительно более христианский жест, когда ты можешь быть с человеком в его боли. Взять часть его боли на себя, а не рассказывать ему, что все замечательно или как надо правильно переживать.
– Как правило, люди, которые так говорят, сами не переживали ничего подобного, верно?
– Конечно. Это абсолютно теоретические вещи.
«Какое счастье, что удалось попрощаться»
– Смерть близкого бывает внезапной, бывает, что он уходит постепенно, и взрослые знают о скорой смерти. Как сказать об этом детям? Бывают ситуации, когда родитель боится сказать правду и приводит их не прощаться, допустим, с папой в больницу, а просто проведать его. И хотя каждый участник этой последней встречи понимает, что она последняя, но это не проговаривается. Это неправильно?
– Об этом потрясающе написала Фредерика де Грааф в книжке «Разлуки не будет». Эту книжку нужно почитать всем, ведь все мы так или иначе столкнемся со смертью в нашей семье. И мы должны знать, как с этим быть. Я полностью согласна со всем тем, о чем она там пишет. Она работает в московском хосписе 12 лет, а до этого у нее был огромный опыт работы в лондонском хосписе. Так вот она говорит, что прощание – это чрезвычайно важно. Ребенок имеет возможность увидеть живого родителя, не в гробу, не это тело, которое не похоже на твоего близкого человека, а живого.
– Даже если он в тяжелом состоянии?
– Да. Сейчас появился закон, позволяющий родным пройти в реанимацию, раньше же не пускали. Это ужасно, когда уходит человек, а ты не можешь попрощаться. Хотя исторически, традиционно всегда прощание было частью жизни. Когда человек уходил, съезжались все родственники, подходили к нему, брали его за руку, плакали, какие-то слова друг другу говорили. Это невероятно важный момент.
Есть такая книжка протопресвитера Александра Шмемана «Литургия смерти», потрясающая работа, и он там пишет ровно то же самое. Он пишет, что в культурном плане традиционно смерть была внутри жизни. Только в последние времена появился страх смерти, когда произошла потеря связи с Богом, а религия стала частным делом каждого, произошло такое обесценивание сакрального пространства, предельных переживаний человеческой жизни. В результате смерть происходит за закрытыми дверями – в больнице, в реанимации, там, куда никого не пускают. И человек уходит один. Это просто катастрофа. От очень многих людей я слышу: «Какое счастье, что удалось попрощаться!» и «Какая это боль, что я не смог проститься, не увидел своего любимого перед уходом». Это всегда одна и та же фраза.
– Но если вспомнить мой вопрос о детях, которых привели к отцу, но не сказали, что он умирает. Ведь дети все равно увидели отца, это не одно и то же?
– Если бы им сказали, что они идут прощаться, они бы по-другому себя вели: позволили бы себе чувствовать то, что и так чувствовали. Взяли бы его за руку, плакали бы рядом с ним, там происходила бы тайна встречи. Нельзя человека лишать этого мгновения. Отдельная тема – вести ли маленьких детей. Тут все зависит от того, какой ребенок. Строго говоря, это ответственность родителя. Бывают дети, которых и не стоит вести.
– Какие это?
– Очень чувствительные, впечатлительные, повышенной ранимости. Но если ребенок нормальный, крепенький, здоровый, конечно, когда папа и мама не в трубках, не на последней стадии болезни, его нужно привести попрощаться. Буквально недавно об этом Фредерика рассказывала. Она рассказывала, как уходил один очень мужественный военный человек. Редко кто так уходит. Мучительно – у него была онкология легких, он тяжело дышал, целых два месяца мог спать только сидя – и никаких стонов, жалоб, капризов. Он попросил, чтобы пришла семья, его дети и жена, и сказал им: «Дорогие мои, скоро меня здесь не будет, вы должны держаться, быть вместе. Я вас очень люблю». Фредерика рассказывала просто в превосходных степенях об этом уходе. Она так и сказала: он ушел, как воин. И такой уход для детей – это фантастический пример и жизни, и смерти.
Но когда детям начинают говорить: «Пойдемте, папу навестим, он неважно себя чувствует», а при этом он умирает, то дети чувствуют ложь, а ложь всегда разъединяет! Взрослые люди, вспоминая о своем детстве, когда теряли своих близких, говорят: «Я чувствовал, что он уйдет. У меня был сон, я просто знал…» Значит, так оно и есть.
– Когда родители недоговаривают, это рождает недоверие?
– Это, прежде всего, рождает чувство глубокого одиночества. Я в своем горе один. А дальше – не недоверие, а отчужденность. Закрывается человек. Ведь ему врут о самом главном. И он закрывается. Если это ребенок, он захлопывается просто.
Как переживают подростки
– Наталья Владимировна, а как подростки реагируют на смерть близких, они ведь уже не маленькие дети? Как с ними говорить об этом?
– Надо исходить вообще из того, что такое подростковый мир. Это мир поиска себя, поиска своей идентичности. Потому там много максимализма, иногда нигилизма, борьбы с миром взрослых, с родителями. Крайне значим для подростка социальный контекст, ровесники. Именно с ними и обсуждаются подобные переживания, реже со взрослыми людьми. Но это часто связано с тем, что взрослым не удалось выстроить дружественные, теплые отношения со своими подросшими детьми.
Вот конкретный пример. В семье трое детей. Средний ребенок ушел из жизни – рак. Осталась старшая сестра, подросток. Одно дело – хоронить маму и папу, а другое – хоронить своего ребенка. Это просто невозможно пережить, для родителя это невыносимо! Мама старалась держаться изо всех сил, но потеря ребенка может опрокинуть даже очень сильную женщину. Папа совершенно рухнул эмоционально. В результате эта девочка осталась наедине сама с собой. Насколько я могу судить, она до сих пор так и не вышла из этого переживания. В ней застряло это переживание встречи со смертью, хотя прошло почти 10 лет. У нее до сих пор проблемы – в общении, с подавлением эмоций. Она занимается всякими экстремальными видами спорта, а это всегда край между жизнью и смертью.
– Что такому человеку дает экстрим, какую потребность закрывает?
– Я так понимаю, это вытесненная боль: она пытается как-то компенсировать ее, почувствовать себя на краю.
Если подросток так переживает эту травму или потерю – с друзьями, а очень часто – и замкнувшись в самом себе, не оплакав, не проговорив это с родителями – между ним и родителями возникает мощный эмоциональный барьер. Потому что самое главное, что с ними произошло, они пережили врозь. Кроме того, это останется непрожитой травмой, вытесненной в бессознательное. А значит, это бомба замедленного действия, механизм которой будет тикать-тикать и готов взорваться в любой момент. Там могут быть самые разные последствия – эмоциональные «схлопывания», социальные проблемы, вплоть до психосоматики, фобий и т.п.
– Что касается психосоматики: была такая тяжелая история, когда на глазах мальчика убили его отца, и через несколько месяцев этот парень заболевает онкологией…
– Да, это подавленная невыносимая боль. Поэтому переживания ребенок в любом возрасте должен проговорить со взрослыми, с близкими людьми.
– Наталья Владимировна, если тема смерти так тяжела даже для маленьких детей, почему же в подростковом возрасте ребята так легко относятся к теме самоубийства? Если в той же школе кто-то спрыгнул с крыши, почему это считается геройством? Почему это так легко воспринимается? Это смежная тема, но все же…
– Надо разделить глубинную реакцию и демонстрируемую реакцию. Есть такие вещи страшные, как мода. Понимаете? Мода на самоубийство. В интернете много таких историй, от которых идут волны обсуждений. Об этом ведь все пишут, обмусоливают, и вот уже этот бедный человек, который покончил с собой, становится героем. Это же не он герой, а его делают героем!
Недавно мне один мальчик рассказывал, что он пил таблетки, в общем, практически играя с жизнью и смертью. А ситуация была совершенно не про таблетки. У него абсолютно не было контакта с родителями. Выяснилось, что это был его безмолвный крик: обратите на меня внимание! Он играл на этом пределе, и такая суицидальная «игра» с таблетками была просто воплем по отношению к родителям, которые его не видели и не слышали.
Мальчик выпивал большие дозы антидепрессантов, которые были дома, при этом скорую никто не вызывал. Это как можно не заметить? У тебя был полный пузырек антидепрессантов, и вдруг у тебя полпузырька. Родитель вытесняет информацию о том, что у него ополовинился пузырек. Страшно же думать об этом. А то, что ребенок выпил, не так страшно. Так это и происходит: «Мне моя боль важнее, чем боль близкого, вот она-то меня и останавливает. Я ее упакую в прекрасную форму, скажу, что боюсь травмировать своего ребенка вопросом – не ты ли глотаешь таблетки?»
Если говорить глубоко об этой проблеме, я думаю, подростковый суицид – это не про смерть. Это про тяжелейшее несовпадение с собственной жизнью.
– Это всегда связано с недопониманием родителей?
– Не только… Первая любовь, неслучившаяся, предательство близкого друга, какой-то бойкот объявили, весь класс не разговаривает. Это растерянность перед жизнью, из которой подросток находит такой выход… Если спросить его: «Ты понимаешь, что самоубийство – это конец?», он же не ответит. Потому что для него это немножко игра: ах, я умру, пусть им хуже будет!
– А как тогда с подростком говорить на эту тему?
– Это совершенно отдельная тема. С ребенком не об этом надо говорить, а о том, как он живет. О его жизни! Что с ним происходит, что он любит, как к нему относятся те, кто рядом.
Я говорила с одной женщиной, которую отец бил нещадно все ее детство и в подростковом возрасте. Она призналась, что два года была на краю суицида. Говорила: «Когда мне стукнуло 14, и он стал меня так же, как будто ребенка, лупить, это было не столько больно, сколько унизительно. Я стала думать о суициде». Это шаг отчаяния, конечно.
Я не говорю об этих страшных вещах и субкультурах, которые просто зомбируют сознание детей, где слово «смерть» произносится как слова «конфета, театр, прогулка». Это как бы такое приключение. «Давайте, мы в это приключение поиграем». Это касается этих страшных вещей, связанных с интернет-субкультурами, квази-реальностями, в которых происходит что-то совершенно жуткое…
Но в любом случае с подростком надо говорить, интересоваться им и его жизнью.
Когда вести к психологу
– В каком случае нужно вести ребенка, столкнувшегося со смертью близкого человека, к психологу?
– На мой взгляд, учитывая то, что сейчас происходит с обществом – а здоровым его никак сегодня нельзя назвать – поход обычного, здорового ребенка к психологу раз в год, на мой взгляд, это абсолютная норма. Как раньше ввели понятие диспансеризации, так, на мой взгляд, нужно поступить и с психологическим консультированием: тут тоже нужна своя диспансеризация. Родители могут что-то не заметить, могут ошибочно считать, что все делают правильно, и часто приходят с ребенком к психологу, когда ситуация уже практически необратима.
Так что абсолютно нормально раз в год прийти на консультацию, психолог вам скажет: «Все в порядке, расслабьтесь» или подскажет, что можно было бы подкорректировать. Ведь ребенок очень часто сам не может сформулировать, что его волнует, а в рисунках и каких-то проективных диагностических методиках выплывает скрытая проблема. И с любым сорняком легче бороться, пока он маленький, чем когда он уже разросся во все стороны и начал цвести пышным цветом.
Когда в семье есть такая травма, как тяжелая болезнь или смерть кого-либо из близких, очень значимых для ребенка людей, конечно, бессмысленно сразу же вести ребенка к психологу. Нужно создать такую атмосферу доверия и разделенного горя, которое переживается близкими вместе.
Когда люди могут плакать друг другу. Когда они могут разделить друг с другом то, что произошло, потому что это произошло в их общей семье. Вот когда этот этап уже пройден, очень разумно было бы повести ребенка на разовую консультацию, чтобы психолог сказал: «Вы справились с наименьшими для ребенка потерями» или «Походите несколько раз, чтобы помочь нейтрализовать и завершить те вытесненные в бессознательное травмы, которые неочевидны в поведении и речи ребенка».
– Давайте поясним: переживание вытесняется в область бессознательного тогда, когда с ним не может справиться сознание?
– Совершенно верно.
– В течение какого времени это происходит?
– Я бы сказала так: ребенок как психически целостное существо как раз ничего не хочет вытеснять, да и не имеет опыта вытеснения в бессознательное. Наоборот, он довольно быстро и открыто задает какие-то вопросы, говорит родителям, например: «Я тебя ненавижу, мама!» Это высокая степень злости по какому-то поводу. Что обычно отвечают на такое родители? Кричат, прерывают, бьют по губам. Что это такое? Это запрет.
Ребенок еще пока вненравственное существо, он говорит вненравственные вещи. Мы сначала должны выяснить, что вызвало такую реакцию. Потом – сказать: «Давай договоримся. «Ненавижу» – это очень тяжелое слово, сильное. Нельзя ненавидеть помидоры, кошку», и так постепенно мы вводим ребенка в некий нравственный и культурный контекст.
Если же мы учим его блокировать и вытеснять переживания, эмоции, вначале он будет сопротивляться этому. А когда он научится это делать, то будет это делать автоматически и мгновенно. Как только столкнется с болью. Поэтому, если такой механизм вытеснения запущен, без работы с психологом вернуть все вспять невозможно. Человек уже потерял контакт со своей душой, можно сказать.
Недавно я прочитала интервью одного очень известного юмориста, крайне популярного. О нем довольно много писалось в разных СМИ, что он позволяет себе шутки там, где они совершенно неуместны: не чувствует грани, где шутка – это радостная вещь, а где это тотальная неуместность, даже оскорбительная. Он сказал потрясающую вещь в этом интервью: «Люди, называющие себя психологами, считают, что склонность все время шутить – это невротическая защита от боли, которая живет внутри. Но я с этим не согласен!» И дальше он приводит такой пример, видимо, из личного опыта: «Когда я был на похоронах, меня спросили: “Чего ты такой грустный?”» – сказал он и посмеялся над этим анекдотическим сюжетом из своей жизни.
Конечно, из этого текста можно сделать вывод, что он – человек глубоко депрессивный. И он об этом прямо говорит: «Когда я не шучу, я проваливаюсь в колоссальную степень уныния и депрессии. Поэтому я все время шучу». Это его выбор. Его способ его совладания с самим собой. Но совершенно очевидно, что этот человек, на самом деле, глубинно и тяжело травмирован чем-то.
И если он стоит в позиции, что шутить можно всегда, везде и по любому поводу, никакой психолог ему не поможет, потому что у него даже нет запроса на такую помощь. Но думаю, рано или поздно его жизнь подтолкнет к пониманию, что не во всех ситуациях шутка спасает и помогает. Что нужно иногда повернуться к боли, к горю лицом и обрести намного больше, чем – отвернувшись от боли и горя.
– Повернуться к боли лицом – это единственно верный способ пройти через нее?
– Как это ни страшно звучит, да. Потому что фраза «Помни о смерти» – она ведь, на самом деле, про жизнь. Это правильно, когда при потере в семье кого-то близкого мы переживаем эту утрату вместе, когда этот человек остается в нашей семье, его фотография висит на стене, мы помним о нем, мы живем, не утратив связи с этим человеком. Как у древних христиан на кладбище было написано «такая-то жива, такой-то жив»: первая мысль при прочтении этой надписи – о встрече этого человека со Христом, радость о нем. Если это есть в семье, она выходит на другой уровень глубины взаимопонимания. Здоровья прибавляется в семье. А также – теплоты, поддержки, любви. И наоборот, если в семье начинают все молчать, отшучиваться, блокировать эту тему, плакать по углам, – это серьезный удар по семье.
Жить дальше: мачехи и отчимы
– Предположим, что прошло уже какое-то время со смерти близкого человека, и надо жить дальше. Какие тут бывают ошибки, что можно сделать не так?
– Это очень тонкая тема. Факт нашего родительства заключается не в том, что мы уже родители. Мы становимся родителями все время, это процесс, а не факт! Мы можем в какой-то момент быть родителями, а в какой-то можем и не быть, являясь при этом ими по юридическим параметрам. Это требует огромной внутренней чуткости.
Бывает так: ушел человек в семье, ребенок пережил эту потерю, справился с этим, не вытеснил, он живет дальше. Есть фотографии кого-то из ушедших родителей. А родитель – еще не справился с потерей, он еще там. У меня был такой опыт, очень тяжелый. Когда умер муж, любимый невероятно, осталось двое детей-подростков, младшего и старшего подросткового возраста. И жена, живя за этим мужем, как за каменной стеной, оказавшись без него, превращается в ребенка, которого… нянчат ее собственные дети.
– А откуда у них ресурс на это?
– У них нет ресурса, но у них нет и выхода! И это удвоение потери. Ты потерял отца и потерял мать. Она жива, но она настолько провалилась в свое горе, что не ест, не моется, не выходит из комнаты, не работает, ни с кем не разговаривает. Они ее кормят, моют, пытаются вернуть ее к жизни. И это чудовищная ситуация… Не хочется здесь упрекать кого-то – у каждого есть свой предел прочности. Но важно помнить, что предел прочности есть не только у нас, но и у наших детей, и не перекладывать на них свой груз. В этом наша взрослая ответственность перед ними.
– Взрослый должен оставаться взрослым всегда, чтоб быть опорой своим детям?
– Конечно. Ребенок не должен взрослеть так, скачком.
– Может быть такое, что умер папа или мама, и второй супруг пытается заместить их, стать для ребенка и мамой, и папой? И насколько это правильно?
– Здесь надо все-таки идти от ребенка. Если мы идем от ребенка, мы никогда не ошибемся. Если нам кажется, что ему нужна мама, что он тоскует, то надо о ней говорить. А если не знаем, тоскует или нет, и начинаем говорить, то мы бередим эту рану, пытаемся не дать ему успокоиться, напоминаем ему все время об этом. И наоборот, бывает, ему хочется говорить, вспоминать об этом, а нам кажется, что уже хватит, время прошло.
Все, что мы думаем о другом – это наши фантазии. О другом надо спрашивать у другого, надо быть чутким и внимательным к собственным детям. Они сами дадут понять, что им нужно.
– Часто бывает: мама ушла, а на ее место через какое-то время приходит мачеха. Какие здесь «подводные камни»?
– Я сталкивалась с ситуацией подобного рода в своей практике. Мама умерла, и спустя 1,5 года мужчина, вдовец, женился на женщине, которая стала изо всех сил пытаться заменить его детям мать. Быть хорошей и внимательной, все делать для них. А дети – бунтовали! Отец говорил: «Ну как же так! Она так старается, а вы ее не принимаете. Такой эгоизм!»
А когда они пришли на консультацию, мы стали разговаривать с ней и с ним, оказалось, что она на самом деле детей в упор не видит. Главный, глубинный мотив – быть хорошей женой своему мужу, чтобы он был доволен. И дети это чувствуют. Они потеряли мать, которая была их родной, на них сориентированной, о них думающей, и приобрели мачеху, которая, по сути, выслуживалась перед мужем.
– Как быть мачехе в такой ситуации? Она же не может заменить маму, но вместе с тем не может не заботиться о детях – они одна семья!
– И не должна заменить, в том-то и дело! Она никогда не сможет заменить маму. Да, естественно, надо иметь очень большое терпение, чуткость, ведь мачеха этих детей не рожала и не воспитывала, не проводила с ними бессонные ночи, когда они были маленькими. Но у нее есть возможность полюбить их. А у них – возможность ее полюбить, не как маму, а как тетю Машу, например, понимаете? Жену нашего папы. Тетя Маша должна стать старшим другом, человеком, которому они могут доверять.
– Но сравнения все равно неизбежны…
– Когда ребенок говорит: «А вот моя мама так не делала», мачеха должна сказать: «А как делала твоя мама? Я ведь не мама твоя. Я не знаю, смогу ли я сделать, как твоя мама. Наверное, не смогу. Как бы нам договориться, чтобы ты приняла то, что я делаю?» Мне кажется, тут ключевое слово – уважение: уважение к этим детям, к их обидам, к их нетерпимости и злости. Это неизбежно, потому что им больно видеть папу рядом с другой женщиной. Им больно видеть, что из маминой тарелки ест какая-то другая тетя. Это не про тетю. Это про их боль. Когда она поймет, что их выплески адресованы не лично ей, что это просто про ту боль, которая в них есть, ей не придется больше обороняться. Она не атакует их в ответ на их претензии к ней, она говорит: «Я понимаю вас, это очень трудно. Но ведь нам нужно что-то делать дальше, жить вместе».
– Некоторые люди чуть ли не спрашивают разрешения у своих детей: «А можно, я женюсь на этой женщине?» или «Можно, я выйду замуж за этого мужчину?» Так стоит делать?
– Мне кажется, нет. Тут получается, что на детей перекладывается ответственность за такой шаг. Это не значит, что не нужно с детьми говорить об этом. Но когда мы упаковываем это в форму разрешения, это не очень хорошая идея. Мы путаем роли: превращаем детей в родителей, а сами становимся детьми. Можно было бы сказать: «Я никогда не забуду маму. Я ее всегда буду любить, но прошло достаточно много времени, мне трудно одному. Жизнь требует решения кучи проблем. Мне сложно…»
Обычно же надо ребенка приучать к этой женщине, она должна приходить в дом иногда, с ней можно поехать отдыхать. Дети же не дураки. Они все чувствуют, понимают, что папа собирается на ней жениться. Она еще не на мамином месте. Она просто гость. И им так проще к ней пристроиться, потому что в таком положении нет обязательств. Они потихонечку привыкают.
Если она ведет себя правильно, деликатно, осторожно, но в то же время твердо, тогда постепенно возникает некая атмосфера контакта. Тогда уже отец может сказать: «Ребята, так обстоят дела, мама – это мама, она всегда будет здесь, это всегда ее дом» – то есть надо дать почувствовать, что никто никого ни на кого не меняет. – «Но жизнь требует какого-то движения, поэтому вот – Лена. Я хочу на ней жениться. Что скажете?» То есть мы не пытаемся им предложить принять решение, мы принимаем решение сами, но даем понять, что нам важно, что дети об этом думают. Это тонкая разница, но она есть.
– Случается, дети сами предлагают овдовевшему отцу жениться или овдовевшей маме выйти замуж…
– Мне кажется, это всегда совершенно удивительно, умилительно и промыслительно! Надо присмотреться к этой тете или дяде, которых дети нам предлагают, может быть, устами младенца глаголет истина. Господь как-то подталкивает папу к этой женщине, например.
В такой тяжелой ситуации, когда дети теряют родителей, а мы приводим на их место человека, с которым контакта нет, это ужасно. Поэтому, конечно, должно быть не все равно, как дети реагируют на нашего нового мужа или жену.
Если мы чувствуем, что ребенок выбрал, и этот человек может стать мне дорогим и близким, возможно, это промыслительный путь.
– Обратима ли травма, связанная со смертью? Насколько обратимы ее последствия для ребенка любого возраста?
– Я бы переформулировала этот ход.
Боль делает нас людьми. Радость – это радость. А боль делает нас людьми. Поэтому закрываться от боли – неправильно. Травма плоха только тогда, когда она вытеснена, не прожита.
Я могу сказать из собственного опыта. Приходит человек невероятной деликатности, тактичности, глубины, внутренней красоты, и я могу быть уверена, что у него навалом травм. Он такой, потому что он много чего пережил. Пережил и вышел из этого. Когда у человека есть опыт страдания и его преодоления, он становится мудрее, добрее, сострадательнее, глубже. Боль учит нас жить! Главное – в ней не застрять. Не надо тратить силы на то, чтобы оградить себя или своего ребенка от боли, но нужно быть с ним, ведь ему одному это не под силу. Нужно пройти эту боль насквозь, не по касательной, и выйти к свету, к благодарности, к Богу.
Беседовала Валерия Михайлова
Справка:
Наталия Владимировна Инина – практикующий психолог, руководитель Центра практической психологии и душепопечения при Российском православном университете; сотрудник факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова, преподаватель Российского православного университета святого Иоанна Богослова.
Родилась в Москве. В 1994 году окончила Всесоюзный государственный институт кинематографии, в 2005 году с отличием окончила факультет психологии МГУ им. М. В. Ломоносова по кафедре психологии личности. Автор курсов «Психология личности», «Психология религии», «Психология веры», «Психологическое консультирование» и др. Читает курс лекций по практической психологии на курсах повышения квалификации клириков г. Москвы при Московской православной духовной академии (МДА).
Разрабатывала и вела на телеканале «Спас» авторскую программу «Точка опоры» (2007–2009 гг.). Автор и соавтор книг «Испытание детством. На пути к себе», «Одеяние души: о красоте Божественной и человеческой».
В первом послании к Коринфянам апостол Павел советовал супругам воздерживаться от брачного общения во время поста: «Не уклоняйтесь друг от друга, разве только по согласию, на время, для упражнения в посте» (1 Кор. 7. 5). В церковных канонических правилах установлено воздерживаться в большие праздники и в воскресные дни (начиная с вечера предыдущего дня), потому что в эти дни духовная жизнь приносится (во всяком случае, должна приноситься) Господу.
От невоздержания родителей (особенно во время Великого поста!) дети рождаются слабые, подверженные разным болезням и отпечатлевающие на себе невоздержание родителей, – так писал в IV веке преподобный Исидор Пелусиот. Оптинский старец иеросхимонах Амвросий в одном из писем пишет: «Болезнь вашей жены по вашей же вине: или не почитали вы праздников в супружеских отношениях, или не соблюдали супружеской верности, за что и наказываетесь болезнями жены» (Собр. Писем к мирским особам; Письмо 105).
Нарушения духовных и физиологических законов, касающихся супружеской жизни (например, невоздержание в период месячных, беременности), несут за собой наказания самих нарушителей и оказывают плохое действие на их потомство.
Но более страшную участь готовят себе и своим детям прелюбодеи и блудники. Многие знают, что за грехи родителей расплачиваются их дети до четвертого поколения (Чис.14. 18; Исх. 34. 7). Вот как Писание показывает судьбу детей грешников: «Дети грешников бывают дети отвратительные и общаются с нечестивыми (не на своих ли детей мы сетуем, что они связались «с улицей» и стали шастать по подвалам?). Наследие детей грешников погибнет, и вместе с племенем их будет распространяться бесславие. Нечестивого отца будут укорять дети, потому что за него они терпят бесславие (и дети это чувствуют подсознательно). Горе вам, люди нечестивые, которые оставили закон Бога Всевышнего! Когда вы рождаетесь, то рождаетесь на проклятие; и когда умираете, то получаете в удел свой проклятие. Всё, что из земли, возвратится в землю: так нечестивые – от проклятия в погибель. Плач людей бывает о телах их, но грешников и имя недоброе изгладится» (Сир. 41. 8-14).
Сейчас много говорят о наркомании. И, вероятно, никогда уже не перестанут говорить, также как и не найдут её социальных причин и методов лечения. Ибо причины и лечение – в духовной жизни людей. Наркологическая статистика выявила очевидную закономерность: наркоманами становятся дети, родители которых:
1. Делали аборты.
2. Участвовали в разрушении церквей и монастырей.
3. Поражены пороками блуда и содомии.
4. Будучи педагогами, воспитывали детей в атеизме.
5. Будучи медработниками, делали аборты и применяли методы против деторождения.
6. Будучи работниками СМИ, проводили пропаганду против деторождения.
7. Не любили своих детей.
8. Пьют, воруют.
Но из всех грехов, тяжелее ложащихся «родовым проклятием» на потомков, является грех блудодеяния: «Дети прелюбодеев будут несовершенны, и семя беззаконного ложа исчезнет. Если и будут они долгожизненны, но будут почитаться за ничто, и поздняя старость их будет без почета. А если скоро умрут, не будут иметь надежды и утешения в день суда; ибо ужасен конец неправедного рода» (Прем. 3. 16-19). И далее Соломон объясняет почему: «Ибо дети, рождённые от беззаконных сожитий, суть свидетели разврата против родителей при допросе их» (Прем. 4. 6).
«Дом блудницы ведёт к смерти, и стези её – к мертвецам; никто из вошедших к ней не возвращается и не вступает на путь жизни» (Притч. 2. 18-19). Святые отцы определили грех блуда третьим по тяжести после человекоубийства и отречения от Христа. Причём человека, совершившего блуд, они назвали не просто согрешившим, а совершившим падение. Вот как показывает это различение Илия Критский: «Кто каким путём совратился, тем опять и возвращается. Например, если кто руками похищал собственность ближнего, то руками может своё имение раздать нищим. Также бывает и в других согрешениях. Но согрешивший против целомудрия возвращается не тем путем, которым пал, но другим, то есть плачем, постом и стенанием. Посему грех блудный и называется собственно падением» (Лествица, с.134 М., Сретенский монастырь, 2002).
Не будем забывать, что и помыслы блудные есть грех (Мф. 5. 27-28). Так преподобный Евфимий Великий заметил блудного беса в одном из братьев лавры и запретил ему именем Господа. Брат тотчас упал на землю, испуская пену и беснуясь. Когда подошла к этому месту братия, преподобный сказал им: – Видите ли брата сего, свято жившего от юности и доселе в чистоте тела своего? Ныне же, ослабев немного, с вожделением помышлял о плотской сладости, услаждался теми скверными мыслями, и вот отдан бесу… Вразумимся же мы несчастием его, и да знает каждый, что если кто и не прикасается к чужому телу, а любодействует умом, принимая скверные мысли, удерживая их, соизволяя им и услаждаясь ими, – тот есть блудник, и бес обладает им. А теперь помолимся о нашем брате…
Преподобный авва Дорофей в книге «Душеполезные поучения» показывает, почему блуд является тяжёлым грехом: преподобный Илларион изгнал из одной девицы беса и спросил этого беса почему он не возвратился к тому юноше, который колдовством послал его в эту девицу. И бес ответил: – В этом юноше уже живет мой товарищ, любострастный бес блудный. А как известно из учения святых отцов, слабые бесы замещаются в человеке более сильными.
Почему же Господь так жестоко наказывает за этот грех? Ответ даёт пророк Осия: «Дела их не допускают их обратиться к Богу своему, ибо дух блуда внутри них, и Господа они не познали… Господу они изменили, потому что родили чужих детей» (Ос. 5. 7). Так же сурово Бог наказывает и отцов, которые «предались постыдному, и сами стали мерзкими, как те, которых возлюбили… А хотя бы они и воспитали детей своих, отниму их, ибо горе им, когда удалюсь от них!» (Ос. 9. 10-12).
«Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: два будут одна плоть» (1 Кор. 6. 15-16).
Иногда я слышу: – Вот ведь Бог какой немилосердный,.. почему же Он нас не простит? Но неужели не виден в таком «мнении» просто неприкрытый эгоизм, огромное себялюбие, а не боголюбие? На что я отвечаю: – а что вы сделали для того, чтобы Бог не удалился от вас?
И не по причине ли умножившегося в последние годы блудодеяния так резко возросло число детей олигофренов и просто бесталанных? Полагаю, что данная тема ещё ждет своего исследования, но по собственным жизненным наблюдениям могу отметить ту закономерность, что в так называемых «гражданских браках» и у матерей, которые детей «нагуляли», дети имеют трудную и печальную судьбу.
Повсеместно растёт число внебрачных детей. В Пермской области в 2002 году таких малышей – 46 процентов от общего числа новорождённых [Деловое Прикамье, 1.04.2003], в 2005 году только матерей-одиночек было 20 процентов от общего числа семей, плюс 18 процентов семей по установленному отцовству.
Препятствующих женитьбе без веских на то оснований, слово Божие поставляет в число людей особенно грешных (1 Тим. 4. 3). Холостая жизнь будет особо распространена перед кончиной мира, из чего уже видно демонское к этому старание.
Может, сделаем правильные выводы для себя и для тех, кто нам дорог, чтобы не случилось так, что Бог сбережёт для детей наших – несчастья наши? (Иов. 21. 19). А исполнились бы слова мудрого Соломона: «Венец стариков – сыновья сыновей, и слава детей – родители их» (Притч. 17. 6).